Настоящий джентльмен. Часть 1

Квестура

Недели через три после экзамена меня известили, что из Лондона едет редактор с Би-би-си для собеседования. Встреча была в Риме, прошла хорошо, а еще месяца через полтора заказным письмом по почте пришел роскошный конверт, в котором лежал рабочий контракт.

Меня приняли на работу на Би-би-си.

Не могу сказать, что я загордился от будущей должности, но какую-то ответственность почувствовал. Например, перестал торговать на барахолке «Американо». Дело оставалось за малым — нам нужно было как-то попасть в Лондон.

Мы покинули Советский Союз без гражданства и паспортов. Их отобрали, поскольку тогда считалось, что человек, покидающий СССР, гражданином страны оставаться не может. За отказ от гражданства надо было еще заплатить по 500 рублей на человека (при средней зарплате в 120 рублей в месяц). Помню, в голове вертелась мысль — советский паспорт имеет отрицательную стоимость, каждый гражданин потенциально уже должен государству. Единственным документом у нас на руках была выездная виза — розовая бумажка с черно-белой фотографией. Вещь, с одной стороны, важная, с другой — совершенно бесполезная, поскольку действие визы закончилось на границе.

По международному уложению принимающая страна — в данном случае Италия — должна была выправить нам временный паспорт для поездки, или, по-итальянски, titolo di viaggio.

Мне объяснили, что надо обращаться в квестуру.

В этом примере, в названии полицейского управления, видна преемственность традиций и устоев Рима. Квестор — это тот, кто расспрашивает, расследует. Английское слово question — «вопрос» или, в глагольной форме, to question — «допрашивать» позаимствовано у древних римлян, скорее всего, за время тех четырех столетий, когда Англия была колонией Рима.

В начале римской истории квесторов было двое, в 421 году до нашей эры их стало четыре. Квесторы заведовали государственной казной, вели расходные книги, управляли архивом. Постепенно число их увеличивалось. Цезарь в конце своей диктатуры имел в аппарате уже 40 квесторов. К лету 1976 года самих квесторов не стало, но огромное массивное здание полицейского управления, занимающее целый городской квартал, хранило в своем названии их память. Чиновники квестуры занимались тем же, что их исторические пращуры — они задавали вопросы, расспрашивали.

Я приехал в римскую квестуру подавать заявление на подорожный документ, высидел в очереди часа четыре и, наконец, попал внутрь. В большом зале, тихо шурша перьями, сидело около сотни чиновников. Человек с бесцветной внешностью лишь мельком взглянул на меня, жестом пригласил сесть и тут же снова уткнулся в бумаги.

Я мысленно поблагодарил Провидение за то, что оно дало мне разумение заняться итальянским за полгода до отъезда. Не будь у меня этих трех сотен слов, вряд ли нам удалось бы объясниться. Мой собеседник по-английски не говорил совсем. Он писал, не поднимая головы от стола.

— Il nome? (имя?) Anno di nascita? (год рождения?) Dove è nato? (где родился?) Indirizzo? (адрес?)

— Lido di Ostia, — отвечал я, — via Umberto Cagni, ventuno (21).

Квестор взглянул на меня с неподдельным любопытством. «И я живу на улице Умберто Каньи, — сказал он, — и тоже в доме 21!»

Тут бы надо пояснить, что этим именем названы улицы во многих итальянских городах. Умберто Каньи (1863–1932), уроженец Генуи, был полярным исследователем и адмиралом итальянского королевского флота. В 1899 году он принимал участие в экспедиции к Северному полюсу. На паруснике «Христиания» через Архангельск экспедиция дошла до земли Франца-Иосифа. На русском севере полярники купили собачьи упряжки, после зимовки в марте 1900 года двинулись по льду на север. До полюса не дошли 35 километров, водрузили итальянский флаг и повернули назад. Вернулись еле живые только в июне, часть экспедиции погибла. Каньи с триумфом вернулся на родину, получил звание адмирала, стал сенатором.

Теперь покойный полярник своей памятью, с того света, соединял меня с человеком, в руках которого (в буквальном смысле) была моя дальнейшая судьба.

Чиновник покрутил головой по поводу такого совпадения.

— Hai figli? (дети есть?)

— Si, — отвечал я, — ho un figlio, Renato (у меня сын, Ренато).

— А! — воскликнул чиновник. — И я тоже Ренато!

Произошла еще одна случайность — русский мальчик с татарским именем в одночасье превратился в итальянца.

Тут уж лед окончательно тронулся, наша беседа стала непринужденной, и мы расстались почти приятелями. Я вышел из каменных недр квестуры с чувством, которое испытывает капитан парусника при попутном ветре.

«Settimana prossima» — многозначительно сказано было мне на прощанье. То есть приходи на следующей неделе, все будет готово.