Филантропы в рваных штанах

Глава 45

БОЛЬШАЯ ДИСКУССИЯ

Прогнозы на ближайшую зиму были, как обычно, весьма мрачными. Одна из ведущих газет опубликовала статью, в которой предсказывала наступление жестокой промышленной депрессии. «Поскольку склады забиты товарами, рабочим нет необходимости работать; им остается умирать с голоду, пока их хозяева не продадут или не уничтожат то, что уже произведено». Конечно, автор статьи изложил эти мысли не совсем так, но смысл был именно такой. Статью эту перепечатали почти все остальные газеты, как либеральные, так и консервативные. Газеты тори, игнорируя тот факт, что все протекционистские страны оказались точно в таком же положении, печатали кучи статей о необходимости протекционистской реформы. Либеральные же газеты утверждали, что протекционистская реформа не является панацеею. Посмотрите на Америку и Германию, заявляли они, − там дела обстоят еще хуже, чем у нас. Однако, продолжали либеральные газеты, положение, несомненно, весьма серьезное и что-то следует предпринять. Естественно, они не указывали, что именно следует предпринять, поскольку сами пребывали в неведении, но что-то несомненно предпринять следовало − завтра же. Они писали нечто неопределенное о лесонасаждениях, о восстановлении береговой полосы, затопляемой прибоем, о дамбах, но, конечно, при этом вставал вопрос, кто все это будет финансировать. И все равно предпринять что-то следовало. Имея дело со столь трудными проблемами, необходимо проявлять большую осторожность. Мы не должны торопиться, а если за это время несколько тысяч детей умрут с голоду либо заболеют туберкулезом или рахитом от недоедания, − это, несомненно, весьма печально. Но в конце концов это касается всего лишь детей рабочих, что не так уж серьезно.

Большинство авторов этих статей по-видимому считало необходимым только одно − обеспечить людей работой. При этом все они назывались вполне цивилизованными людьми! Пусть народ работает как скот, чтобы обеспечить себе прожиточный минимум, и заодно создает изобилие для небольшого числа людей, слишком ленивых, чтобы трудиться. И хотя столь жалкая программа была пределом их мечтаний, они не знали, как добиться даже этого. Приближалась зима, и вместе с нею приближался кризис, а либеральные и консервативные радетели за человечество не знали, что им предпринять.

У Раштона было так мало работы, что почти все его рабочие ожидали увольнения в следующую же субботу после традиционного обеда, а одному человеку − его звали Джим Смит − не дали даже дождаться субботы − он был уволен в понедельник, наутро после традиционного обеда.

Ему было сорок пять лет, но роста он был совсем маленького − чуть больше пяти футов. О нем говорили, что Малыш Джим сложен не совсем правильно − туловище у него большое, как у человека ростом футов в шесть, а ноги совсем короткие. К тому же он был толстоват и поэтому выглядел совсем неказисто.

В понедельник, наутро после традиционного обеда, он красил окно на втором этаже − там работало еще несколько человек. Обычно десятник, когда надо было устроить перерыв, чтобы перекусить, кричал: «Эй!» − чтобы все рабочие знали: пора кончать. Без десяти минут восемь Джим кончил красить окно и решил после завтрака заняться дверью. Пока он ждал, когда десятник прокричит: «Эй!»-ему вспомнился праздничный обед, и он начал мурлыкать про себя песни, которые там пели. К нему привязался мотив «Ведь он хороший парень», и он уже не мог от него избавиться, мотив так и вертелся в голове. Он стал гадать, который же теперь час; судя но тому, сколько он успел сделать с утра, скоро должно быть восемь. Он отчистил и зашпаклевал всю раму и выкрасил все окно. Добрых два часа работы. Он получал только шесть с половиной пенсов в час, и если он не заработал шиллинг, то он ничего не заработал. Так или иначе, хватит им этого или нет − он не собирается ничего больше делать до завтрака.

Мотив «Ведь он хороший парень» все еще крутился у него в голове, он засунул руки в карманы и принялся

Я и пальцем не двину до завтрака!

Я и пальцем не двину до завтрака!

Я и пальцем не двину до завтрака!

Поесть пора!

Гип-гип-ура! Гип-гип-ура!

Я и пальцем не двину до завтрака!

− И после завтрака тоже, − заорал Хантер, неожиданно появившись в дверях. − Я уже полчаса стою за дверью и слушаю, что ты тут творишь. Ты за это время палец о палец не ударил. Заполняй наряд и отправляйся к девяти в контору получать расчет. Мы не можем платить тебе за то, что ты тут валяешь дурака.

Не ожидая ответа, Скряга отправился вниз, устроил десятнику грандиозный скандал за то, что развалил дисциплину, и приказал не допускать Смита к работе после завтрака. После этого он уехал. Он появился так тихо, что никто и не догадался, что он здесь, пока не услышали, как он орет на Смита.

А Смит не стал уж завтракать и тут же отправился восвояси. После его ухода остальные рабочие высказывались в том смысле, что так ему и надо, − вечно он поет, вместо того чтобы работать. Теперь не те времена, чтобы валять дурака. Надо же иметь голову на плечах!

Истон, работавший в другом доме под началом Красса, понимал, что, если не будет новой работы, его уволят одним из первых. Насколько он мог судить, работы оставалось от силы на неделю или две. Несмотря на перспективу оказаться без работы, он находился в лучшем настроении, чем несколько месяцев назад, потому что ему казалось: он понял, что происходит с Рут.

Мысль эта осенила его ночью после традиционного обеда. Когда он явился домой, Рут уже была в постели. Объяснения миссис Линден по поводу болезни Рут навели Истона на некоторые догадки. Теперь, когда он, как ему казалось, понял, в чем дело, он винил себя за то, что был так невнимателен к ней. В то же время он не мог понять, почему она сама ему всего не сказала. Единственное толковое объяснение предложила миссис Линден − женщины в такие периоды вообще ведут себя странно. Как бы там ни было, он радовался, что знает, в чем дело, и решил, что она теперь заслуживает большей нежности и снисхождения.

Объект, на котором он работал, практически уже заканчивался. Это был большой дом, именовавшийся «Убежищем», похожий на «Пещеру». За последнюю неделю или две он превратился, как они это называли, в «лазарет». Это означало, что, поскольку все другие работы были закончены, большинство рабочих перебросили сюда, так что здесь их собралась целая куча. Все внутренние работы были завершены, осталась только кухня, где они обедали, и помещение для мойки посуды, превращенное в кладовку для красок.

Все были заняты своим делом. Бедняге Джо Филпоту, у которого за последнее время сильно обострился ревматизм, досталась очень трудная работа − стоя на высокой лестнице, он красил фасад.

И хотя хватало людей и помоложе его, Филпоту и в голову не пришло отказываться. Он боялся, что Красс или Скряга решат, что он не годится для работы. В обеденный перерыв все старые рабочие собрались в кухне. Здесь были Красс, Истон, Банди и Дик Уонтли, который восседал на ведре.

Не было только Филпота и Харлоу, и все гадали, куда они запропастились.

Утром многие замечали, как они шептались, сличая какие-то клочки бумаги, в результате чего возникло несколько теорий, объясняющих их исчезновение. Большинство полагало, что они прознали, кто будет победителем на бегах, и пошли делать ставки. Другие думали, что скорее всего они что-нибудь услышали о новой работе в другой фирме и пошли разведать об этом подробней.

− Как бы они не потонули, − заметил Истон, намекая на погоду. Все утро собирался дождь, а потом стало так темно, что Красс зажег газ, чтобы, как он выразился, не пронести ложку мимо рта. Ветер за окнами крепчал с каждой минутой, небо потемнело, и наконец проливной дождь застучал в рамы и хлынул потоками по стеклам. Все мрачно посмотрели друг на друга. Теперь снаружи не поработаешь, а внутри уже все готово. А так как им платили по часам, то это означало, что деньги за полдня они потеряли.

− Если так пойдет дело, то и работать сегодня уже не придется, и домой не добраться, − заметил Истон.

− Ну и здесь не так уж плохо, − сказал кто-то из рабочих, − огонек горит и кресла мягкие. Полный комфорт, какого черта вам еще надо?

− Вот именно, − высказался другой философ, − если бы у нас здесь были карты да еще в придачу ломберный стол, я думаю, мы могли бы неплохо провести время.

Филпота и Харлоу все еще не было, и все вновь принялись гадать, куда они могли запропаститься.

− Я видел старого Джо на лестнице около двенадцати, − заметил Уонтли.

Все согласились, что здесь что-то неладно.

В этот момент с видом гордым и независимым появились оба прогульщика.

Филпот был вооружен молотком и тащил на себе стремянку, а у Харлоу в руках был большой кусок обоев, который они начали приклеивать на стену, к великому удовольствию всех, прочитавших начертанное углем объявление:

В БАНКЕТНОМ ЗАЛЕ «УБЕЖИЩЕ»

в четверг в 12 часов 30 минут профессор БАРРИНГТОН прочтет ЛЕКЦИЮ на тему

ВЕЛИКИЙ СЕКРЕТ, или КАК ЖИТЬ НЕ РАБОТАЯ.

Достопочтенный Джо Филпот П. -Ш.

(сбежавший секретарь фонда освежающих напитков) будет председательствовать и делать все, на что он способен.

После лекции состоится митинг в соответствии с правилами маркиза Куинсбери.

Сборы пойдут на оплату прессы.

С того дня, как Баррингтон неожиданно заговорил на традиционном обеде, ежедневно в обеденный перерыв его товарищи безуспешно пытались подбить его еще раз показать свое ораторское искусство. Он стал еще более молчаливым и сдержанным, чем обычно, словно сожалел, что позволил себе тогда лишнее. Красс и его дружки приписывали поведение Баррингтона тому, что он боится быть уволенным, и решили, что так ему и надо, если его вышвырнут вон.

Как только объявление было повешено, Филпот поставил стремянку в угол, оба они сели на свои обычные места и принялись за обед. Харлоу при этом заметил, что они должны спешить, иначе опоздают к началу митинга, а все остальные принялись обсуждать плакат.

− А что это еще за чертовщина − П.-Ш.? − спросил Банди, явно заинтригованный.

− Простой штукатур, − скромно ответил Филпот.

− А ты слышал когда-нибудь раньше, как говорит профессор? − спросил сидевший на ведре Уонтли, обращаясь к Банди.

− Только раз, на обеде, − отозвался тот, − но и этого было более чем достаточно.

− Это лучший оратор из всех, − с восторгом заявил Уонтли, − я бы ни за что не простил себе, если б пропустил лекцию на его излюбленную тему. Я пришел сюда за два часа до открытия дверей, чтобы занять место.

− Да, великолепная тема, − сказал Красс с усмешкой, − я уверен, что большинство от лейбористской партии отлично с ней знакомы.

− А как насчет остальных членов парламента? − спросил Филпот. − Мне кажется, что большинство их тоже кое-что понимают в этом деле.

− Разница заключается в том, − заметил Оуэн, − что рабочие добровольно платят за содержание своих депутатов, а остальных им приходится содержать, хотят они этого или нет.

− Лейбористов, − сказал Харлоу, − посылают в Палату общин и платят им содержание, чтобы они стояли там за интересы рабочего класса, точно так же, как нас посылают сюда и платят нам за то, что мы красим этот дом.

− Верно, − сказал Красс, − но если мы не будем выполнять работу, за которую нам платят, нас тут же выгонят.

− А я не считаю, что мы содержим других членов парламента, − сказал Слайм, − они большей частью богатые люди и живут на собственные деньги.

