Филантропы в рваных штанах

Глава 29

ПАНОРАМА

Хотя гости приглашены были к шести часам, Берт явился в половине пятого и принес с собой Панораму.

К половине шестого начали собираться и остальные. Первыми пришли Элси и Чарли Линдены. На девочке было прелестное синенькое платьице, отделанное белым кружевом, а Чарли был великолепен в новом костюме, перешитом, как и платьице сестры, из поношенных чужих вещей, подаренных их матери какой-то дамой-благотворительницей. Много часов тяжелого труда ушло у миссис Линден на то, чтобы соорудить эти наряды, и наверняка вещи того не стоили, ибо, хотя дети, особенно Элси, выглядели очень мило, ткань, из которой мать сшила им костюмы, была настолько старой, что надолго их не хватило бы. Но для миссис Линден это была единственная возможность одеть детей. Покупать одежду она не могла и поэтому тратила множество времени, чтобы сшить вещи, которые − она знала − рассыплются почти тотчас же, как их наденут.

Затем явились Нелли, Рози и Томми Ньюмены. Вид у них был гораздо менее роскошный, чем у Линденов. Их мать не была такой мастерицей − она не умела шить новые платья из старья. На Нелли была блузка с какой-то взрослой женщины, а вместо пальто старомодный жакет из толстой ткани с большими перламутровыми пуговицами. Жакет этот тоже носила раньше взрослая женщина, наверное, высокая, с широкими плечами и низкой талией, вполне естественно, на Нелли он сидел отнюдь не лучшим образом. Талия жакета приходилась ниже бедер.

Томми был наряжен в латаные-перелатаные остатки когда-то хорошего костюмчика. Этот костюмчик был куплен прошлым летом в лавке подержанных вещей и в течение многих месяцев служил ему выходным костюмом, но теперь был уже слишком мал.

Маленькая Рози, которой только что исполнилось три года, была одета гораздо лучше старших брата и сестры, на ней было миленькое красное платьице, и сидело оно прекрасно; действительно, как заметила дама из благотворительного общества, принесшая его, платье выглядело так, словно специально на нее сшито.

− Любоваться тут особенно нечем, − заметила Нелли по поводу своего большого жакета, − зато, когда идет дождь, все мы ему очень рады.

Жакет был так велик, что, если Нелли вытаскивала из рукавов руки и набрасывала его на плечи, как плащ или шаль, она могла прикрыть им сразу всех троих.

Ботинки Томми так развалились, что чулки совершенно промокли. Нора заставила его снять их и надеть старые ботинки Фрэнки, а эти поставила сушить у огня.

Филпот с двумя большими бумажными пакетами, наполненными апельсинами и орехами, явился как раз в тот момент, когда все сели пить чай, или, вернее, какао, так как все дети, за исключением Берта, предпочли именно этот напиток. Берту тоже хотелось какао, но, когда он услышал, что взрослые намерены пить чай, он решил, что более достойно мужчины последовать их примеру. Вопрос о том, что пить: чай или какао, вызвал бурное веселье детей, непрестанно спрашивавших друг друга, что они больше любят: «чай с чаем» или «чай с какао». Этот вопрос казался им таким смешным, что они повторяли его снова и снова, захлебываясь от смеха, до тех пор пока Томми не поперхнулся куском пирога, так что лицо у него посинело. Филпоту пришлось поставить его вверх ногами и стукнуть по спине, чтобы спасти от удушья. Это событие несколько утихомирило остальных, и все же стоило им посмотреть друг на друга, как они вновь начинали хохотать − очень уж смешной казалась им эта шутка.

Когда все они напились «чаем с какао» и наелись до отвала хлебом с вареньем и пирогом, Элси Линден и Нелли Ньюмен помогли убрать со стола чашки и блюдца, Оуэн зажег на елке свечи и начал раздавать детям игрушки, а затем Филпот вытащил из конфетной коробки смешную маску и затеял веселую игру, притворяясь страшным диким зверем, которого он называл Пандрокулус, − ползал на четвереньках, вращал выпученными глазами и, рыча, возвещал, что ему нужен маленький мальчик или девочка, чтобы тут же съесть их на ужин.

