Филантропы в рваных штанах

Глава 47

ТРУПОЕДЫ

Баррингтон в этот день уж не работал больше, но прежде чем отправиться домой, он зашел к врачу, который перевязал ему голову и забинтовал руки. «Скорая помощь» отвезла труп Филпота в морг. Вскоре появился Хантер и с ходу начал шуметь и ругаться, что до сих пор не закончена покраска фронтона. Когда же ему рассказали о случившемся, он стал ругать рабочих за то, что пользовались негодной веревкой, в то время как им нужно было попросить в мастерской новую. Перед уходом у него состоялся долгий и секретный разговор с Крассом. Тот сообщил ему, что родственников у Филпота не было и что его жизнь была застрахована в десять фунтов в страховом обществе, членом которого является и он, Красс. Крассу было известно, что Филпот распорядился, чтобы деньги в случае его смерти отдали старухе, у которой он квартировал и с которой они были добрыми друзьями. В результате этого секретного разговора Красс и Хантер пришли к выводу, что старуха, наверное, будет рада освободиться от связанных с похоронами хлопот и что Красс, как близкий друг покойного и к тому же член того же страхового общества, − самый подходящий человек, которому она может доверить все эти хлопоты. Красс был немного знаком со старухой, и было решено, что он отправится к ней немедленно и получит у нее согласие действовать от ее имени. Конечно, делать им почти что нечего, пока не кончится расследование, но хотя бы можно изготовить гроб − Хантер знаком со сторожем морга, он их пустит туда на минуту обмерить тело покойного.

Покончив с этим вопросом, Хантер отправился заказать новую веревку, а Красс, удостоверившись, что все завалены работой сверх головы, потихоньку скрылся − он пошел навестить хозяйку Филпота. Исчез он так незаметно, что никто из рабочих и не догадался о его отсутствии, пока они не увидели, как он возвращается примерно около двенадцати часов.

К часу дня была доставлена новая веревка, и на этот раз лестницу подняли без всяких происшествий. Красить фронтон поручили Харлоу, но он так волновался, что Сокинзу велели все время стоять внизу и держать лестницу. В этот день все сильно волновались и работали с опаской.

Когда Берт кончил белить подвал, Красс послал его красить ворота. Пока парень занимался этим делом, с ним заговорил какой-то незнакомец, державшийся весьма независимо и интересовавшийся случившимся. Незнакомец был полон сочувствия, он спросил, как фамилия погибшего и был ли тот женат. Берт сообщил ему, что Филпот был вдовцом и что детей у него не было.

− Что ж, это и к лучшему, − сказал незнакомец, горестно покачивая головой. − Хуже нет, когда сироты остаются. А ты не знаешь, где он жил?

− Знаю, − ответил Берт и дал ему адрес, удивляясь в глубине души, зачем все это нужно незнакомцу и почему он так горюет о Филпоте, которого он, очевидно, отродясь в глаза не видел.

− Большое тебе спасибо, − сказал незнакомец, вытащил записную книжку и сделал в ней кое-какие пометки, − большое, большое спасибо. Будь здоров.

− Будьте здоровы, сэр, − ответил Берт, продолжая работать. Как только таинственный незнакомец удалился, на садовой дорожке показался Красс.

− Что ему надо было? − спросил Красс, который видел, как человек этот разговаривал с Бертом.

− Сам толком не пойму. Расспрашивал про несчастный случай, спросил, есть ли у Джо дети и где он жил. Он, наверное, очень хороший человек, так мне кажется. Он очень огорчился.

− Огорчился? − со странным выражением переспросил Красс. − А ты знаешь, кто он такой?

− Нет, − ответил мальчик, − я уж подумал, может, это репортер какой-нибудь газеты.

− Никакой это не репортер, это старик Хватэм, гробовщик. Вечно бродит и вынюхивает работу, но на сей раз его номер не пройдет.