− Конечно, − подхватил Красс, − хотелось бы мне знать, что бы мы делали без них. Мы их содержим! По-моему, скорее это они нас содержат. Да мы просто-напросто живем за счет богатых людей. Что бы мы делали, если бы у них не было денег и они не давали бы нам работу. Если бы у хозяина этого дома не было денег, чтобы заказать нам работу, мы и дальше сидели бы без дела, как эти полтора месяца, и голодали бы, как голодают другие!

− Правильно, − согласился Банди, − труд без капитала ничего не значит. Прежде чем начать какую-нибудь работу, нужны деньги. Было бы совсем нетрудно найти занятие для всех безработных, если бы местные власти раздобыли деньги.

− Да, это верно, − сказал Оуэн, − и это доказывает, что причиной нищеты являются деньги, потому что нищета заключается в отсутствии предметов первой необходимости. Все эти предметы производят, трудясь над обработкой сырья; сырье же существует в изобилии, и есть огромное количество людей, которые и могут, и хотят работать. Но при существующих условиях никакая работа не может делаться без денег. В результате образуется огромная армия людей, вынужденных не работать и голодать при том, что есть сырье, из которого их труд может произвести все, в чем они нуждаются, − но они бессильны, ибо им ничего не принадлежит. Те, кто владеют всеми деньгами, заявляют, что предметы жизненной необходимости должны производиться только ради их наживы.

− Верно. И вы не можете этого изменить, − торжествующе заявил Красс. − Так всегда было и будет.

− Правильно! − закричал один из рабочих. − В мире всегда были богатые и бедные и всегда будут.

Еще несколько человек выразили свое горячее согласие с мнением Красса, и похоже было, что они страшно довольны тем, что существующее положение дел никогда не изменится.

− Так было не всегда, и не всегда это будет, − сказал Оуэн. − Придет время, а оно не за горами, когда предметы жизненной необходимости будут производиться для потребления, а не для наживы. Наступает время, когда кучка эгоистов не сможет обрекать тысячи взрослых и детей на беспросветную нищету.

− Ну, уж ты до этого не доживешь, так же, как и я, − радостно заявил Красс, и многие рассмеялись, хотя радоваться было нечему.

− Я много слышал про этот самый социализм, − высказался один из рабочих, − но до сих пор еще не встретил никого, кто мог бы толком мне объяснить, что это такое.

− Да, мне тоже бы хотелось это знать, − сказал Истон.

− Социализм значит вот что: «Что твое − мое; а что мое − мое», − заявил Банди.

Все снова рассмеялись, а Слайм сказал, что, как он слышал, социализм означает материализм, атеизм и свободную любовь, и, если уж пойдет такая жизнь, люди наверняка опустятся до уровня животных. Харлоу заметил, что социализм − это прекрасный идеал, и он был бы очень рад, если бы этот идеал осуществили на деле. Но он боится, что идеал этот слишком хорош, чтобы выдержать столкновение с жизнью, потому что человеческая натура слишком эгоистична и пошла. Сокинз заявил, что социализм − это вообще какой-то обман, а Красс высказал мнение, которое он извлек из блистательных статей «Мракобеса», что социализм − это грабеж трудолюбивых для лентяев и транжир.

* * *

К этому времени Филпот доел бутерброд с сыром, допил последний глоток чая, поднялся, встреченный бешеными овациями, завыванием и свистом, и влез на возвышение. Он отвечал на приветствия, приподнимая кепку над лысиной и кланяясь. Когда буря визга, завываний и мяуканья поутихла и Филпот мог говорить, он обратился к собравшимся со следующим заявлением:

− Джентльмены, прежде всего я хочу искренне поблагодарить вас за великолепный и сердечный прием, который вы мне здесь оказали, и постараюсь не упасть в ваших глазах и открыть собрание как можно быстрее.

− Кроме шуток, я думаю, все мы согласимся с одним − есть многое, что следовало бы улучшить. («Правильно, правильно!») Как отмечал в одной из своих лекций наш второй профессор Оуэн (о чем большинство из вас может прочесть в газетах), хотя положение британской торговли прочно, как никогда, тем не менее никогда еще в стране не было такой нищеты, таких страданий и безработицы, как сейчас. Кое-кто пытается убедить нас, что единственный путь спасения − это ввести свободную торговлю и создать тем самым изобилие дешевых продуктов. Мы ввели свободную торговлю, но нищета все равно осталась и даже возрастает. Другие заверяют нас, что спасение в политике протекционизма. (Крики «Правильно!» со стороны Красса и его дружков.) Есть еще третьи, заявляющие, что единственным лекарством для нашего общества является социализм. Так вот, мы прекрасно знаем, что такое свободная торговля и протекционизм, но большинство из нас не знает достаточно хорошо, что такое социализм. Я бы сказал, что каждому из нас стоит узнать, за кого нам следует голосовать, и, когда мы это узнаем, посмотреть, как мы вообще можем исправить положение. Вот поэтому мы пошли на огромные расходы и пригласили сюда сегодня профессора Баррингтона, чтобы он нам рассказал про социализм.

Я надеюсь, вас это так же интересует, как и меня, и не буду больше отнимать время у вас и у нашего лектора, а предложу ему выступить.

Филпот был награжден громкими аплодисментами. В ответ на шумные требования собравшихся Баррингтон, которого Оуэн успел уговорить высказаться, занял место Филпота на импровизированной кафедре.

Тем временем Харлоу, которому хотелось, чтобы все было прилично и по правилам, поставил перед кафедрой верстак и пустое ведро, на которое положил кусок доски. Это должно было служить столом и стулом председателю. На столе он расстелил большой красный носовой платок. Справа положил большой слесарный молоток, а слева поставил банку из-под варенья, в которую налил чай. Филпот занял свое место на ведре и сообщил, что вот этим самым молотком вышибет мозги каждому, кто будет мешать собранию. После чего Баррингтон начал:

− Господин председатель, господа. Для внесения ясности, а равно для того, чтобы не смешивать разные вопросы, я решил разделить свой доклад на две части. Во-первых, я постараюсь, в меру моих сил и возможностей, объяснить вам, что такое социализм. Я попытаюсь описать вам план или систему, согласно которой будет устроено кооперативное сообщество будущего. Во-вторых, я постараюсь рассказать вам, как все это можно осуществить на деле. Прежде чем обратиться к первой части своего доклада, я хотел бы весьма коротко упомянуть о широко распространенном убеждении, что социализм невозможен, потому что он якобы означает полное изменение существующего положения вещей. Мы постоянно слышим, что поскольку в мире всегда были богатые и бедные, то так оно всегда и будет. Я хотел бы прежде всего подчеркнуть следующее − неверно, что в своих основных чертах нынешняя Система существовала всегда. Неверно, что всегда были богатые и бедные в том смысле, как мы сегодня понимаем богатство и бедность.

Это ложные аргументы, придуманные для того, чтобы нам легче было смириться с нашим бедственным положением. Эту ложь распространяют те, кто заинтересован, чтобы мы примирились с тем, что наши дети обречены на такую же нищету, как и мы с вами.

Я не собираюсь, поскольку у нас нет на это времени, хотя это и существенно для моего доклада, уходить в глубь истории и подробно описывать вам различные системы социальной организации, которые сменяли в своем развитии друг друга, но необходимо вам напомнить, что перемены, имевшие место в прошлом, были гораздо значительнее, чем перемены, предлагаемые сейчас социалистами. Таким был переход от дикости и людоедства, когда люди поедали пленников, захваченных на войне, к рабству. В ту эпоху человечество разделялось на племена или кланы, социальная организация которых представляла некую форму коммунизма, ибо люди, принадлежавшие к племени, практически были равны в социальном смысле, были членами одной большой семьи. Со временем эти племена обнаружили, что им выгоднее превращать своих пленников в рабов, чем съедать их. Затем был переход от первобытного коммунизма племен к более индивидуалистической организации общества, и появилась частная собственность на землю, рабов и другие средства производства. Затем был переход от рабовладельческого общества к феодализму и от феодализма к ранней стадии капитализма и, наконец, такой же грандиозный переход от того, что мы можем назвать индивидуалистическим капитализмом, который пришел на смену феодализму, к нынешней системе монополистического капитализма.

− Не иначе, как ты проглотил целый словарь! − воскликнул один из рабочих.

− Тише! − прикрикнул Филпот, стукнув молотком по столу, и из разных концов комнаты послышались крики: «А ну, тихо!», «Выведите его!»

Когда порядок был восстановлен, лектор продолжал:

− Следовательно, утверждать, что такое положение дел, какое мы имеем сегодня, существовало всегда, неправильно. Неправильно также утверждать, что существующая ныне нищета существовала в таком же виде когда-либо в предыдущие периоды истории. Рабы были собственностью своего хозяина, и в интересах хозяина было, чтобы они были одеты и сыты; им не позволяли лениться, но им и не давали умереть с голоду. При феодализме также, хотя условия были по-своему тяжелы, положение работника экономически было несравнимо лучше, нежели сегодня. Работник находился в зависимости от своего господина, но, в свою очередь, господин имел по отношению к нему определенные обязательства и их в известной мере объединяли общие интересы.

Я не собираюсь долго останавливаться на этом вопросе, но в подтверждение своих слов я процитирую на память слова историка Фроуда.

«Я не верю, − пишет мистер Фроуд, − что положение народа в средневековой Европе было столь бедственным, как это изображают сейчас. Я не верю, что распределение предметов первой необходимости было таким неравномерным, как сегодня. Если арендатор жил плохо, от этого страдал и господин. Графы и графини завтракали в пять часов утра солониной, селедкой и куском хлеба и запивали это глотком пива. Господа и слуги обедали в одном зале и ели одно и то же».

Когда мы обращаемся к системе, сменившей феодализм, мы видим, что положение ремесленников в любом отношении было лучше положения современных рабочих. Средства производства − примитивные машины и инструменты − принадлежали мастерам. То, что они производили, также было собственностью производителей.

В те времена мастер-маляр, мастер-сапожник, мастера шорник или любой другой ремесленник был действительно умельцем, работавшим на себя. У него обычно были один-два подмастерья, которые в социальном отношении были ему равны, ели с ним за одним столом и считались членами его семьи. Обычно получалось так, что подмастерье, после того как он становился мастером, женился на дочери своего хозяина и наследовал его дело. В те времена быть «хозяином» означало быть мастером, а не просто хозяином над поденщиками. Подмастерья изучали ремесло, чтобы самим стать мастерами, не эксплуататорами чужого труда, а полезными членами общества. В те времена, поскольку еще не было машин, все делалось вручную. Следовательно, большинство людей было занято производительным трудом. Ремесленники были уважаемыми гражданами и жили вполне сносно благодаря собственному труду. Они не были богаты так, как мы понимаем богатство сегодня, но они не голодали и к ним не относились с презрением, как сегодня относятся к их потомкам.

Следующее большое изменение произошло после изобретения паровой машины. Эта сила пришла на помощь человечеству в его борьбе за существование и дала возможность легко и в изобилии создавать те предметы, которые раньше можно было производить только в ограниченном количестве. Это удивительная сила − она грандиознее тех чудес, которые придумали создатели сказок и восточных легенд, − сила настолько изумительная, настолько мощная, что... просто не хватает слов, чтобы это выразить.

