Настоящий джентльмен. Часть 1

Малый экран, большой экран

Я помню ажиотаж, охвативший Ленинград в 1958 году. На гастроли приезжал шекспировский театр из Стратфорда-на-Эвоне. Давали «Макбета». Залы были набиты битком, у входа толпы охотились за «лишним билетиком», при этом почти никто не понимал ни слова, звучащего со сцены. Даже те, кто знал английский (а таких было очень мало), не могли воспринять Шекспира образца 1606 года.

Впрочем, если бы каким-то чудом до нас дошла пьеса, написанная в том же году в России, при Василии Шуйском, то результат не очень отличался бы. Вообразите монолог летописца: «Не по мнозе же времени сотвориша пиръ дядья его Шуйского не яко любве ради желаху его, но убiйства. И призваша, и ядоша и пиша. Последи же пршде къ нему злаго корене злая отрасль, яко же древняя змiя льстивая подоиде Княгиня Дмитреева Шуйского Христина Малютина дочь Скуратова…»

Впрочем, содержание «Макбета» театралам было и так известно, важно было посмотреть, как это делают на родине барда. Заглавную роль играл знаменитый Майкл Редгрейв, отец актрисы Ванессы Редгрейв, Корел Браун играла Гертруду. Воспоминания незабываемые, как говорили тогда — непонятно, но здорово!

Перенесемся теперь на 25 лет вперед, в Лондон 1983 года. На съемочной площадке я встречаю эту самую Корел Браун, роскошную статную даму в шубе и шляпе из черно-бурой лисы, она играет себя. В основе сценария — случай, произошедший с ней на этих советских гастролях. Об этом случае она как-то рассказала писателю и драматургу Алану Бенетту, тот расширил, украсил, присочинил. Получилась пьеса.

В Москве, в перерыве, в гримуборной Корел Браун появляется Гай Берджесс [9], он пьян, его стошнило в умывальник, но он не теряет своего обаяния. Берджесс дает Корел клочок бумаги со своим адресом, просит приехать в гости. Актриса идет в британское посольство узнать, как туда проехать. В посольстве ей заявляют, что Гай Берджесс — предатель, и отказываются помочь. Она все же добирается до его квартиры в новостройке, где тот живет вместе с русским водопроводчиком. «Я не знаю, — говорит ей Берджесс, — это награда или наказание?».

В пьесе Корел Браун говорит ему: «Я знаю, что значит слово «предатель» у Шекспира, а вне пьесы оно для меня не имеет смысла. Я знаю только, что вы помочились нам в суп, а мы его съели».

Берджесс дает ей адреса своего портного и обувщика, у которых хранятся его размеры и колодки, ему нужны два комплекта шелковых пижам, кашемировое пальто и пара заказных английских штиблет.

Гай Берджесс предстает перед нами не как агент НКВД, а как человек, предавший и потерявший всё, что дала ему Англия, — утонченное общество, благородные манеры, чаепитие из фарфорового сервиза в тишине джентльменского клуба. Благородных оборотней, впрочем, можно понять. В 1930-е годы необузданный мировой капитализм выглядел отвратительно: биржевой крах и последовавшая за ним массовая нищета, антисемитская истерия и рост фашизма в Германии. Построение общества всеобщего равенства казалось очень привлекательным, к этому тянулись многие светлые умы.

Писатель Алан Бенетт в годы холодной войны учил русский язык на военных курсах радиоперехвата. Из этих рядовых вышло потом немало видных режиссеров, писателей и драматургов.

Один из таких — Джек Розенталь, автор более 150 поставленных на британском телевидении сценариев, муж актрисы Морин Липман. Я бывал у них дома. Однажды за ужином мы сидели у них на кухне. Дверцы шкафчиков были вручную расписаны цветами в стиле французских импрессионистов. «На это ушли сбережения всей жизни!» — в шутку сказал хозяин.

«В СССР есть еврейские анекдоты? — спросили меня. — Расскажите какой-нибудь». Далеко не все анекдоты поддаются переводу, но у меня был один в запасе. В цирке на арену выходит шталмейстер и объявляет: «А сейчас — смертельный номер: человек-еврей!» («And now a death defying trick, a human Jew!»). Анекдот встретили полным молчанием и больше в гости нас не звали никогда.

Режиссер Джон Шлезингер [10], лауреат «Оскара» и британской BAFTA, постановщик нескольких классических фильмов, в том числе ленты «Полуночный ковбой», незадолго до того снял картину в Голливуде, но, как он сам заметил, о режиссере там судят только по его последней картине — точнее, по ее финансовым результатам.

Поставленный им фильм 1981 года «Honky Tonk Freeway» оказался одним из самых провальных в истории британского кино. Убытки фирмы Thorn EMI, финансировавшей проект, составили, по некоторым подсчетам, 22 миллиона английских фунтов.