На следующее утро на работу вышел Баррингтон. Во время завтрака все они много говорили о происшествии. Хантеру ничего не стоит сейчас шуметь, что, мол, сами виноваты − пользовались негодной веревкой, а в действительности он давно уж знал, что она перетерлась. Ньюмен сказал, что всего три недели назад, когда они поднимали лестницу на другом объекте, он показывал Скряге эту веревку, и тот утверждал, что она еще сгодится. И еще несколько человек, кроме Ньюмена, подтвердили, что и они говорили Хантеру про веревку и получили от него точно такой же ответ. Но когда Баррингтон предложил им пойти всем вместе к следователю и дать показания, все они вдруг замолчали, а потом Ньюмен в разговоре с Баррингтоном сказал, что Филпоту от этих показаний лучше не будет. Зато если он, Ньюмен, даст показания, ему уж никогда не получить работу у Раштона и очень может быть, что и другие предприниматели возьмут его на заметку.

− Так что, если будешь что-нибудь по этому поводу говорить, − заключил Ньюмен, − на меня не ссылаться.

Баррингтон был вынужден признать, что Ньюмен прав, отстраняясь от этого дела. Он понимал, что было бы несправедливо заставлять его или кого-нибудь другого сделать или сказать что-то, что может принести им вред.

Около одиннадцати явился Скряга и велел нескольким рабочим получить расчет, поскольку в делах наступает застой. Он сказал, что фирма надеется на новые заказы, так что они могут заглянуть в среду и, может быть, их снова наймут. Баррингтон в числе уволенных не оказался, хотя все этого ожидали после его речи на традиционном обеде; поговаривали, что его выгнали бы наверняка, если бы не несчастный случай.

Перед уходом Скряга приказал Оуэну и Крассу немедленно отправляться в мастерскую. Там они найдут плотника Пейна, он делает для Филпота гроб; к тому времени, как они придут, гроб уже будет сколочен, и Красс может заняться полировкой.

Оуэну Скряга сказал, что оставил Пейну табличку и текст, и добавил, чтобы Оуэн не тратил много времени на эту табличку − это ведь совсем дешевая работа.

Когда они пришли в мастерскую, Пейн заканчивал гроб из вяза. Оставалось только просмолить его, Пейн как раз снимал с огня котелок с кипящей смолой.

Поскольку это была невыгодная работа, времени на тщательную полировку гроба не нашлось: Красс прошелся дважды спиртовым лаком, а Оуэн тем временем надписал табличку из очень тонкого цинка, покрашенную так, что она выглядела как медная:

ДЖОЗЕФ ФИЛПОТ скончался 1-го сентября 19.. в возрасте 56 лет.

* * *

В следующий понедельник утром состоялось расследование, и, так как Раштон и Хантер боялись, что Баррингтон попытается свалить вину на них, они нажали на все пружины и добились, что в числе присяжных оказалось несколько их друзей. Но в этом не было необходимости, Баррингтон не мог утверждать, что он сам видел, в каком состоянии веревка, или обращал на это внимание Хантера. Упоминать же имена других без их разрешения он не хотел. Красс и остальные свидетели показали, что это чистая случайность. Ни один из них не упомянул, что веревка была перетершаяся. Хантер поклялся, что он ничего не знал об этом − никто из рабочих ему словом не обмолвился; если бы он знал, он бы немедленно заменил веревку новой.

В качестве свидетелей были также вызваны квартирная хозяйка Филпота и Раштон; в итоге суд присяжных вынес решение считать, что смерть произошла в результате несчастного случая и ничьей вины тут нет.

Следователь отпустил присяжных, и, когда они и свидетели вышли из помещения, Хантер последовал за Раштоном в надежде, что тот вознаградит его за старания хотя бы кратким разговором, однако Раштон удалился, не обратив на него ни малейшего внимания; тогда Хантер вернулся в помещение суда, чтобы получить у следователя документ, разрешающий захоронение тела. Документ этот обычно вручали друзьям покойного или представителю похоронной конторы, действующему по их поручению. Вернувшись в комнату следователя, Хантер обнаружил, что, пока он выходил, следователь отдал этот документ хозяйке Филпота. Он поспешил вслед за ней, чтобы забрать бумагу, но старуха уже ушла.