Все мы помним сказку из «Тысячи и одной ночи» про Аладдина, который, будучи бедняком, овладел волшебной лампой и перестал бедствовать. Ему требовалось только потереть лампу − появлялся джинн и делал все, что мог попросить или пожелать мальчик. С открытием паровой машины человечество стало обладать такой же силой. По велению своих хозяев волшебная лампа − машина − производит огромное, несметное, невероятное количество любых материальных ценностей. Возделывая целые мили земли, мы тратим меньше труда, чем тратили раньше, чтобы возделать всего лишь акр. Благодаря человеческому труду, на помощь которому приходят наука и машины, природа может дать изобилие, неведомое и немыслимое раньше. Если вы посетите фабрики и мастерские, вы увидите, как текут целые реки товаров, и все это благодаря машинам.

Естественно и логично было бы думать, что появление таких помощников принесет счастье и изобилие, но, как вам известно, все получилось как раз наоборот. Столь неожиданный результат был вызван теми же причинами, что и нищета и все прочие социальные бедствия, − это произошло потому, что машины стали собственностью сравнительно небольшого количества владельцев и частных компаний, использующих их не для пользы общества, а для извлечения прибылей.

По мере того как распространялась механизация, постепенно исчезал класс мастеров-ремесленников. Наиболее зажиточные из них стали не производителями, а посредниками, то есть торговцами, продающими предметы производства, созданные по большей части машинами. Но подавляющее большинство с течением времени превратилось просто в рабочих, не владеющих ни машинами, на которых они работают, ни продуктами своего труда.

Они продают свой труд и, когда не находят покупателя, обречены на нищету.

В то время, как безработные голодают, а те, кто имеют работу, живут немногим лучше, отдельные предприниматели и частные компании, владеющие машинами, богатеют; но их прибыли снижаются, а расходы увеличиваются, поскольку они вынуждены конкурировать друг с другом, а это ведет к значительным изменениям в организации производства, а именно: к созданию компаний и трестов, к стремлению частных компаний объединиться и кооперироваться друг с другом для того, чтобы повышать свои доходы и уменьшать расходы на производство. В результате количество выпускаемой продукции увеличивается, число наемных рабочих уменьшается, а доходы держателей акций стремительно растут.

Но от этого страдает не только класс наемных рабочих. В то время как рабочих выбрасывают на улицу, поскольку крупным предпринимателям выгоднее заменять их машинами, класс посредников-торговцев медленно, но неизбежно разоряется, ибо не может выдержать конкуренции с крупными компаниями.

Следствием этого является тот факт, что большая часть населения находится в той или иной степени нищеты − они не могут заработать себе на хлеб. Общеизвестно, что около тринадцати миллионов людей в нашей стране живет на грани голода. Последствия нищеты мы видим повсюду − это и непрестанное увеличение числа психических заболеваний. Молодых парней не берут в армию, потому что они физически непригодны. Условия, в которых растут дети бедняков, просто чудовищны. Более трети детей рабочих в Лондоне страдают психическими или физическими заболеваниями: дефектами зрения, нервными болезнями, рахитом, слабоумием. Разница в росте, весе и общем состоянии здоровья между детьми рабочих и детьми так называемых высших классов оказывается просто вопиющей.

Было бы по-детски наивно представлять себе, что какие-либо мероприятия протекционистской реформы или политические усовершенствования, такие, как жалкий налог на иностранные товары, ликвидация Палаты лордов, отделение церкви от государства, мизерные пенсии по старости или ничтожный налог на землю, могут исправить такое положение дел. В Америке или во Франции нет палаты лордов, и тем не менее там положение дел мало чем отличается от нашего. Вы можете обманывать себя, думая, что все это нас спасет. Вы можете сражаться за эти меры, голосовать за них, но, после того как вы их добьетесь, вы убедитесь, что, по существу, ничего не изменилось. Вы по-прежнему должны будете надрываться, чтобы иметь самое необходимое. Вам придется есть то же, что и сейчас, и ходить в таком же рванье. Ваши хозяева по-прежнему будут оскорблять вас, понукать и тянуть из вас жилы. Ваше положение будет таким же, как и сейчас, потому что все эти меры не лекарство, а средство для отвлечения вашего внимания, придуманное теми, кто старается этим путем увести вас в сторону от единственного верного пути, заключающегося только в одном − в общественной собственности на средства производства, в национальной организации промышленности для производства и распределения жизненно необходимых продуктов не ради дохода немногих, а для блага всех.

Таков следующий переход, не только желательный, но абсолютно необходимый и неизбежный. Это социализм!

Это не утопическая мечта о всеобщем бескорыстии. Ни от кого не будут требовать, чтобы он жертвовал собой ради блага других или возлюбил ближнего превыше самого себя. Существующая система требует, чтобы большинство бескорыстно работало и жило в нищете ради выгоды немногих. Такой, с позволения сказать, филантропии при социализме не будет. Подобно тому как сейчас промышленность принадлежит владельцам акций и управляется комитетами и директорами, избираемыми владельцами акций, так в будущем она должна принадлежать государству, то есть всему народу, и управляться она будет комитетами и руководителями, которых будет избирать все общество.

При существующих обстоятельствах государство может подвергнуться нападению какой-нибудь иностранной державы. Поэтому для защиты от внешнего врага оно держит армию и флот. Однако из-за крайней нищеты и постоянного недоедания обществу сейчас угрожает другая, гораздо более страшная опасность − люди психически и физически вырождаются. Социалисты утверждают, что общество само должно организовать производство и распределение материальных ценностей. Государство должно быть единственным нанимателем и единственным владельцем всех фабрик, шахт, железных дорог, рыболовных судов и т. д.

При существующих условиях общество умственно и физически вырождается из-за того, что большинство населения не имеет даже приличного жилья. Социалисты говорят, что общество должно взять в свои руки строительство жилищ и государство, таким образом, должно быть единственным домовладельцем. Земля и возведенные на ней постройки должны принадлежать всему народу...

Все это необходимо сделать, если мы хотим сохранить свое место среди цивилизованных народов. Нация невежественных, полуголодных, унылых людей, думающих лишь о хлебе насущном, не может надеяться возглавить человечество в его вечном походе для завоевания будущего.

Бессильны все флоты с их мощью хваленой,

Бессилен всех пушек рев,

Пока в Англии, гордой, неукрощенной,

Есть отважные души ее сынов.

Все беды, о которых я говорил, являются симптомами одной-единственной болезни, которая подрывает моральные, духовные и физические основы нации. Все попытки лечить эти симптомы обречены на провал, ибо нужно лечить не симптомы, а саму болезнь. Так, например, все разговоры о сухом законе ни к чему не приведут, потому что пьянство − это симптом, а не болезнь.

Возьмем Индию. Это богатая страна. Ежегодно она производит товаров на миллионы фунтов стерлингов. Но ее народ обворовывали и продолжают обворовывать капиталисты и колониальные чиновники. Трудящиеся Индии − почти все трезвенники-живут в полной нищете, и их нищета вызвана не ленью, не излишней бережливостью и не пристрастием к спиртным напиткам. Они бедны по той же самой причине, по которой бедны мы, − потому что всех нас грабят.

Сотни тысяч фунтов стерлингов, которые тратятся ежегодно с добрыми намерениями на бесполезную благотворительность, не могут серьезно исправить положение, потому что благотворительность смягчает симптомы, но не лечит болезнь, причина которой частная собственность на средства производства и неизбежно проистекающие отсюда кризисы. От этой болезни нет другого лекарства, кроме того, о котором я вам говорю, − общественная собственность на земли, шахты, железные дороги, каналы, суда, заводы и все прочие средства производства. Необходимо также создать трудовую армию − это будет общенациональная трудовая организация для производства средств существования и жизненных удобств в таком количестве, в каком это возможно при нынешнем развитии производства − для всего народа.

− А где взять деньги на все это? − саркастически выкрикнул Красс.

− Вот именно! − поддержал его один из рабочих.

− С деньгами затруднений не будет, − ответил Баррингтон, − мы можем легко достать необходимые суммы.

− Конечно, − сказал Слайм, который читал «Ежедневного лжеца», − все деньги лежат в банках. Социалисты могут украсть их для начала, а что касается шахт, земли и фабрик, то их можно забрать у владельцев силой.

− Не будет никакой необходимости отбирать что-либо силой или красть.

− У меня есть еще одно возражение, − сказал Красс, − это по поводу разговоров о невежестве. А что же с деньгами, которые тратят на образование?

− С таким же успехом можно сказать: «Выкидывают на образование!» Нет ничего более жестокого и бессмысленного, чем пытаться учить бедных маленьких голодных оборвышей. Представьте себе, как сеятель разбрасывает семена на каменистую иссохшую почву, и семена высыхают, не дав ростка. А даже если одно семя случайно и прорастает, то сорняки не дают развиваться побегу. Они душат его, и растение не приносит плодов.

Большинство через год или два забывает все, чему их учили в школе, потому что условия нашей жизни убивают всякое стремление к культуре и саморазвитию. Мы должны сделать так, чтобы наши дети были хорошо одеты и накормлены, чтобы им не приходилось вставать среди ночи и работать несколько часов, прежде чем пойти в школу. Нельзя допускать, чтобы бессердечные искатели наживы нанимали наших детей и заставляли их работать по вечерам после школы или по субботам. Мы должны прежде всего обеспечить нашим детям необходимые условия существования, и лишь тогда деньги, которые мы тратим на образование, начнут приносить пользу.

− Ваш план мне нравится − общественная собственность там и прочее, − но как все это сделать? − сказал Харлоу. − Пока что вся земля, железные дороги и фабрики принадлежат частным владельцам. Их можно только выкупить, и на это нужны деньги. Ты вот говоришь, что вы не собираетесь отнимать их силой; так мне бы хотелось знать, как же все-таки вы собираетесь заполучить их?

− Мы, конечно, не предполагаем выкупать их за деньги по той простой причине, что никаких денег не хватит, чтобы за них заплатить. Если бы все золото и серебро в мире собрать вместе, то и его вряд ли хватило бы, чтобы выкупить всю частную собственность в Англии. Люди, которые владеют всем этим, никогда в действительности не платили за это деньгами − они завладели всем благодаря Денежному Трюку, о котором нам говорил еще Оуэн.

− Они приобрели все это благодаря своим мозгам, − заметил Красс.

− Правильно, − ответил лектор, − они любят говорить, что получили все благодаря своему уму; они называют свои прибыли «платой за ум». Пока мы работали, они хитрили и ловчили, чтобы завладеть тем, что мы сделали. Теперь нам пора воспользоваться нашим собственным умом и вернуть себе то, что у нас украли, а также обезопасить себя от того, чтобы нас грабили впредь. А что касается того, как это сделать, то мы можем использовать те же методы, что и они.

− Ага, значит, в конце концов, ты хочешь их ограбить, − торжествующе закричал Слайм, − если правда, что они ограбили рабочих, и если мы должны перенять их методы, значит, мы тоже грабители.

− Когда вора ловят с чужими вещами, то разве это воровство − забрать у него эти вещи и вернуть их настоящему владельцу? − возразил Баррингтон.

− К порядку! К порядку! − закричал Филпот, стукнув слесарным молотком по столу, так как несколько человек заговорили сразу. − После конца лекции у нас хватит времени для вопросов и споров. Кафедра будет свободна для каждого, желающего высказаться. И прошу профессора перейти ко второй части его лекции, а если кто-нибудь будет встревать, он получит вот этой штукой по уху, − сказал он, потрясая молотком, − и тело его будет оставлено без погребения.

Это заявление было встречено громкими криками. За окнами все еще лил дождь, и все считали, что можно убить время, слушая Баррингтона.