У него был такой страшный вид, что, хотя дети знали, что это всего лишь шутка, они пугались и убегали от него с визгом и смехом, прячась позади Оуэна или Норы; и все-таки, как только Филпот прекращал игру, они упрашивали его поиграть еще немножко, и он изображал Пандрокулуса до тех пор, пока усталость окончательно его не одолела.

Потом все уселись вокруг стола и принялись играть в карты. Игра называлась «снап», но никто не обращал особого внимания на правила, казалось, каждый полагал, что его главная задача заключается в том, чтобы производить как можно больше шума. Потом Филпот предложил другую игру, «Разори своего соседа», и выиграл множество раз, пока дети наконец не обнаружили, что он прятал у себя в кармане валетов, и всей компанией набросились на него, обвиняя в жульничестве. Он мог бы серьезно пострадать, если бы не Берт, который их отвлек, встав на стул и объявив, что собирается предложить их вниманию «Всемирно известную панораму Берта Уайта», ранее показанную благородной публике и коронованным особам Европы, Англии, Ирландии и Шотландии, включая Северную Америку и Уэллс.

Его последние слова были встречены громкими криками одобрения. Ящик водрузили на стол, отодвинутый в конец комнаты, а напротив в два ряда поставили стулья.

Панорама представляла собой картонную раскрашенную раму, приклеенную к передней части деревянного ящика в три фута ширины, два фута и шесть дюймов высоты и около фута глубины. Она состояла из множества картинок, вырезанных из иллюстрированных еженедельников и склеенных в длинную ленту. Берт разрисовал эти картинки акварельными красками.

Позади раскрашенной картонной кулисы по обе стороны были укреплены два ролика, на которые была намотана длинная лента с картинками. Верхние концы роликов высовывались над верхушкой ящика, и к ним были приделаны ручки. Когда ручки вращали, картинки двигались через сцену, перематываясь с одного ролика на другой. Три свечи, поставленные сзади, освещали сцену.

Мысль сделать такую машину возникла у Берта, когда он некоторое время тому назад попал на представление настоящей панорамы.

− Декорации, − сказал он, показывая на раскрашенные кулисы, − выполнены в мавританском стиле.

Он зажег свечи за сценой и, попросив у Норы чайный поднос, потребовал, чтобы зрители заняли свои места. Когда все расселись, Берт попросил Оуэна потушить лампу и свечи на елке и произнес речь, подражая манере владельца той панорамы, которую он видел:

− Дамы и господа, с вашего благосклонного разрешения я собираюсь предложить вашему вниманию ряд картин о событиях в разных частях света. Когда картина появится на сцене, я дам краткие объяснения, а после этого оркестр исполнит подходящую к случаю музыку, состоящую из гимнов и самых модных песенок, зрителей же покорно просим присоединяться к нам и тоже петь.

Наша первая сцена, − продолжал Берт, повернув ручку и выдвинув первую картинку, − представляет собой доки Саутгемптона; великолепный пароход, который виден вдали, ожидает нас, чтобы увезти в далекие края. Так как мы уже купили билеты, мы поднимемся сейчас на борт и начнем наше путешествие.

В качестве аккомпанемента к этой картине Берт заиграл песенку «Прощай, Долли, должен я тебя покинуть» и, когда слушатели кончили петь, крутанул ролик, и показалась новая картинка, на которой был изображен бушующий океан и большой корабль, по всей видимости, вполне готовый пойти ко дну. Волны вздымались огромные, как горы, молнии разрывали фиолетовые тучи. Для усиления эффекта Берт загрохотал в чайный поднос и заиграл песню «Бискайский залив», дети пели, а он тем временем передвинул следующую картинку. Эта картинка представляла собой улицу большого города, конная полиция с обнаженными саблями разгоняла толпу, несколько человек были сбиты с ног и растоптаны копытами лошадей, многие ранены в лицо и в голову.

− После бурного путешествия по морю мы благополучно прибыли в Германию, в славный город Берлин, как раз вовремя, чтобы увидеть, как военная полиция разгоняет демонстрацию безработных. Эта картина называется «Тарифная реформа означает работу для всех».

В качестве музыкального сопровождения Берт заиграл популярную песенку, и дети запели:

Там побывать, там побывать!

Я-то знаю, что значит там побывать.

В клочья одежду мою изорвали,

Кровоподтеками разрисовали,

Теперь-то я знаю, что значит там побывать.