Красс и другие рабочие тоже ушли, торопясь вернуться на работу. Хантер сперва забеспокоился, но потом решил, что с документом ничего не случится. Красс уже договорился с хозяйкой Филпота, просто он попозже заберет у нее документ. Он перестал тревожиться и выбросил это дело из головы − в этот день ему предстояло подготовить несколько расчетов по стоимости работ, которые собиралась начинать фирма.

Вечером, попив дома чайку, Красс и Сокинз, как было условлено, встретились в мастерской у плотника, чтобы отнести гроб в морг. А к половине девятого туда должен был явиться Скряга. Хантер хотел, чтобы Филпота отнесли на кладбище прямо из морга, находившегося в пятнадцати минутах ходьбы от мастерской. В этот вечер им предстояло только уложить в гроб тело и привинтить крышку гроба.

Был сильный ветер, хлестал ливень, когда из мастерской вышли Красс и Сокинз, неся на плечах гроб, покрытый черной материей. Кроме того, они несли еще две небольшие подставки для гроба. Красс нес одну из них, Сокинз другую.

Путь их пролегал мимо «Крикетистов», и местечко это выглядело так уютно, что они решили сделать остановку и выпить − только для того, чтобы не простудиться, а поскольку было неудобно вносить в помещение гроб, они поставили его у кирпичной стены рядом с дверью. Красс заметил со смехом, что вряд ли его кто-нибудь украдет. Хозяин обслужил их, и как раз в тот миг, когда приятели допивали по второй полпинте, снаружи раздался грохот. Красс и Сокинз выскочили и увидели, что гроб лежит на тротуаре, а черная материя, в которую он был завернут, валяется на грязной мостовой. Как сумели, они отчистили ее от грязи, снова обернули ею гроб и направились к моргу, где их ожидал уже Хантер, занятый серьезным разговором со смотрителем морга. В помещении горела электрическая лампочка, и, когда Красс и Сокинз вошли внутрь, они увидели, что мраморная скамейка пуста.

Трупа не было.

− Сегодня днем явился Хватэм с ручной тележкой и с гробом, − пояснил смотритель, − меня не было в это время, а хозяйка моя решила, что все в порядке, и дала ему ключ от морга.

Красс и Хантер тупо уставились друг на друга.

− Вот так номер! − выдавил из себя Красс, как только обрел дар речи.

− Я думал, ты обо всем договорился со старухой, − сказал Хантер.

− И я так думал, − отозвался Красс. − Я был у нее в пятницу и сказал ей, чтобы она предоставила мне заниматься всеми этими делами, и она согласилась. Я ей сказал: Филпот, мол, просил меня, если с ним что-нибудь случится, взять все дела на себя, потому как я его лучший друг. А еще я ей сказал, что мы сделаем все как можно дешевле.

− Сдается мне, ты что-то все-таки напутал, − мрачно сказал Нимрод, − самому мне надо было идти к старухе. Боюсь, что ты все дело провалил, − добавил он, чуть не плача. − Вечно одна и та же история; если не займусь делом сам, ничего не получается.

Наступило неловкое молчание. Красс думал, что, наоборот, запорол-то все сам Хантер, который не взял документ у следователя после суда присяжных, но спорить с ним побоялся.

На улице по-прежнему лил дождь, ветер заносил дождевые капли в помещение морга, и от этого воздух там был еще холоднее и сырее, чем обычно. Пустой гроб возвышался у одной из стен, на мраморной лавке виднелись следы крови; смотритель не успел ее вымыть после того, как унесли тело.

− Понял, как это было проделано, − сказал наконец Красс. − Один из членов страховой компании работает на Хватэма, вот он-то дал разрешение, а, между прочим, никакого права не имел.

− Имел право или не имел, а дело они провернули, − ответил Скряга, − так что тащите-ка вы ящик назад в мастерскую.

Получив такой приказ, Красс и Сокинз возвратились в мастерскую, где к ним вскоре присоединился Скряга.

− Я обдумал это дело, пока шел, − сообщил он, − и решил, что не позволю, чтобы Хватэм положил меня на обе лопатки. Грузите-ка подставки и гроб на ручную тележку, мы повезем их в дом к Филпоту.