− Большую часть земли можно вернуть тем же самым путем, каким ее забрали. Предки нынешних владельцев этих земель завладели ими, проведя закон об огораживании общинных земель; народ может вернуть себе их, приняв закон об их возвращении. Что же касается остальной земли, пусть нынешние хозяева владеют ею до конца своих дней. После их смерти она должна перейти в собственность государства. Британия должна принадлежать британскому народу, а не кучке эгоистов и корыстолюбцев. Железные дороги уже национализированы в других странах, а то, что сделано в других странах, можно сделать и у нас. В Новой Зеландии, Австралии, Южной Африке, Германии, Бельгии, Италии, Японии и в некоторых других странах часть железных дорог уже принадлежит государству. Что же касается того, как их забрать, то трудность здесь не в том, чтобы изобрести какой-то новый метод, а скорее в том, чтобы решить, каким из многих известных способов воспользоваться. Можно просто принять закон, согласно которому, так как владение железными дорогами частными лицами противоречит общественным интересам, они должны перейти в общественную собственность. Все служащие железных дорог, управляющие и должностные лица будут продолжать служить; вся разница в том, что теперь они будут на службе у государства. А владельцы акций...

− Им, я думаю, дадут по шее, − прервал Красс.

− Или отправят в работные дома, − добавил Слайм.

− Или к чертям, − предложил один из рабочих.

− ... государство будет по-прежнему выплачивать владельцам акций такие же дивиденды, какие они получали в среднем, скажем, за последние три года. Эти выплаты будут производиться нынешним владельцам акций на протяжении их жизни, или срок будет ограничен определенным количеством лет, и пай этот нельзя будет передавать, как сейчас акции. В отношении фабрик, магазинов и всех других организаций по производству и распределению государство должно поступить так же, как и нынешние монополисты. Я имею в виду, что так же, как крупные тресты и компании давят мелких ремесленников и торговцев, так и государство сокрушит тресты, которые просто не смогут с ним конкурировать. Будет только справедливо, если государство в интересах народа сделает то, что капиталисты делают ради своей наживы. Первым шагом в этом направлении будет создание государственных магазинов для снабжения рабочих и служащих всем необходимым по самым низким ценам, какие только возможны. Сначала администрация будет покупать все товары у частных промышленников в таких больших количествах, чтобы было возможно платить за них по самым низким ценам, и, так как расходы на рекламу будут невелики и целью администрации будет не получение прибыли, а, напротив, снабжение рабочих и служащих товарами по возможно более низким ценам, они смогут продавать их намного дешевле, чем частные магазины.

Магазины национального торгового обслуживания будут продавать товары только тем, кто находится на общественной службе, и в них не будут принимать в уплату за товары золотые, серебряные и медные деньги. На первых порах все общественные служащие будут по-прежнему получать заработную плату обычными деньгами. По желанию, однако, можно будет получить часть заработной платы или всю ее в специальных бумажных деньгах или талонах, имеющих ту же номинальную стоимость. Эти талоны будут принимать в магазинах, отелях, ресторанах и т. д., предназначенных только для обслуживания людей, находящихся на государственной службе. Эти деньги будут напоминать обычные банкноты. Они будут изготавливаться из специальной прочной бумаги и будут разного достоинства − от пенни до фунта.

Так как магазины национального обслуживания будут торговать практически всем, что требуется, и поскольку на двадцать шиллингов обычными деньгами можно будет купить гораздо меньше, чем на двадцать шиллингов талонами, скоро все государственные служащие захотят получать жалованье в талонах. Таким образом для выплаты жалованья служащим и рабочим администрация не будет нуждаться в обычных деньгах. Но они потребуются, чтобы платить частным предпринимателям, которые будут поставлять товары для национальных магазинов. Однако все эти товары производятся трудом, и для того, чтобы не платить золотом, государство организует свои предприятия. Все пригодные общественные земли будут обрабатываться. Будут созданы государственные фабрики, которые будут производить продукты питания, обувь, одежду, мебель и вообще все необходимое. Все не имеющие работы получат возможность трудиться на этих фабриках и фермах. Для того чтобы облегчить труд и сократить рабочий день − поначалу, скажем, там будут работать по восемь часов в день, − а так же и для того, чтобы производить как можно больше, эти фабрики и фермы будут оснащены самым современным оборудованием. Люди, работающие на государственных фабриках и фермах, будут получать заработную плату талонами. Их продукция будет поступать в магазины национального обслуживания, где рабочие смогут за свои талоны приобретать все, им необходимое.

Так как на наших фабриках и фермах мы будем как можно более широко использовать машины и самые передовые научные методы, мы будем производить так много, что сможем платить нашим рабочим очень высокую заработную плату − в талонах − и сможем продавать нашу продукцию так далеко, что все, состоящие на службе у государства, смогут иметь все им необходимое.

Когда рабочие, которых эксплуатируют частные предприниматели, увидят, насколько им хуже живется, чем рабочим, находящимся на службе у государства, они сами будут проситься работать на государство и тоже за талоны. Это будет означать, что государственная трудовая армия будет постоянно расти. Будет строиться больше государственных фабрик, больше обрабатываться земли. Люди будут получать работу на производстве кирпича, рам, дверей, красок, стекла, обоев и всякого рода строительных материалов, а другие получат работу по постройке на государственных землях великолепных домов, которые будут предоставляться работающим на государственной службе. Квартирная плата также будет взиматься талонами.

Будет создан государственный рыболовный флот, и количество производимых товаров всех видов будет настолько велико, что государственные рабочие и служащие не смогут все это потреблять. На талоны они смогут покупать все, что нужно, и даже больше, чем им нужно, и все равно избыток товаров будет расти.

Тогда социалистическая администрация приобретет или построит торговый флот, который, конечно, будет обслуживаться государственными работниками, так же, как сейчас королевский флот. Этот торговый национальный флот будет вывозить избыток товаров, о котором я говорил, в другие страны и продавать там или обменивать на продукты этих стран, не производящиеся у нас. Эти товары будут привозиться в Англию и продаваться в магазинах национального обслуживания по самым низким ценам за талоны всем, находящимся на государственной службе. Это, естественно, создаст большее разнообразие товаров. Так как не будет смысла производить больше продукции, чем это необходимо, то администрации будет вменено в обязанность сокращать или ограничивать производство предметов первой необходимости. Это может быть сделано путем сокращения рабочего дня без снижения заработной платы, чтобы рабочие могли покупать так же много, как и до этого.

Другой путь предотвращения перепроизводства предметов первой необходимости заключается в расширении производства предметов роскоши, художественных изделий, мебели, картин, музыкальных инструментов и тому подобного.

В каждом районе можно создать большой клуб, в котором будет великолепно оборудованный театр, концертный зал, лекционный зал, спортивный зал, биллиардные, читальни, комнаты отдыха и так далее. Часть рабочих станет актерами, художниками, музыкантами, певцами. Каждый, кого можно будет освободить от самого важного труда − производства предметов первой необходимости, − будет работать в сфере культуры и просвещения. Эти люди, как и прочие государственные служащие, будут получать жалованье в талонах. На них они смогут приобретать в изобилии все, что им необходимо.

Тем временем капиталисты увидят, что никто не хочет на них работать, никто не хочет надрываться за горстку медяков, которых едва хватает, чтобы свести концы с концами.

Капиталисты будут протестовать против того, что они будут называть нечестной конкуренцией со стороны государственной промышленности, и кое-кто из них, возможно, будет угрожать, что уедет из страны и заберет с собой свои капиталы. Так как большинство этих людей слишком ленивы, чтобы работать, а их деньги нам не понадобятся, мы будем очень рады, если они уедут. Но что касается их настоящего капитала − фабрик, ферм, шахт или оборудования − это уже другой вопрос. Если все это останется без применения, общество понесет ущерб. Поэтому будет принят закон, предусматривающий, что вся земля, не обрабатываемая ее владельцем, или фабрика, закрытая свыше определенного времени, переходят во владение государства и будут работать для блага общества. Компенсация бывшим владельцам будет выплачиваться в талонах. Им будет обеспечен доход либо пенсия пожизненно или на определенный срок в зависимости от обстоятельств и возраста человека.

Что же касается частных торговцев, оптовых и розничных, то они не выдержат конкуренции с государством и будут вынуждены закрыть свои магазины и склады, во-первых, потому, что не смогут пополнять запасы, а во-вторых, потому, что, даже если бы они смогли это делать, они не смогут продавать эти товары дешевле, чем государство. В результате освободится огромное количество людей, которые в настоящее время заняты непроизводительным трудом: продавцы и их помощники в лавках, которых бывает иной раз по полудюжине на одной улице, тысячи людей, занятых рекламой, − им в большинстве случаев платят жалкие гроши и они не могут приобрести на эти деньги даже самое необходимое.

Каменщики, плотники, маляры, стекольщики и вообще все, кто сейчас работает на хозяев, окажутся без работы, но всех, кто выразит желание работать, будут охотно принимать на государственную службу. Они будут работать меньше, чем прежде. Им не придется работать так тяжело − их не будут торопить и запугивать, поскольку не будет недостатка в рабочих руках и многое станет выполняться машинами. Магазины и лавки, где работали раньше эти люди, перейдут в собственность государства, которое выплатит бывшим владельцам компенсацию, так же как владельцам фабрик. Часть этих зданий будет использована государством под магазины национального обслуживания, другие переоборудуют под фабрики, третьи приспособят для жилья или общественных помещений... Государство будет обязано обеспечить жильем всех, кто находится у него на службе, и в результате этого, а также по причине снижения конкуренции на «Свободном рынке» частные квартиры также быстро упадут в цене... Трущобы, в которых ютятся неимущие, неудобные, непрочные «коттеджи», занимаемые представителями среднего класса, опустеют и станут стремительно падать в цене. Их владельцы очень скоро добровольно предложат передать их государству на тех же условиях, что и другие собственники, − в обмен на пенсию. Часть этих людей удовлетворится праздной жизнью на доход, предоставленный им пожизненно государством в качестве компенсации, другие посвятят себя искусству или науке, а кое-кто предложит свои услуги обществу в качестве управляющих и директоров. Государство будет охотно использовать их труд.

К тому времени государство станет единственным работодателем. Так как все можно будет купить только на талоны, а получать их можно будет только работая, то это будет означать, что каждый способный к труду человек примет участие в процессе производства. Нам не понадобится, как сейчас, содержать полицию для защиты собственности богатых бездельников от голодающих бедняков, которых они грабят. У нас не будет безработицы − труд будет организован и сконцентрирован на выполнении единственной разумной задачи − создании вещей, в которых мы нуждаемся. На каждую машину, используемую сегодня, у нас появится, если нужно, тысяча машин. И, следовательно, мы станет производить такое огромное количество всего, что вскоре общество столкнется вновь с серьезной проблемой перепроизводства.

Чтобы решить эту проблему, необходимо будет уменьшить рабочий день до четырех или пяти часов. Вся молодежь получит возможность учиться в школах и университетах, и их не будут заставлять трудиться до двадцати одного года. В возрасте сорока пяти лет каждый сможет уйти с государственной службы с сохранением полной заработной платы. Вы получите возможность провести остаток жизни как вам заблагорассудится − одни будут спокойно сидеть дома и развлекаться так, как это делают сегодня богачи − заниматься любимым делом или принимать участие в организации общественных развлечений, балов, вечеров, общественных игр и спортивных соревнований или, например, скачек.