Берт во время пения прокрутил ручку обратно, и на сцене опять появилось изображение бурного моря.

− Так как нам не хотелось, чтобы нам разбили головы, мы поскорей убрались из Берлина, пока целы, снова уселись на наш прекрасный пароход и после нескольких поворотов ручки опять оказались в доброй старой Англии, в кузнечной мастерской, где множество полуголодных женщин изготовляют железные цепи. Они работают за семь шиллингов по семьдесят часов в неделю. Наша следующая картина называется «Крючки и петельки». Мы видим комнату в Трущоб-сити, в ней сидит мать, трое детей и старая бабушка, а занимаются они тем, что подцепляют крючком нитку, делая ворс на материале, который потом будет продан в мануфактурной лавке. Под картинкой имеется подпись, которая гласит, что нужно соединить триста восемьдесят четыре крючка и триста восемьдесят четыре петельки, чтобы заработать одно пенни.

Пока прокручивалась эта картинка, заиграл оркестр, и дети с воодушевлением запели:

Правь, Британия, господствуй над морями!

Нам, британцам, никогда не быть рабами!

− Наша следующая картина называется «Дом англичанина». Здесь мы видим еще одну комнату в Трущоб-сити, где семья − отец, мать, четверо детей, обедает − хлеб, шкварки и чай. Подпись под картиной гласит, что в Англии имеются тринадцать миллионов человек, которые постоянно находятся на грани голода. Эта семья могла бы обедать и получше, но почти все деньги, которые зарабатывает этот человек, уходят на плату за квартиру. Теперь снова поворачиваем ручку и оказываемся свидетелями другой замечательной сцены − «Раннее утро на Трафальгарской площади». Здесь мы видим множество англичан, которым приходится ночевать на улице, потому что у них вообще нет дома.

В качестве музыкального сопровождения для этой картинки Берт сыграл мотив мюзик-холльной песенки. Дети знали ее слова и тут же тоненькими голосами запели:

На Трафальгарской площади живу.

Четыре льва покой мой охраняют.

От статуй и картин мутится взор.

Лорд Нельсон смотрит на меня в упор.

Вам это покажется странным,

Но и глупому ясно вполне:

Если Нельсону это по нраву,

То подавно по нраву и мне.

− А сейчас мы увидим обеденный зал в первоклассном лондонском ресторане, где накрыты столы для банкета миллионеров. Вилки и ложки сделаны из настоящего золота, тарелки из серебра. Одни только цветы − те, что на столах, и те, что свешиваются с потолка и со стен, стоят две тысячи фунтов стерлингов, а все это пиршество обойдется человеку, который его устраивает, в тридцать тысяч фунтов. Еще несколько поворотов ручки переносят нас на другой роскошный банкет − германского принца представляют народу Англии. Мы на ужине у лорда-мэра Лондона в его резиденции. Все эти толстяки, что сидят за столами, − члены парламента от либеральной и консервативной партий. А теперь взгляните на замечательную картину, называемую «Четвероногие аристократы». Это любимые собачки леди Трущобрент, они сидят на стульчиках за своим обеденным столом, шеи у них повязаны белыми льняными салфетками, едят они из серебряной посуды, совсем как люди, и обслуживают их настоящие лакеи во фраках. Эта леди очень любит своих собачек, их кормят самой лучшей пищей, они получают цыплят, ромштекс, свиные отбивные, рисовые пудинги, желе.

− Хорошо быть любимой собачкой! − сказал Томми Ньюмен Чарли Линдену.

− Еще бы! − отозвался Чарли.

− А вот еще одна процессия безработных, − продолжал Берт, прокручивая следующую картинку, − две тысячи здоровых мужчин, не имеющих работы. Перед нами − мастерские работного дома − здесь работают слепые дети и калеки, чтобы заработать на еду. Наша следующая картина называется «Дешевый труд». Вы видите мальчиков двенадцати-тринадцати лет, получающих удостоверения, которые дают им право поступать на работу и зарабатывать деньги. Теперь они смогут помогать своим безработным родителям оплачивать квартиры в трущобах. Еще раз повернем ручку и покажем вам новую картину. Она называется «Ангел благотворительности», и на ней изображена роскошная леди − хозяйка трущоб. Она сидит за столиком в уютном уголке своего прелестного будуара и подписывает небольшой чек в помощь беднякам, живущим в трущобах.