Скряга шагал по тротуару, Красс и Сокинз толкали тележку по мостовой; около половины десятого они добрались до улицы в Уиндли, где жил Филпот. Они остановились у противоположного тротуара, в темноте, неподалеку от дома.

− Я думаю, мы вот как сделаем, − сказал Скряга, − я и Сокинз подождем здесь, а ты зайдешь в дом и выяснишь, как там обстоят дела. Это ведь ты договаривался с хозяйкой. Гроб туда пока что незачем тащить, мы-де не знаем, может, там нет трупа. Хватэм мог забрать его к себе домой.

− Да, пожалуй, что так будет лучше, − согласился Красс после раздумья.

В соответствии с этим решением Скряга и Сокинз нашли себе убежище в подъезде пустующего дома, оставив на обочине тележку, а Красс пересек улицу и постучал в дверь. Они видели, как дверь открыла пожилая женщина со свечой в руке. Красс вошел, и дверь закрылась. Через четверть часа Красс вышел из дому, оставив дверь приоткрытой, и подошел к сообщникам. Когда он приблизился, они увидели у него в руках лист бумаги.

− Все в порядке, − проговорил он хриплым шепотом, − я достал документ.

Скряга радостно схватил бумагу и принялся ее изучать при свете спички, зажженной Крассом. Это действительно был тот самый документ. Хантер со вздохом облегчения спрятал его в бумажник и положил во внутренний карман пальто, а Красс тем временем рассказывал о своей экспедиции.

Выяснилось, что один из членов страховой компании и Хватэм заявились к старухе и, запугав ее, вытянули из нее разрешение на похороны. И они же подговорили ее забрать у следователя документ, а сами из осторожности не пошли на следствие, чтобы не возбудить подозрений у Хантера или Красса.

− Когда они сегодня днем привезли тело домой, − продолжал Красс, − Хватэм пытался выманить у нее документ, но она малость подумала и испугалась − ведь она же договорилась со мной − и сказала Хватэму, что сперва хочет со мной повидаться. А документ она, дескать, отдаст в четверг − на этот день Хватэм назначил похороны.

− Он обнаружит, что опоздал на денек, − сказал Скряга с гнусной ухмылкой. − Мы обстряпаем все дело в среду.

− Сначала она и мне не хотела давать документ, − закончил Красс свое повествование, − но я сказал ей, что мы ее защитим, если старый Хватэм будет заставлять ее платить за второй гроб.

− Не думаю, что он станет поднимать шум, − сказал Хантер. − Вряд ли. Он не захочет, чтобы все узнали, как он тут шуровал.

Красс и Сокинз перетащили тележку на другую сторону улицы, взяли гроб и, предводительствуемые Скрягой, внесли его в дом.

Старуха ожидала их у дверей со свечкой в руке.

− Как я буду рада, когда все это кончится, − говорила она, провожая их по узкой лесенке наверх. Следом за ней шел Хантер, с подставками в руках, а позади тащили гроб Красс и Сокинз. − Я буду ужасно рада, потому что мне уже осточертело открывать дверь гробовщикам. Был бы хоть один, но с пятницы их здесь целая дюжина перебывала, все норовят договориться о похоронах, я уже не говорю о счетах, которые они мне под дверь подсовывают или еще каким-нибудь способом передают. Отдавала ботинки чинить, так сапожник принес их мне прямо домой, − никогда он раньше этого не делал, − а с ботинками притащил и счет от гробовщика.

Молочник тоже счет принес, то же самое и бакалейщик, а когда я в субботу пошла купить овощей для воскресного обеда, мне вручил счет и зеленщик.

Они взобрались наверх, и старуха открыла дверь в маленькую, убого обставленную комнатушку.

Окно было наполовину завешено драной занавеской, а низкий весь в трещинах потолок давно утратил цвет.

Там был шаткий деревянный умывальник, у стены стояла узкая кровать под рваным серым одеялом, а на ней лежал узел с одеждой. Эта одежда была на покойнике в тот день, когда случилось несчастье.

Перед окном стоял маленький столик с крохотным зеркалом, рядом с кроватью плетеное кресло, пол покрыт выцветшим куском коричневого ковра, потертым в нескольких местах до дыр, с неразличимым уже рисунком.