Некоторые предпочтут продолжать работать. Актеры, художники, скульпторы, музыканты будут работать для собственного удовольствия и ради славы. Другие захотят поездить по свету и своими глазами увидеть все то, о чем сейчас мы можем разве что прочесть в книжках: чудеса Индии и Египта, исторические памятники Рима, сокровища лучших картинных галерей Европы и многое другое.

Таким образом, впервые в истории человечества, блага и радости, дарованные человечеству наукой и цивилизацией, будут предоставлены в равной степени всем, на единственном условии − что каждый будет вносить свой вклад в созидание этих благ.

Таковы принципы, на которых будет организовано КООПЕРАТИВНОЕ СООБЩЕСТВО. В этом государстве никто не будет выделен или возвышен над своими согражданами, кроме как за особые достоинства и талант. Ни один человек не будет извлекать за счет других прибыль, и мы будем уже не хозяевами и слугами, а свободными людьми − братьями и друзьями. В этом государстве не будет людей забитых, сломленных жизнью, людей, чье безрадостное существование проходит в тяжком труде и нужде. Там не будет детей, плачущих от голода и холода.

В этом государстве на деле появится возможность претворить в жизнь учение Христа, в то время как сейчас многие лишь делают вид, что ему следуют. В основе этого общества будет лежать справедливость и сотрудничество, всемирное братство людей и уважение к закону.

Грядущие дни прекрасны!

Прекрасны ль сегодня дела,

В те страшные дни, что сжигают

Жизни наши дотла?

Зачем и чего же мы ждем?

Три слова возьмем в услуженье:

«Мы этого жаждем». А враг наш −

Всего лишь мираж, наважденье.

Зачем и чего же мы ждем?

Ведь братья гибнут в трудах,

И ветры в небо уносят

Жизней порушенных прах.

Доколе взывать нам о помощи

В месиве тел бесноватом,

Призракам адского города,

Что обездолены златом?

Жить в трудах непосильных,

В тоске умирать должны

Опоры славы английской,

Матери знатной сыны.

Их нет − от проклятья погибших

Никому не отмыть наши души.

На смену грядут мириады.

Но лучше они или хуже?

Пора поспешить с ответом,

И ход дать бесповоротный

Торопливому страху богатых

И надежде бедных мешкотной,

Безгласому гневу несчастных,

Досаде, что властвует всеми,

Мы голос и мудрость дадим,

Пока не упущено время!

Идемте − ведь нас зовет

Все мертвое и живое!

И спрятан мерцающий свет

За этой слепой кутерьмою.

* * *

Когда Баррингтон сошел с трибуны и пробрался на свое место, несколько человек приветствовали его громкими аплодисментами. Они даже встали и размахивали кепками. Когда овации стихли, Филпот обратился к собранию:

− Кто из джентльменов желает задать вопросы оратору?

Все молчали. Тогда председатель повторил свой вопрос, и опять ответом последовало полное молчание. В конце концов один из новеньких, которого наняли на место уволенного маляра, встал и сказал, что у него есть один вопрос. На заднице у этого парня было две заплаты, штаны основательно потерты и сильно обтрепались внизу; подкладка и рукава пиджака превратились в лохмотья. На нем были старые, много раз чиненные ботинки, подметка на одном из них оторвалась, и он прикрутил ее проволокой. Он ходил не одну неделю без работы, и по его осунувшемуся лицу было ясно, что все это время он недоедал. Он не пил и не относился к числу тех полумифических персонажей, которые слишком ленивы, чтобы работать. Он был женат и имел детей. Один из них, мальчик лет четырнадцати, уже работал грузчиком у бакалейщика за пять шиллингов в неделю.

Будучи владельцем собственного жилья, человек этот имел право голоса, но до сих пор он не очень интересовался политикой. Он считал, что таких, как он, это не касается: он полагал, что столь сложные вопросы должны решать вышестоящие лица. В своем нынешнем бедственном положении он являл собой ходячее свидетельство государственной мудрости и щедрости тех самых «вышестоящих лиц», которые до сих пор управляли делами мира сего, к полному своему удовольствию.

− Я хотел бы спросить оратора, − сказал он, − положим, все, о чем он говорил, получится, так что тогда станет с королем, с королевской семьей и со всеми «шишками»?

− Правильно! − с энтузиазмом выкрикнул Красс, а Нед Даусон и еще один рабочий заявили, что им тоже хотелось бы это узнать.

− Меня гораздо больше интересует, что станет с нами, − ответил Баррингтон. − Нам следовало бы немножко больше уважать самих себя и побольше заботиться о собственных семьях, а не переживать, что случится с королевской семьей. В самом деле, чего ради мы должны заботиться об этих людях, − у них все в порядке, у них все есть, и, насколько мне известно, никто не собирается делать им ничего плохого. Они вполне могут сами о себе позаботиться. С ними будет то же самое, что и с другими богатыми людьми.

− Я хочу спросить, − сказал Харлоу, − а что будет со всем золотом и серебром? Они что, совсем ни на что не будут нужны?

− Они принесут больше пользы при социализме, чем сейчас. Конечно, на ранних стадиях социалистической системы государство будет иметь в своем распоряжении большое количество денег. Во-первых, в то время как государство будет платить своим служащим и рабочим талонами, остальные члены общества − те, кто не будет на службе у государства, будут платить налоги золотом, как и сейчас. Все пассажиры на государственных железных дорогах, кроме государственных служащих, будут по-старому платить за проезд металлическими деньгами, таким образом, золото и серебро будет накапливаться в казначействе, как и сейчас. Государство будет получать золото и серебро, а платить талонами. К тому времени, когда система государственного найма полностью установится, золото и серебро будут цениться только как металл, государство выкупит их у всех, кто захочет продать их, причем платить будет за фунт, как за сырье, и их не будут уже хранить в подвалах банков и запирать в сейфах, мы будем пользоваться золотом и серебром. Часть золота переработают в ювелирные изделия, которые будут продаваться за талоны, и их будут носить возлюбленные, жены и дочери рабочих, часть золота расплющат в золотые листы и используют для украшения частных домов и общественных строений. Что касается серебра, оно пойдет на изготовление различных полезных предметов домашнего обихода. Рабочие уже не будут есть вредными оловянными и латунными вилками и ложками, все это будет сделано из серебра, а не хватит чистого серебра, изготовят какой-нибудь безвредный сплав.

− Как я понял, − сказал Харлоу, − талоны будут иметь такую же цену, как теперь золото и серебро. Ну, а что же помешает таким пройдохам, как старик Скряга или Раштон, накопить эти деньги и жить не работая, так же, как сейчас.

− Вот-вот, − насмешливо сказал Красс, − ничего из этого не выйдет!

− Это очень простое дело: каждый человек, который живет, не выполняя полезной работы, пользуется трудом других, он крадет у других часть их труда. Цель социализма − прекратить это воровство, сделать его невозможным. При социализме никому не позволят тайно хранить и накапливать талоны, да это и не удастся − деньги будут датированы и будут утрачивать ценность, если их не истратить в течение определенного времени после выпуска. Что касается купли и продажи ради прибыли, то у кого они будут покупать? И кому продавать?

− Ну, скажем, они могут покупать некоторые вещи, которые не нужны рабочим, по меньшей цене, чем рабочие платят за них, а потом будут опять их продавать.

− Им придется продавать эти вещи по более низким ценам, чем в государственных магазинах, а ведь это совсем невыгодно, подумайте сами. Для того чтобы помешать частной торговле, администрация не будет выплачивать частным владельцам всей суммы компенсации. Эта компенсация, как я уже говорил, будет выплачиваться в виде ежегодной пенсии.

Есть еще один эффективный путь борьбы с частной торговлей − ее объявят уголовным преступлением. И в настоящее время многие формы бизнеса незаконны, если у вас нет разрешения на них; при социализме разрешение на торговлю не будет выдаваться никому.

− А копить деньги разрешат человеку, если он захочет? − с негодованием спросил Слайм.

− Никто не будет мешать человеку обходиться без нужных ему вещей, если ему этого захочется по глупости. Но он все равно никогда не накопит столько, чтобы не вносить свою долю в общеполезный труд. А кроме того, кому понадобится копить деньги? Старость будет обеспечена. Работа тоже будет у всех. Если кто заболеет, его станут лечить бесплатно в государственных больницах. Дети будут посещать бесплатные школы и колледжи, а когда им придет время идти на государственную службу, им будет обеспечено место. Можете вы сказать, зачем кому-либо потребуется копить деньги?

На это Слайм ответить не мог.

− Есть еще вопросы? − спросил Филпот.

− Поскольку мы заговорили о деньгах, − добавил Баррингтон, − я хотел бы вам напомнить, что даже при нынешней системе существует немало вещей, содержание которых стоит денег, а мы, не платя за них непосредственно, пользуемся ими. Стоит денег содержание и освещение дорог и тротуаров. А также парков, музеев, мостов. Но они для всех свободны. При социалистической власти этот принцип будет распространен еще шире − в дополнение к тем услугам, которыми мы свободно пользуемся сейчас, мы будем использовать для нужд общества бесплатно трамваи и железные дороги. А со временем этот метод будет принят и в других областях.

− Я читал где-то, − сказал Харлоу, − что, как только правительство в какой-либо стране начинает выпускать бумажные деньги, это всегда приводит к краху. Почем ты знаешь, что такая же штука не случится при твоем социализме?

− Верно, − сказал Красс, − я как раз хотел спросить это же самое.

− Если правительство страны начинает выпускать бумажные деньги при существующей системе, − ответил Баррингтон, − это неизбежно ведет к краху по той простой причине, что при существующей системе бумажные деньги − банкноты, банковские чеки, векселя, и тому подобное − являются не чем иным, как напечатанным обещанием уплатить их стоимость, в золоте или серебре, по требованию или к определенному сроку. Если при нынешней системе правительство выпустит больше бумажных денег, чем у него есть золота и серебра, обеспечивающего этот выпуск, − это, конечно, банкротство. Но бумажные деньги при социалистической администрации не будут обещанием выплатить их стоимость золотом или серебром по требованию или к определенному сроку. Они будут обязательством обеспечить товарами указанную на банкноте сумму, а так как товаров будет хватать, то откуда же возьмется банкротство?

− А я хотел бы знать, кто будет назначать офицеров этой самой трудовой армии, − сказал человек, сидевший на ведре, − мы не хотим, чтобы нас запугивали и погоняли, как солдат всякие сержанты и капралы.

− Верно, − сказал Красс, − хозяева над вами как пить дать будут. Работой ведь кто-то обязан руководить.

− Нам ведь не нравится, чтобы нас кто-то запугивал и погонял, так ведь? − сказал Баррингтон. − А раз не нравится, значит, при социализме у нас и не будет ничего подобного! Мы вообще не станем это терпеть. Даже если будем работать только четыре или пять часов в день. При нынешней системе, когда нам назначают хозяев, надсмотрщиков и десятников, мы не имеем права голоса, мы не можем выбирать, у какого хозяина нам работать. Если хозяева обращаются с нами несправедливо, у нас против них оружия нет. При социализме все будет иначе, рабочие станут полноправными членами общества; а чиновники, управляющие и десятники будут слугами общества, и, если кто-нибудь из этих людей злоупотребит своим положением, его можно будет просто уволить. Что касается организации трудовой армии, трудность заключается не столько в том, чтобы изобрести какой-то путь, а скорее в том, чтобы выбрать, какой из многих путей лучший. Вероятно, правильный путь будет найден не сразу, после ряда экспериментов, когда накопится опыт. Единственное, за что мы должны твердо держаться, − это за основной принцип государственного найма и национальной службы − производство только для пользы, а не ради прибыли и Национальная организация промышленности под демократическим контролем. Одним из путей управления всем этим хозяйством будет избрание парламента почти таким же образом, как это делается сейчас. Избираться смогут только ветераны трудовой армии, мужчины и женщины, проработавшие двадцать пять лет.