Следующая картина называется «Соперники-кандидаты, или Сцена во время всеобщих выборов». Слева вы видите стоящего в автомобиле шикарного типа с моноклем. На нем пальто с меховым воротником и манжетами, он обращается с речью к толпе. Это достопочтенный Огастес Трущобрент, кандидат от консервативной партии. По другую сторону дороги вы видите другой автомобиль и другого шикарного типа с круглым стеклышком в глазу и в пальто с большим меховым воротником и манжетами, тоже обращающегося к толпе. Это мистер Толкач, кандидат либеральной партии. А толпа плохо одетых людей, которые стоят вокруг этих автомобилей, размахивая шляпами и приветствуя их, − это рабочие. Оба кандидата рассказывают им одну и ту же старую сказку, и каждый уговаривает рабочих избрать в парламент именно его, обещая сделать нечто для облегчения их участи.

Музыкальным сопровождением к этой картинке оказалась популярная песенка, слова которой были хорошо известны детям, и они с воодушевлением ее подхватили, прихлопывая в такт ладошами и топоча:

Мы с ним там и прежде бывали,

Не раз и не два, не раз и не два!

Мы с ним там и прежде бывали,

Не раз и не два, не раз и не два!

Мы ведрами пиво лакали,

И красила нас синева.

Мы с ним там и прежде бывали,

И красила нас синева.

Когда дети кончили петь, Берт показал следующую картинку.

− А вот еще одна сцена во время выборов. По обе стороны улицы стоят те же два кандидата, которых мы видели на предыдущей картинке. На мостовой весь в крови лежит человек, которого рабочие-либералы и консерваторы − бьют смертным боем, топчут ногами, пинают прямо в лицо подкованными башмаками. Этот парень, валяющийся на земле, социалист, а бьют его по той причине, что он сказал: единственная разница между Трущобрентом и Толкачом заключается в том, что они оба совершенно одинаковы.

Пока аудитория любовалась этой картинкой, Берт заиграл еще одну популярную песенку, и дети запели:

Прелесть, как глаза чернеют!

Все в восторге цепенеют.

Кто-то в чем-то был неправ,

А теперь глаза чернеют!

Берт продолжал вертеть ручку, и перед зрителями появлялись одна за другой картины, и дети гомонили от восторга и пели там, где положено, но самый большой энтузиазм вызвала последняя картинка, на которой был портрет короля. Как только дети его увидели, они, не дожидаясь музыки, трижды прокричали «ура!» и запели национальный гимн.

Когда Берт кончил свое представление, его наградили горячими аплодисментами, вновь зажгли лампы и свечи на елке − хотя все игрушки с нее уже сняли, она все-таки была очень красива в своих сверкающих стеклянных украшениях, − и опять начались игры: в «слепого буйвола», в «кто кого перетянет», где Филпот оказался побежденным, и еще во многие другие игры. А когда устали играть, началось новое представление: каждый из детей читал что-нибудь наизусть или пел песенку, выученную специально для этого случая. Не подготовленной к такому выступлению оказалась только маленькая Рози, но даже она, чтобы не отстать от других, захотела прочитать единственный стишок, который знала. Став на колени на коврике перед камином, она сложила ручки и, крепко зажмурив глаза, прочитала строки, которые повторяла каждый вечер, перед тем как уснуть:

О кротчайшее из чад!

Кинь, Исус, на землю взгляд.

Пожалей, утишь мне боль

И прийти к тебе дозволь.

После этого она встала с колен и расцеловала каждого по очереди, Филпот отвернулся к окну и принялся покашливать, объяснив, что поперхнулся орехом.

К этому времени большинство детей сильно устали, и взрослые решили после ужина закончить вечер. Хотя у детей глаза слипались, никто не хотел расходиться, и утешало их только сознание, что на этой неделе им предстоит еще одно развлечение − оркестр и раздача наград в храме Света озаряющего.

Берт обещал доставить в безопасности домой Элси и Чарли, а Филпот вызвался проводить Нелли и Томми Ньюменов и донести на руках Рози, которая так устала, что уснула у него на плече, прежде чем они вышли из дома.

Пока они спускались по лестнице, Фрэнки наскоро посоветовался с матерью и успел крикнуть им вдогонку, что приглашает их на следующее рождество.