Посредине этой мрачной комнаты на двух подставках стоял гроб с телом Филпота. При тусклом, мерцающем свете свечи вид покрытого белой простыней гроба наводил ужас − он был тих и скорбно одинок.

Хантер положил принесенные им подставки у стены, а Красс и Сокинз поставили пустой гроб на пол у кровати. Старуха поставила подсвечник на камин и удалилась, заявив, что им не понадобится ее помощь. Все трое сняли пальто и положили их на кровать. Красс вытащил из кармана своего пальто две больших отвертки и одну из них вручил Хантеру. Сокинз им светил, а они тем временем отвинтили винты и сняли крышку с гроба, который притащили с собой, − в нем оказался сверток с инструментами.

− Я думаю, нам будет удобней работать, если мы снимем с подставок тот гроб и поставим на пол, − заметил Красс.

− Я так тоже думаю, − ответил Хантер.

Красс снял с покойника простыню и бросил ее на кровать. Второй гроб выглядел в точности как первый − он тоже был из вяза и тоже с украшениями под медь. Хантер взялся за один конец, Красс за другой, и они переставили гроб с подставок на пол.

− Он не очень тяжелый, это хорошо, − заметил Хантер.

− Он же всегда был худющий, − отозвался Красс.

Придерживавшие крышку гроба винты были прикрыты сверху большими медными шляпками гвоздей, их тоже предстояло вывернуть, чтобы добраться до винтов, а их было восемь штук. Видно было, что винты уже много раз использовались, они были ржавые и разной величины. Но зато так крепко прикручены, что, когда Хантер и Красс отвинтили половину из них, с обоих пот катился градом. Немного погодя Хантер взял у Сокинза подсвечник, и тот тоже принялся за винты.

− Можно подумать, эти проклятые винты торчат тут уже сто лет, − с яростью сказал Хантер, вытирая носовым платком пот с лица и с шеи.

А Красс и Сокинз все возились с винтами, стоя на коленях над крышкой гроба, пыхтя и кряхтя от натуги. Вдруг Красс выругался, он сломал головку одного винта, и почти в тот же миг такая же неприятность случилась с Сокинзом.

Тогда Хантер вновь взялся за отвертку сам, и, когда они вывернули все винты за исключением двух сломанных, Красс вытащил из своего свертка молоток и долото и обрубил головки двух оставшихся. Однако даже после этого два винта упорно продолжали держать крышку гроба, тогда им пришлось вставить под крышку долото и, пустив в дело молоток, приподнять ее настолько, чтобы можно было ухватиться пальцами. Им удалось оторвать крышку с одной стороны, и они увидели покойника.

Хотя следы синяков и царапин все еще были видны на лице Филпота, их смягчила бледность смерти, и лицо его выражало покой и умиротворенность. Руки были сложены на груди, и, лежа так, в белоснежном погребальном одеянии, почти совсем прикрытый белыми оборками, окаймлявшими края гроба, он, казалось, спал глубоким и спокойным сном.

Они положили на кровать отломанную крышку гроба и поставили оба гроба на полу как можно ближе друг к другу. Сокинз стал рядом, держа свечку в левой руке, готовый помочь им в любую минуту. Красс взял тело за ноги, а Хантер с другого конца ухватил его за плечи своими огромными, похожими на клешни, лапами, напоминавшими когти какой-то хищной птицы. Они вытащили из гроба тело и переложили его в другой гроб.

Пока Хантер, склонившись над телом, поправлял оборки и погребальное одеяние, Красс положил отломанную крышку на второй гроб и запихнул его под кровать, чтобы не путался под ногами. Потом он вытащил из свертка винты и гвозди с широкими шляпками. Хантер к этому времени закончил свои дела, и они принялись завинчивать винты. Затем они поставили гроб на подставки, покрыли его простыней, и теперь он выглядел совершенно так же, как когда они вошли в комнату, сходство было так велико, что всем им одновременно пришла в голову мысль − а что, если Хватэм вздумает явиться сюда за телом? Если он это сделает и отвезет покойника на кладбище, им придется отдать ему документ, и все их хлопоты окажутся напрасными.