Парламент будет контролировать различные государственные департаменты. У нас будет департамент сельского хозяйства, департамент железных дорог и так далее, и в каждом министр и учрежденческий аппарат.

Все эти члены парламента будут родственниками, иногда отцами или матерями тех, кто трудится, и можно быть уверенным, что уж они-то будут следить за тем, чтобы условия работы были справедливыми.

Что касается различных отраслей государственной службы, их организуют приблизительно так, как сейчас в некоторых случаях организованы различные отрасли коммунальных услуг − флот, почтовая служба, государственные железные дороги или армия, с той только разницей, что выдвигать будут только за заслуги и обязательно после сдачи экзаменов. Так как у всех новичков образование будет одинаковым, они будут иметь абсолютно равные возможности и облекать властью всегда будут лучших, а не худших, как сейчас.

− Почему это? − спросил Красс.

− При нынешней системе люди, которые становятся хозяевами и предпринимателями, преуспевают благодаря хитрости и себялюбию, а совсем не потому, что они хорошо понимают то дело, из которого извлекают доход. Большинство предпринимателей в строительном деле, к примеру, сами не умеют делать ничего. Очень мало кто из них чего-нибудь стоит как рабочий. Единственная работа, которую они выполняют, − это придумывать, как пожинать плоды труда других.

Те, кто сейчас является управляющим или десятником, выдвинулись не потому, что хорошо работали, а потому, что они хорошие надсмотрщики и умеют добывать прибыль для своих нанимателей.

− А как вы сделаете, чтобы хитрецы и себялюбцы, как ты их называешь, не оказались наверху, как сейчас? − спросил Харлоу.

− То обстоятельство, что все трудящиеся будут получать одинаковую плату, независимо от того, какую работу они выполняют, обеспечит выдвижение на более ответственные должности по организации производства только лучших из лучших.

Красс расхохотался:

− Чего, чего? Всем будут одинаково платить?

− Да, при таком обилии товаров на заработную плату можно будет купить все, что тебе требуется. Даже если бы некоторым платили больше, чем остальным, они бы не смогли истратить своих денег. Копить деньги не будет нужды, а при полном отсутствии голодных и нищих их просто некому будет отдавать. Возможность откладывать и копить деньги неизбежно привела бы к образованию класса бездельников, живущих за счет других, это вызвало бы крах нашей системы и возврат к той анархии, которая существует в настоящее время. Кроме того, если людям, занятым на руководящей работе, платить больше, чем остальным, это лишит нас возможности выдвигать лучших. Люди неподходящие будут стараться занять положение ради более высокой заработной платы.

Вот это-то и происходит сейчас. При нынешней системе люди интригуют и добиваются высокого положения, для которого у них нет данных; а стремятся они к этому по той единственной причине, что данная должность высоко оплачивается. Эти люди получают деньги, а работу делают их низкооплачиваемые подчиненные, о которых даже не слышал никто. При социализме денежный мотив будет уничтожен, и, следовательно, единственными людьми, которые будут стремиться занять то или иное положение, будут те, кто подходит для этой работы и захочет делать ее. К примеру, прирожденный организатор не откажется взять руководящую работу, хотя ему не будут за нее много платить. Ему важна будет сама работа, и он будет считать привилегией то, что ему позволено ею заниматься. Он будет испытывать удовольствие от своей работы. Продумывать детали какого-либо предприятия, планировать и организовывать − приятный труд для такого человека. А для человека, который добивался этого поста не потому, что он любит эту работу, а потому, что любит жалованье, это занятие будет неприятным трудом. При социализме неподходящий человек не станет добиваться этого поста, он будет искать себе работу, к которой у него есть призвание и которая будет радовать его. Есть люди, которые предпочитают брать на себя ответственность за организацию дела, им это больше нравится, чем работать самим, собственными руками. А есть такие, которые предпочитают тонкую, трудную или художественную работу работе простой. Человек, рожденный художником, предпочтет расписывать фриз, создавать картину или ваять статую, он не захочет заниматься простой работой и не захочет руководить работой других. Есть еще один сорт людей − эти люди предпочитают делать простую работу и не нести ответственность и не занимать высокий пост, для которого у них нет таланта, и потому они не получают от этого радости.

Но есть одно обстоятельство − самое важное, которое мы, кажется, совершенно упустили из виду, − все эти профессии и классы в одном отношении равны − они все одинаково необходимы. Каждый является необходимой и обязательной частью целого; поэтому каждый, кто вносит свою долю работы, полностью получает и свою долю ее результатов. Человек, который кладет шифер на крышу, так же необходим, как и тот, кто закладывает фундамент. Работа людей, возводящих стены и строгающих двери, так же необходима, как и работа того, кто расписывает карниз. Каждый из них будет бесполезен без архитектора, а планы архитектора ничего не будут стоить, если их не выполнят рабочие, иначе его строение будет всего-навсего воздушным замком. Каждая часть работы необходима, полезна и обязательна для того, чтобы сделать здание совершенным. Некоторые больше работают головой, а другие − больше руками, но каждый вносит в работу полную долю своего участия. Этим принципом будут руководствоваться те, кто будет строить фабрики нашего Кооперативного сообщества. Каждый человек, который полностью внес свою долю полезной и необходимой работы в соответствии со своими способностями, полностью получит свою долю общего результата труда. В этом и заключается огромная разница по сравнению с нынешней системой, при которой ловкачи имеют возможность использовать простодушие других и красть у них плоды их труда. А наградой тех, кто будут заняты на высоких постах, явится привилегия выполнять тот труд, к которому они приспособлены и от которого получают радость. Только те способны хорошо работать, кто, имея определенные склонности, любят работу ради нее самой, а не ради денег, которые она приносит. И при нынешней системе есть люди, которые, не нуждаясь в деньгах, создают что-то значительное не ради выгоды, а ради удовольствия − их состояние позволяет им следовать их естественным склонностям. Но в то же время сейчас нищета лишает множество людей возможности проявить свои способности. Их жизнь горька, а кончина печальна, а страдает от этого общество. Эти люди станут нашими художниками, скульпторами, архитекторами, инженерами и руководителями промышленности.

При нынешней системе всеми делами руководят те, единственной целью которых является накопление денег. Некоторые из них обладают большими способностями, и Система толкает их использовать эти способности во вред обществу, ради эгоистических целей. Некоторые строят свое благополучие на поте, крови и слезах взрослых и детей. Тем, кто находит в этом удовольствие, в нашем сообществе места не будет.

− Есть еще вопросы? − спросил Филпот.

− Есть, − сказал Харлоу. − Хочу спросить: если отменить дополнительную оплату и все будут за ту работу, какая ими выполняется, получать все необходимое, как же поощрять того, кому нравится шевелить мозгами, чтобы изобрести какую-нибудь новую машину или сделать какое-нибудь открытие?

− Вот что, − сказал Баррингтон, − я уж думал, что достаточно все объяснил, но могу разъяснить еще: если в самом деле появится необходимость − что очень маловероятно − дополнить каким-нибудь материальным вознаграждением то уважение и почет, которым будет пользоваться автор нужного обществу изобретения, это можно будет устроить, разрешив ему уйти на пенсию до окончания его двадцатипятилетнего срока работы. Польза, которую он принес обществу своим изобретением, будет расценена как эквивалент определенного количества рабочих лет. Только вряд ли такие люди захотят бросать работу, ведь они и так работают всю жизнь, работают из любви к своей работе. Возьмите, например, Эдисона. Он один из немногих изобретателей, чьи изобретения принесли им богатство, но для него его богатство важно только потому, что дает ему возможность продолжать его дело. Некоторые сказали бы, что такая жизнь − сплошной тягостный труд, но для него труд вовсе не тягость, а наслаждение, он работает из любви к своему делу. Есть еще один путь, он заключается в том, чтобы освободить талантливого человека от необходимости заниматься обычным трудом и дать ему возможность заниматься изобретениями. В интересах общества всячески поощрять его и предоставить в его распоряжение материалы и оборудование.

Только не надо забывать, что и при нынешней системе честь и хвала ценятся больше денег. Многие ли солдаты предпочтут деньги чести носить Крест Виктории, который обычной денежной ценности не имеет?

Даже теперь люди думают не столько о деньгах, сколько об уважении, достоинстве и чести, которые они могут заполучить с помощью денег. Многие тратят большую часть своей жизни на добывание денег, а когда добьются этого, начинают тратить их для того, чтобы завоевать уважение соотечественников. Есть люди, которые тратят тысячи фунтов стерлингов за честь писать после своей фамилии слова «член парламента». Другие покупают титулы. Третьи расходуют огромные суммы на то, чтобы получить доступ в высшие круги общества. Четвертые тратят деньги на благотворительность, основывают библиотеки или университеты. Делают они все это из желания вызвать восхищение своих соотечественников.

Такое желание − сильнейший стимул для способных людей, для гениев. Поэтому при социализме главной побудительной причиной делать трудную огромную работу будет та же причина, что и сейчас, − честь и хвала. Но при существующей системе честь и хвалу можно купить за деньги, и никого не интересует, каким путем эти деньги добыты.

При социализме же будет иначе. Почетный Крест или Лавровый Венок нельзя будет купить за деньги или продать. Они будут высшей наградой за мужество и талант.

− Какие-нибудь еще неясности? − спросил Филпот.

− А что вы станете делать с теми, кто тратит все свои деньги на выпивку? − спросил Слайм.

− Я могу с таким же основанием спросить вас: «А что делают с ними и что вы предлагаете делать с ними теперь?» Есть множество мужчин и женщин, чья жизнь так наполнена тяжким трудом, горестями и несчастьями, беспросветной нищетой, для которых так недостижимо все то, что делает жизнь привлекательной, что время, которое они проводят в пивной, − единственный луч света в их безрадостном существовании. Их духовная и материальная нищета таковы, что у них нет возможности пользоваться интеллектуальными и социальными дарами цивилизации. При социализме таких людей не будет. Все получат образование, и общественная жизнь и разумные развлечения станут доступны каждому. Поэтому мы не верим, что при социализме будет такая категория людей. Каждого приверженного этой слабости будут избегать товарищи. Но если и найдутся люди, которые падут так низко, мы все равно должны помнить, что это наши братья и сестры и нам нужно относиться к ним как к людям, страдающим от болезни, доставшейся им в наследство от их нецивилизованных предков, мы будем стараться исцелить их, помещая в какие-нибудь специальные лечебные заведения.

− Есть еще один прекрасный способ обращения с такими людьми, − сказал Харлоу, − дать им двойную заработную плату, пусть допьются до смерти. Обойдемся без них.

− Кто хочет высказаться? − спросил Филпот.

− Вот насчет изобилия, о котором ты здесь распространялся, − начал Красс, − как вы можете быть уверены, что сумеете столько всего изготовить. Вы ведь только предполагаете, что это возможно.

Баррингтон указал на стену, где все еще виднелась диаграмма, которой Оуэн проиллюстрировал прошлую лекцию.