После краткого совещания они решили, что спокойней увезти труп на тележке в мастерскую и оставить его там до похорон. Красс и Сокинз подняли гроб с подставок, Хантер светил им, и они потащили его вниз − задача нелегкая, так как идти пришлось по узкой лестнице да еще разворачиваться на площадке. В конце концов им это удалось, они уложили гроб на тележку и накрыли черным покрывалом. Дождь лил по-прежнему, фонарь на тележке почти не горел, так что Сокинзу пришлось привести фитиль в порядок и вновь зажечь его, прежде чем двинуться в путь.

Хантер распрощался с ними на углу, сопровождать их до мастерской необходимости не было − все остальное они могли доделать сами. Он сказал им, что договорится о похоронах завтра утром как можно раньше и сразу же придет на работу и сообщит им, в какое время они должны будут явиться, чтобы выполнить обязанности носильщиков. Отойдя на некоторое расстояние, он остановился и вернулся к ним.

− Я думаю, вам нет нужды болтать об этом деле, − сказал он.

Красс и Сокинз ответили, что они вполне это понимают, он может на них положиться, они будут держать язык за зубами.

Когда Хантер ушел, Красс вытащил свои часы. Было четверть одиннадцатого. Невдалеке светили сквозь туман огни трактира.

− Если поторопимся, мы как раз поспеем выпить по стаканчику до закрытия, − сказал он, и они зашагали быстрее.

Добравшись до трактира, они оставили тележку у обочины и вошли внутрь. Красс заказал две пинты пива по четыре пенса за кварту и разрешил Сокинзу заплатить за них.

− Интересно, как с нами будут расплачиваться за эту работу? − спросил Сокинз после того, как они утолили жажду, томившую их обоих после столь тяжких усилий-Думаю, мы должны за нее получить больше чем по шиллингу, верно? Это ведь не обычное «укладывание в гроб».

− Конечно, − сказал Красс. − Думаю, мы получим, − он задумался, − не меньше чем по два с половиной шиллинга на каждого.

− Маловато, пожалуй, − заметил Сокинз, − я-то считал, дадут полкроны.

Красс согласился, что и полкроны не слишком много.

− А как нам записать эту работу в рапортичках? − спросил после паузы Сокинз. − Если мы просто запишем «укладывание в гроб», нам ведь могут заплатить шиллинг, как обычно.

Как правило, когда они относили на дом гроб, они писали в рапортичках «одно укладывание», и им за это обычно платили шиллинг, разве что похороны были очень уж роскошные. В таких случаях им иногда платили шиллинг и шесть пенсов. При этих видах работы почасовая оплата не применялась.

Красс задумчиво покуривал.

− Я думаю, лучше всего будет так написать, − сказал он наконец. − «Похороны Филпота. Одно изъятие из гроба и одно укладывание. А также перенесение тела в мастерскую». Подойдет?

Сокинз согласился, что так будет лучше всего, и они допили пиво, как раз когда хозяин трактира намекнул, что пора бы закрывать. Тележка стояла на месте, черное покрывало намокло от дождя, и вода стекала с него струйками.

Когда они добрались до немощеного участка перед воротами мастерской, им пришлось действовать очень осторожно, так как было совершенно темно, а фонарь светил плохо. Здесь стояло множество тележек и подвод, и пробираться им пришлось, огибая то лужи, то кучи мусора. Преодолев все эти трудности, они достигли наконец ворот. Красс открыл их ключом, который взял в конторе еще вечером. Они отперли двери плотницкой мастерской, зажгли там газ, установили подставки, а затем внесли гроб и поставили его. После этого они заперли двери и спрятали ключ в тайничок, а ключ от наружных ворот унесли с собой и бросили в почтовый ящик у конторы, мимо которой им все равно нужно было пройти по дороге домой.

Как только они отошли от дверей, перед ними внезапно возник полицейский, он направил им в лица свет своего фонарика и потребовал, чтобы они объяснили, почему они пытались взломать замок...

На следующее утро у Хантера было по горло дел, одновременно начиналось несколько новых работ. Все это были мелкие заказы. Большинство их требовало двух-трех дней, не больше.

Несмотря на эти дела, он организовал все необходимое для похорон, которые должны были состояться в два часа дня в среду. Гроб тем временем перенесли в морг, так как Хантер решил, что вынос тела прямо из мастерской едва ли будет выглядеть пристойно.

Как Хантер ни старался, чтобы все прошло как можно тише, у морга уже стояла небольшая толпа, в которой было несколько старых приятелей Филпота, оказавшихся в этот день без работы, и среди них Билл Бейтс и Забулдыга, оба трезвые. Там же находились Баррингтон и Оуэн − они оба взяли свободный день, чтобы присутствовать на похоронах. Баррингтон принес большой венок, купленный по подписке рабочими Раштона. Они не могли бросить работу и пойти на похороны, хотя почти всем хотелось отдать последний долг старому товарищу, и вот они хотя бы сложились на венок. На венке была белая атласная лента, на которой Оуэн сделал надпись.

Ровно в два часа прибыли катафалк и погребальный экипаж, где находились Хантер с четырьмя носильщиками − Крассом, Слаймом, Пейном и Сокинзом. Все они были одеты в черное, в сюртуках и цилиндрах. Хотя они одеты были одинаково, в их одежде наблюдался явный разнобой. Сюртук Красса, недавно перекрашенный, был из гладкой очень черной материи, а цилиндр с низкой тульей расширялся кверху. У Хантера сюртук был из шерстяной ткани, несколько ржавого оттенка, а цилиндр очень высокий и прямой, чуть сужающийся кверху. Что касается остальных, то цилиндры у них были самого различного фасона и срока давности, а «черный» цвет сюртуков колебался от ржаво-коричневого до темно-синего.

Разнобой этот происходил от того, что большая часть этих костюмов была куплена в разное время в различных лавках старьевщиков и использовалась только в таких случаях, как нынешний, поэтому они служили их хозяевам с незапамятных времен.

Вынесли гроб и установили его на катафалке. Хантер возложил на него венок, который дал ему Баррингтон, и еще один, принесенный им самим, с такой же лентой и с надписью «От Раштона и К° с глубоким участием».

Заметив, что Баррингтон и Оуэн являются единственными пассажирами похоронного экипажа, Билл Бейтс и Забулдыга приблизились к дверце и спросили, можно ли им тоже поехать; так как ни Баррингтон, ни Оуэн не возражали, они решили, что нет нужды спрашивать еще чьего-нибудь разрешения, и влезли внутрь.

Тем временем Хантер занял свой пост в нескольких шагах впереди катафалка, а носильщики встали по бокам. Когда процессия вышла на улицу, они увидели стоявшего на углу мрачного Хватэма. Хантер смотрел прямо перед собой, делая вид, что не замечает его, но Красс не смог преодолеть искушения и ехидно усмехнулся. Эта усмешка так взбесила Хватэма, что он выкрикнул:

− Ладно! Ладно! Внакладе не останусь! Мне этот гроб еще для кого-нибудь другого пригодится!

До кладбища было около трех миль, и, как только они миновали центр города, Хантер велел остановиться и вскарабкался на козлы рядом с кучером, Красс уселся по другую сторону, двое других носильщиков встали позади кучера, а четвертый устроился рядом с кучером погребального экипажа, после чего они поехали побыстрее.

Не доезжая ярдов пятидесяти до кладбищенских ворот, они остановились. Хантер и носильщики заняли свои прежние места, процессия проследовала через ворота к церкви, где их встретил причетник − человек в облачении ржавого цвета. Они внесли гроб в церковь и водрузили его на специальный вращающийся стол. Гроб они внесли ногами вперед и, как только его установили, причетник развернул стол так, чтобы ноги гроба были обращены к дверям и гроб готов был к выносу.

Для гробовщиков в церкви имелась скамья, и Хантер с носильщиками на нее уселись в ожидании священника. Баррингтон и трое других сели по другую сторону. В церкви не было ни алтаря, ни кафедры, только аналой в другом конце придела.