− Даже при существующей нелепой системе ограничения выпуска продукции, когда большая часть населения занята бесполезной, непродуктивной, ненужной работой, а множество людей вообще не трудится, все равно в итоге производится достаточно. Даже больше чем достаточно − ведь в результате того, что они называют «перепроизводством», рынки периодически оказываются переполнены всевозможными товарами, и тогда на некоторое время фабрики закрывают и уменьшают количество выпускаемой продукции. Тем не менее, мы все же существуем. Это доказывает, что если промышленность организовать таким образом, как предлагают социалисты, то можно будет выпускать все товары в таком огромном количестве, что каждый сможет жить в довольстве и комфорте. Проблема того, как производить достаточно товаров, чтобы у всех всего было в избытке, уже решена; остается другая проблема − как избавиться от тех, чья жадность и черствое равнодушие к страданиям других людей мешают осуществить все это.

− Вот то-то же! − торжествующе воскликнул Красс. − Я вам точно говорю, никогда вы не сможете освободиться от них, приятель!

Человек с ботинком, перевязанным медной проволокой, поддержал его, сказав, что тут уж ничего не поделаешь.

− Ну, а мы хотим попробовать, − сказал Баррингтон.

Красс и большинство других изо всех сил старались изобрести какие-нибудь аргументы в защиту существующего порядка и против изложенных лектором предложений, но, не найдя ничего, замкнулись и уныло замолчали. Человек с ботинком, перевязанным проволокой, выглядел особенно удрученным; вероятно, он боялся, что, когда воцарится тот строй, о котором рассказывал лектор, он вообще останется без ботинок. Больше, пожалуй, никак нельзя было объяснить его враждебность − ведь в его случае никакие изменения ничем ему не грозили, разве только он боялся, что его заставят ходить голым и умирать с голоду.

Судя по тому, как неприязненно отнеслись слушатели к предложениям об изменении существующей системы, можно было предположить, что они боятся что-то потерять, а ведь терять им было абсолютно нечего − кроме нищеты.

Председатель уже несколько раз обращался к ним с настоятельными предложениями задавать вопросы, и тут вдруг неожиданно Красс просиял и его жирную физиономию медленно озарила довольная улыбка: наконец-то ему удалось найти непреодолимое препятствие для учреждения Кооперативного сообщества!

− Ну, а что вы будете делать в вашей социалистической республике с теми, − громко спросил он, − кто вообще не захочет работать?

Как только Красс метнул эту бомбу в лагерь социалистов, вся компания несчастных филантропов в рваных штанах с трудом удержалась от приветственных криков. Правда, те, кто поумнее, только посмеивались.

− Мы не верим, что такие люди будут существовать, − сказал Баррингтон.

− Во всяком случае, сейчас их хватает, − ухмыльнулся Красс.

− Вы не можете изменить человеческую натуру, − выкрикнул один из рабочих, а человек, чей башмак был завязан проволокой, рассмеялся презрительным смехом.

− Да, я знаю, сейчас их хватает, − возразил Баррингтон, − чего же еще ожидать, когда практически все рабочие живут в нищете и общество пренебрегает ими. Условия труда сейчас зачастую настолько отвратительны, что за работу берутся только те, кто к этому вынужден; никто из нас, например, не стал бы работать на Раштона, но у нас нет выбора: или работать на него, или с голоду умирать; а когда мы работаем, то зарабатываем ровно столько, чтобы душа держалась в теле. При нынешней системе каждый, кто может не работать, конечно, старается работы избежать. Единственная разница между ними заключается в том, что некоторым удается бездельничать на лучших условиях, чем другим. Аристократы слишком ленивы, чтобы работать, но устроились они хорошо, у них есть арендаторы, которые на них работают. Раштон слишком ленив, чтобы работать, но и он устроился так, что вместо него работаем мы и Скряга, а живется ему гораздо лучше, чем любому из нас. Есть и другой сорт бездельников, эти предпочитают попрошайничать и даже время от времени голодать, но не соглашаются на предлагаемые гнусные условия. Эти люди в общем живут не хуже, чем мы, а зачастую и лучше. В наше время люди, отказывающиеся работать, выигрывают все, а теряют очень мало. При социализме будет наоборот; условия труда будут настолько хороши, количество часов обязательного труда так невелико, а вознаграждение таково, что абсурдно предположить, что кто-то окажется настолько глуп, чтобы подвергнуть себя презрению своих товарищей и поставить себя вне общества, отказываясь выполнять небольшую долю работы, которую это общество потребует от него.

А насчет того, что мы будем делать с такими людьми, если они все же обнаружатся, могу заверить вас: обращаться с ними так, как вы обращаетесь с ними сейчас, мы не станем. Не будем одевать их в шелка, тонкое сукно и великолепное белье, не будем украшать их, как это делаете вы, золотыми и серебряными побрякушками, а также не позволим им питаться деликатесами. Наш метод обращения с ними будет совершенно противоположен вашему. В Кооперативном сообществе не будет места для бездельников, как бы они ни называли себя − аристократами или бродягами; те, кто слишком ленив, чтобы работать, не будут получать своей доли того, что производится трудом остальных. Тот, кто ничего не будет делать, не будет ничего получать. Тот, кто не работает, тот не ест. При нынешней системе человек слишком ленивый, чтобы работать, имеет возможность, остановив вас на улице, заявить, что он не может найти работу. Вы легко можете себе представить, что он говорит правду, и, если у вас чувствительное сердце и есть хоть какая-то возможность ему помочь, вы это сделаете. Но в социалистическом государстве ни у кого не будет такого оправдания, там каждого желающего будут привлекать к тому, чтобы он принял участие в общей работе, после этого его пригласят получить причитающуюся ему долю.

− Есть еще несогласные? − спросил председатель, нарушив наступившее мрачное молчание.

− Я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас подумал, что я в чем-то обвиняю нынешних бездельников, − добавил Баррингтон. − От богатых людей нельзя ожидать, что они добровольно станут работать при существующих условиях труда, а если бы даже они это сделали, то принесли бы больше вреда, чем пользы, потому, что кто-нибудь из бедняков оказался бы по их милости без работы. Их нельзя обвинять, обвинять нужно самих рабочих, которые поддерживают и голосуют за сохранение нынешней системы. Что же касается другого вида бездельников − людей дна, бродяг и им подобных, то если бы они вдруг стали трезвенниками и работящими людьми, то и они принесли бы рабочим больше вреда, чем пользы, увеличив конкуренцию. Если бы все бездельники в Магсборо на следующей неделе вдруг превратились бы в работящих маляров, Скряга снизил бы заработную плату еще на пенни в час. Я вовсе не испытываю к этим бродягам презрения. Некоторые из них стали тем, чем они стали, просто потому, что им легче голодать, чем мириться с ужасными условиями, с которыми миримся мы, они не желают подчиняться окрику, выбиваться из сил для того, чтобы ходить в рванье и полуголодными. Они и не работая могут все это получить, и иногда я думаю, что они заслуживают большего уважения, чем такие бедолаги, как мы, всегда зависящие от милости хозяев и всегда боящиеся, что их уволят.

− Есть еще вопросы? − спросил председатель.

− Уж не хочешь ли ты сказать, что будет время, когда знать смешается с такими, как мы? − насмешливо спросил человек на ведре.

− О нет, − ответил лектор, − когда мы добьемся социализма, там не станет таких, как мы. Все будут культурными.

Спрашивающий, по-видимому, был не вполне удовлетворен ответом и заявил окружающим, что он не видит здесь ничего, над чем стоило бы смеяться.

− Еще вопросы? − выкрикнул Филпот. − У вас есть возможность поспорить, только не говорите все сразу.

− Хотелось бы знать, кто же будет делать всю грязную работу? − спросил Слайм. − Если каждому будет позволено выбирать, то какой дурак захочет быть мусорщиком, подметальщиком, уборщиком или чистить канализацию, этим никто не захочет заниматься, все будут гнаться за чистой работой.

− Точно! − закричал Красс, радостно хватаясь за эту последнюю соломинку. − Все это выглядит прекрасно, пока не копнешь поглубже, а тогда и видно, что не выйдет ничего.

− С такими трудностями совсем несложно будет справиться, − сказал Баррингтон. − Если обнаружится, что слишком много людей стремятся к определенным профессиям, это будет значить, что условия труда в таких профессиях несправедливо легкие по сравнению с другими профессиями, и тогда их сделают более жесткими. Потребуется более высокое профессиональное мастерство. Если мы обнаружим, что слишком много людей хочет быть врачами, архитекторами, инженерами и тому подобное, мы устроим более суровые экзамены. Это напугает всех, кроме самых талантливых и энтузиастов. Тем самым мы сразу уменьшим количество желающих и выберем самых лучших − у нас будут лучшие врачи, лучшие архитекторы и лучшие инженеры, чем раньше.

Что же касается неприятных профессий, для которых трудно найти добровольцев, мы будем применять обратные методы. Предположим, мы не можем найти людей, которые согласны чистить канализацию. Тогда мы сократим число рабочих часов для этой профессии до четырех, если необходимо − то и до двух, чтобы компенсировать неприятные особенности данной профессии.

Есть и другой путь − можно будет создать специальное подразделение трудовой армии, выполняющее такие работы, и обязать каждого отслужить в этом подразделении свой первый год на государственной службе. Это не будет трудным. Ведь плодами труда работников этих профессий пользуются все, и будет только справедливо, если каждый внесет в этот труд свою долю. К тому же это будет стимулировать изобретения, все будут заинтересованы в том, чтобы покончить с этими неприятными профессиями, и несомненно большинство этих работ впоследствии будет выполняться машинами. Еще несколько лет назад единственным способом освещать улицы было ходить от одного газового фонаря к другому и зажигать каждый из них, а теперь мы нажимаем несколько кнопок и освещаем город электричеством. В будущем мы, вероятно, сможем нажать кнопку и промыть канализацию.

− А как с религией? − спросил Слайм. − Наверное, церквей у вас не будет, мы все должны будем стать атеистами.

− Каждый будет совершенно свободен в своих убеждениях и сможет выбрать ту религию, которую захочет, но ни одна религия или секта не будет поддерживаться государством. Если какое-нибудь религиозное общество или группа людей пожелает иметь специальное здание для церкви, молельни или зала собраний, оно будет предоставлено им государством на тех же условиях, что и жилые дома; государство построит это специальное здание, а религиозное общество должно будет платить за него аренду, размер которой будет определяться в зависимости от стоимости постройки, естественно, в талонах. Что касается украшения такого здания, ничто не помешает членам этого религиозного общества, если они пожелают, проделать эту работу самим в их свободное время, которого у них будет сколько угодно.

− А если каждый должен будет выполнять свою часть работы, откуда возьмутся священники?

− Есть, по крайней мере, три способа решить и эту трудность. Во-первых, священников можно избирать из числа ветеранов − людей старше сорока пяти лет, отслуживших государственную службу. Не забывайте, это не будут преждевременно состарившиеся калеки, какими являются в этом возрасте сейчас многие трудящиеся. Всю свою жизнь они будут обеспечены хорошим питанием, одеждой и отличными бытовыми условиями, следовательно, они будут в расцвете сил. Они будут выглядеть моложе, чем мы выглядим в тридцать лет, − идеальные люди для той роли, о которой мы сейчас говорим. В молодости все они получат хорошее образование, а в течение всего срока своей государственной службы у них будет достаточно свободного времени для культурного развития, и кроме того, будет еще одно преимущество − религиозному братству не придется им платить.