Так прошло минут десять, затем вышел священник, проследовал прямо к аналою и начал быстро и невнятно читать молитву. Если бы перед каждым из его слушателей не было текста, − молитвенник лежал перед каждой скамьей, − никто из них не смог бы разобрать, что он там бормочет. При других обстоятельствах вид человека, бессмысленно бормочущего нечто маловразумительное, вызвал бы смех, точно так же, как предположение, что субъект этот действительно верит, будто он обращается к богу. Он держался высокомерно и равнодушно. Бормоча без всякого выражения слова погребальной службы, он успел прочитать документ, полученный от следователя, и еще какие-то бумаги, которые ему подсунул причетник, а покончив с этим, он с рассеянным видом принялся обводить глазами церковь и с любопытством задержался взглядом на Билле Бейтсе и Забулдыге, которые изо всех сил старались следить по своим молитвенникам за тем, что он говорит. После этого он занялся ногтями: далеко отставив руку, принялся критически изучать их.

Время от времени в течение этого издевательского спектакля причетник в порыжевшей черной сутане машинально выпаливал звонкое «аминь». После окончания службы священник вышел из церкви, быстро мелькнув между памятниками и могилами. Носильщики подняли на плечи гроб и пошли вслед за причетником. Неподалеку от могилы к ним присоединился священник, ожидавший их там, где пересекались две дорожки. Он встал во главе процессии с открытой книгой в руках и, пока они медленно двигались к могиле, дочитал слова молитвы.

На нем была старая черная сутана, засаленный, кое-где порванный стихарь. Малопочтенность его облика усугублялась тем, что он даже не потрудился как следует надеть стихарь. Тот висел на нем косо, с одной стороны открывая больше, чем нужно, черную сутану. Впрочем, мы, вероятно, неправы, критикуя столь сурово его вид, ведь бедняга получал за каждые похороны всего семь с половиной шиллингов, к тому же в описываемый день это были всего лишь четвертые похороны, так что, быть может, ему и не стоило приводить себя в порядок − во всяком случае, для похорон бедняка.

Священник продолжал свое бессмысленное бормотание, пока они опускали в могилу гроб, и тем, кто знал слова молитвы наизусть, с некоторым трудом удавалось разобрать, что он говорил:

− Ибо была на то воля всемогущего господа в его неизреченной милости взять к себе душу усопшего дорогого нашего брата, и мы предаем тело его земле, плоть плоти, прах праху, пыль пыли.

Причетник бросил горсть земли в могилу, и она упала на крышку гроба с унылым стуком, священник еще раз повторил конец молитвы, повернулся и направился к церкви. А Хантер с остальными провожающими пошли к воротам кладбища, где их ожидали катафалк и погребальный экипаж.

Выходя из ворот, они увидели еще одну похоронную процессию, направлявшуюся им навстречу. Это был очень скромный закрытый катафалк, который везла одна лошадь. Впереди не было гробовщика, и по бокам не шли носильщики.

Это были похороны бедняка.

За катафалком шли трое мужчин, одетых, по всей видимости, в воскресные костюмы. Когда они подъехали к церкви, четверо стариков, одетые по-будничному, вынесли из катафалка гроб и снесли его в церковь, а за ними последовали те трое, по-видимому, родственники покойного. Четверо стариков были бедняками − обитателями работного дома, им платили каждому по шесть пенсов за услуги в качестве носильщиков.

Они как раз вынимали гроб из катафалка, когда мимо них проехал погребальный экипаж, где сидел Хантер и остальные. Пассажиры экипажа оглянулись посмотреть, как гроб вносят в церковь. Грубо сколоченный гроб был из простых досок, не покрашенных и никак не отделанных, на нем не было никаких украшений, лишь прямоугольный кусочек цинка, прикрепленный к крышке гроба. Никто из раштоновских служащих не успел рассмотреть лица провожающих или прочитать то, что было написано на цинковой пластинке, иначе они увидели бы грубо выведенную черной краской надпись:

Дж. Л.

67 лет.

и узнали бы в провожающих сыновей Джека Линдена.

Что касается носильщиков, все они были бывшие рабочие, получившие от Системы свои права. Один из них был старик Латем, мастер по изготовлению жалюзи.