Или так: если религиозное общество пожелает, чтобы священником был молодой человек, который будет целиком отдавать свое время религиозным делам и который, как они считают, обладает особым талантом священнослужителя, но еще не закончил свой срок государственной службы, они могут заполучить его, уплатив государству; таким образом, молодой человек будет по-прежнему находиться на государственной службе, он будет получать свои талоны от казны и к сорока пяти годам получит пенсию, как любой другой работник, а после этого его пастве уже не нужно будет платить государству.

Или можно сделать так − мне этот путь кажется самым достойным, − чтобы такой человек выполнял функции священника, служителя или проповедника, не стремясь освободиться от участия в государственной службе. Количество часов обязательного труда будет так невелико, а сам труд настолько легок, что у него останется масса свободного времени для того, чтобы готовиться к проповедям, не живя за счет своих братьев по религии.

− Правильно! − закричал Харлоу.

− Разумеется, − добавил Баррингтон, − речь идет только о христианских сообществах. Возможно, что общество агностиков, например, тоже захочет иметь свое здание или проповедника.

− А что это такое − агностик? − спросил Банди.

− Агностики, − пояснил один из рабочих, − это такие типы, которые ни во что не верят, за исключением того, что они могут увидеть собственными глазами.

− Все эти детали, − продолжал оратор, − организации и жизни Кооперативного сообщества совершенно не обязательны для нас. Они просто предложены рядом людей, которые стремились показать, как можно все это устроить. Когда дойдет до дела, приняты будут те методы, за которые проголосует большинство. Мы же прежде всего должны настаивать на обязанности государства обеспечить производительным трудом всех безработных, на государственном обеспечении учащихся, на национализации железных дорог, земель, трестов и общественных услуг, находящихся сейчас в руках частных компаний. Если вы хотите, чтобы все это осуществилось, вам надо перестать голосовать за эксплуататоров, придерживающихся либеральных и консервативных убеждений, владельцев акций разных компаний, адвокатов, аристократов и капиталистов и заполнить Палату общин революционными социалистами, то есть людьми, которые выступают за полное преобразование существующей системы. И в тот день, когда вы сделаете это, вы покончите с «проблемой» нищеты. Никто не будет больше бродить по улицам, вымаливая работу. Не будет больше голодных детей. Не будет дырявых ботинок и рваной одежды. Женщины и дети не будут убивать себя на тяжелой работе в то время, как здоровые мужчины бездельничают. Будет радостный труд и радостный отдых для всех.

− Еще вопросы? − выкрикнул Филпот.

− А правда ли, − спросил Истон, − что социалисты собираются покончить с армией и флотом?

− Да, это правда. Социалисты верят в международное братство и мир. Почти все войны начинали капиталисты, ищущие прибылей, новых территорий для эксплуатации путем торговли, а так же аристократы, для которых война служит средством прославиться в глазах обманутых простых людей. Вы должны помнить, что социализм − не только национальное, но и международное движение, и, когда он будет построен, война станет невозможной и у нас не будет больше необходимости содержать армию и флот, затрачивать огромное количество труда на строительство военных судов и на производство оружия и снаряжения. Все люди, которые теперь заняты этим, освободятся для того, чтобы помогать в великой работе на пользу цивилизации, они будут создавать материальные блага, культуру и счастье для себя и других, социализм − это мир на земле и доброжелательность ко всему человечеству. Впрочем, пока что нам известно, что народы других стран далеко не все социалисты; мы не забываем, что в других странах − точно так же, как и в Великобритании, − есть множество капиталистов, которые жаждут прибылей и настолько лишены гуманности, что, если они будут думать, что это принесет им выгоду, они не постесняются явиться сюда, чтобы убивать и грабить. Мы не забываем, что и в других странах − так же, как у нас, − есть множество так называемых «христианских» епископов и попов, всегда готовых благословить такие кровавые планы и богохульно молить бога помочь его детям убивать друг друга подобно диким зверям. Зная и помня все это, мы понимаем, что, пока мы не покончили с капитализмом, аристократией и антихристианским клерикализмом, наш долг быть готовыми к защите наших домов и нашей родины. Поэтому мы выступаем за поддержание национальных оборонительных сил в самой высокой степени готовности. Но это не значит, что мы одобряем нынешнюю систему организации военных сил. Мы отвергаем воинскую повинность и отрицаем, что страна должна по-прежнему содержать профессиональную армию, чтобы использовать ее у себя дома для убийства простых людей ради интересов кучки капиталистов, как это было в Фэзерстоуне и Белфасте или в других странах для убийств и грабежа. Социалисты выступают за создание Национальной Гражданской армии, предназначенной только для обороны. Мы верим, что каждый здоровый человек обязан вступить в эти оборонительные силы и пройти курс военной подготовки, но не нужно превращать его в профессионального солдата, изымать его из общественной жизни, лишать его гражданских прав и подчинять его военным «законам», являющимся прикрытием тирании и деспотизма. Эта Гражданская армия должна быть организована приблизительно так же, как нынешние Территориальные силы, но с некоторой разницей. К примеру, мы не считаем, в отличие от нынешних правителей, что богатство и аристократические связи служат наиболее важными качествами хорошего офицера; мы считаем, что все воинские посты, вне зависимости от состояния, должны быть доступны людям, которые обладают способностями, чтобы сдать экзамены; кроме того, мы считаем, что не должно быть должностей, где люди несут дополнительные расходы, для покрытия которых жалованья, назначенного правительством, недостаточно. Офицеров будут назначать в разных случаях по-разному: они могут избираться теми людьми, которыми они должны командовать, причем от них будет требоваться только одно − сдать соответствующие экзамены; их могут также назначать за заслуги − кандидат, получивший на экзаменах наибольшее количество баллов, первым назначается на вакантный пост. Мы считаем, что должны быть ликвидированы военные трибуналы, а всякое нарушение дисциплины будет караться обычным гражданским судом − никто из служащих Гражданской армии не будет лишен своих прав гражданина.

− А как насчет флота? − раздалось несколько голосов.

− Никто не будет вмешиваться в дела флота, но его организацию сделают более демократичной, так же, как в Гражданской армии, а его служащих оградят от тирании, установив порядок, при котором за совершаемые ими нарушения закона их будет судить гражданский суд.

Учеными доказано, что, если земледелие в нашей стране поставить на научную основу, оно будет давать достаточное количество продовольствия, чтобы прокормить население в сто миллионов человек. В настоящее время наше население составляет всего около сорока миллионов, но, пока земля находится в руках немногих, отказывающихся обрабатывать ее, мы по-прежнему будем зависеть от других стран, снабжающих нас продовольствием. По этой причине, а также потому, что и в других странах управляют правительства, состоящие из либеральных и консервативных капиталистов, нам требуется флот, чтобы защищать нашу морскую торговлю. Если у нас появится такая Гражданская армия, как я говорил − девять или десять миллионов, и если земли в нашей стране будут правильно обрабатываться, мы станем непобедимы. Ни одна иностранная держава не посмеет высадить свои войска на нашей земле. В то время как сейчас, если у нас не будет флота, они за месяц уморят нас голодом. Весьма разумная и достойная позиция, не так ли? − сказал Баррингтон. − Даже в мирное время тысячи людей сидят без дела и покорно голодают в своей собственной плодородной стране только потому, что кучка землевладельцев не разрешает им возделывать земли.

− Есть еще вопросы? − спросил Филпот, прервав затянувшееся молчание.

− Не хочет ли кто-нибудь из капиталистов-либералов или капиталистов-консерваторов выйти на трибуну и возразить оратору? − продолжал председатель, убедившись, что вопросов ни у кого нет.

Все по-прежнему молчали.

− Поскольку вопросов больше нет и никто не хочет выступить, мне предстоит тяжелая обязанность предложить кому-нибудь из собравшихся выдвинуть резолюцию.

− Ладно, господин председатель, − сказал Харлоу, − я могу сказать, что, когда я пришел в эту фирму, я голосовал за либералов, но, прослушав несколько лекций профессора Оуэна и посетив несколько митингов на холме в Уиндли, а также прочитав книги и брошюры, которые я купил там и у профессора Оуэна, я пришел к убеждению, что только дураки могут голосовать за капиталистов, как бы они себя ни называли − либералами или консерваторами. Все они на одну колодку, когда работаешь на них, пусть мне кто-нибудь скажет, какая разница между предпринимателем-либералом и предпринимателем-тори. Нет никакой разницы, да и не может быть, и те, и другие − эксплуататоры и навсегда останутся ими, иначе и не признаешь − им ведь надо конкурировать друг с другом. А раз все они такие, я считаю большой глупостью избирать их в парламент, где они будут править нами и издавать законы, которым мы, хотим мы того или нет, обязаны подчиняться. Нечего нам выбирать между ними, и вот вам доказательство: велика ли для нас разница, какая из этих партий у власти? Правда, обе эти партии по временам принимали хорошие законы, но они делали это только под давлением общественного мнения, а потом шли споры да раздоры − какая партия приняла закон.

Вот как я смотрел на все эти дела в последнее время и почти уже решил, что никогда больше не буду голосовать и морочить себе голову политикой, потому что, хотя я не видел никакого смысла в том, чтобы голосовать за либералов или тори, я в то же время не понимал, каким образом могут нам помочь социалисты. Но объяснения, которые дал нам сегодня профессор Баррингтон, внесли в этот вопрос полную ясность, и, с вашего разрешения, я хочу предложить такую резолюцию: «Наше собрание высказывает мнение, что социализм является единственным средством против безработицы и нищеты».

Конец речи Харлоу был встречен громкими приветственными криками социалистов, но большинство либеральных и консервативных сторонников существующей системы хранили мрачное молчание.

− Я поддерживаю эту резолюцию, − сказал Истон.

− А я буду и за наших и за ваших, − заметил Банди.

Резолюцию поставили на голосование, и, хотя большинство было против нее, председатель объявил, что она принята единогласно.

К этому времени ветер несколько поутих, но, так как дождь все еще продолжался, решено было сегодня уже не браться за работу. К тому же было уже поздно.

− Может, это и неплохо, что дождь идет, − заметил один из рабочих, − если бы не дождь, кого-то из нас могли бы сегодня уволить. А вообще-то вряд ли для всех нас здесь хватит работы на завтра и на субботнее утро, даже если погода установится.

И в самом деле, все наружные работы были закончены, лишь кое-где оставались последние штрихи. Внутри дома предстояло поправить подкрашенные стены и покрыть на кухне и в мойке последним слоем краски деревянные детали.

Тут уж никуда не денешься − если у фирмы не найдется для них новой работы, в субботу грянет бедствие.

− А теперь, − заявил Филпот, подражая школьному учителю, обращающемуся к детям, − я хочу, чтобы вы все были умники и пришли сюда завтра пораньше − скажем, часика в четыре, и тот, кто сделает больше других, получит в субботу награду.

− Это что же за награда такая − увольнение? − спросил Харлоу.

− Конечно, − отозвался Филпот, − и не только завтра вы получите эту награду − если все вы будете продолжать вести себя хорошо и работать так усердно, как мы работали последнее время, до тех пор пока не станете старыми и никуда не годными, вы получите еще одну награду: вам позволят отправиться в чудненький работный дом и сидеть там до конца жизни. Причем каждый из вас получит титул − «Нищий».

Все засмеялись.

Хотя у большинства были отцы и матери и другие близкие родственники, которые уже обладали этим титулом, − они смеялись.

Когда все расходились по домам, Красс задержался у ворот и, показывая на высокий фронтон, сказал Филпоту:

− Тебе завтра понадобится для этого самая длинная лестница − шестидесятипятка.

Филпот посмотрел на фронтон.

Фронтон был очень высоким.