Кино — это фабрика грез, а режиссер по-настоящему жив только на съемочной площадке. И вот разошлись актеры и статисты, свернули декорации, выключили софиты, остался лишь тусклая дежурная лампочка. Телефон не звонил, предложения не поступали, продюсеры избегали встреч, как будто он подхватил нехорошую болезнь.

Почти на два года Джон Шлезингер ушел в тень, ставил оперные спектакли, пока Би-би-си не предложила ему этот телесериал. После предварительной встречи с Джоном я был приглашен консультантом. Снимать в Советском Союзе тогда было невозможно, приходилось лепить из того, что есть. Создание правдоподобия, даже на малом экране, оказалось делом хлопотливым. Одежда уличной толпы, транспаранты и плакаты, говорящие по-русски персонажи, здания театра и британского посольства в Москве — все это надо было найти и подобрать.

Сцены в московском театре поехали снимать на север, в Шотландию. В городе Данди выбрали концертный зал Caird Hall с ионическими колоннами, напоминавшими сталинский ампир. За колоннами повесили большие портреты Маркса-Энгельса-Ленина. Художник картины хотел еще и Сталина намалевать, но я возразил. Все-таки XX съезд уже был, культ личности уже разоблачили.

Британское посольство в Москве снимали в Глазго: там, в огромном здании городской мэрии, находится знаменитая лестница белого каррарского мрамора, которая поднимается вверх под золотыми сводами.

Для квартиры Гая Берджесса в московской новостройке натуру долго не удавалось найти. Жилая архитектура в Британии на советскую совершенно не похожа. Наконец, в пригороде Глазго (Cardonald) нашли улицу с многоквартирными девятиэтажками. Здания, с моей точки зрения, никуда не годились — на стенах ни пятнышка, окна сверкают чистотой, вокруг домов асфальт без единой ямки и аккуратные стриженые газоны. Продюсерам пришлось договариваться с жильцами, убеждать их пойти на жертву ради искусства. Двор, по моей записке, украсили кучами строительного мусора и железобетонными трубами для канализации.

Думаю, что все эти ухищрения рядовому зрителю были малозаметны. Цветное телевидение появилось только за пятнадцать лет до того, и добрая половина страны в 1983 году все еще смотрела в крохотные черно-белые экраны. Тем не менее Джон Шлезингер всегда с интересом, даже азартом, выслушивал мои советы и предложения. Заручившись правдивостью на втором плане, он мог, как тонкий психолог и мастер раскрытия персонажей, сосредоточиться на первом плане. Известно, что исполнитель главной роли может либо поднять картину на высоту, либо ее завалить.

Гая Берджесса играл блистательный Алан Бейтс. Я почти все время находился на съемочной площадке рядом с режиссером и нередко во время обеденного перерыва оказывался в компании всех главных звезд и первых лиц, включая драматурга Алана Беннетта. Он поведал мне типично английскую историю. Перед его домом в Камдене есть палисадник, засыпанный гравием для стоянки машины. У Алана машины нет, место пустует. Однажды в дверь постучалась дама неопределенных лет, представилась мисс Шеппард и на прекрасном английском попросила разрешения поставить свой мини-фургон перед домом. «Мне важно быть в безопасном месте, — сказала она, — я временно в этом фургоне ночую». Мисс Шеппард говорила с апломбом королевы Виктории, которая, как известно, не терпела возражений. Она просила пристанища всего на три месяца, и Алан Бенетт — думаю, из писательского любопытства, — согласился. Он жил в доме один.

На момент нашей беседы с Аланом мисс Шеппард жила под окном писателя чуть больше шести лет. Эксцентричная, часто неопрятная, она нередко просила воспользоваться туалетом или даже принять душ. Постепенно удалось узнать кое-что из ее жизни и сложить это в общую картину. Настоящее имя мисс Шеппард — Маргарет Фэйрчайлд, в прошлом пианистка, ученица знаменитого франко-швейцарского преподавателя и дирижера Альфреда Корто. Выступала с концертами, играла Шопена в Королевском Альберт-холле. Разочаровалась в музыке, пыталась стать монашкой. Брат Маргарет объявил ее сумасшедшей и поместил в психлечебницу. Она бежала оттуда на своем мини-фургоне, попала в аварию, столкнувшись с мотоциклом. Мотоциклист погиб. Маргарет считала себя виновной в его смерти и жила в постоянном страхе, что ее арестуют.

Алан Бенетт молча терпел соседку 15 лет. Мисс Шеппард умерла во сне на своей лежанке в фургоне. Из дневниковых записей и воспоминаний родилась пьеса, затем книга, потом киносценарий. На экране ее сыграла несравненная Мэгги Смит, получив в 2015 году награду газеты «Ивнинг Стандарт» как лучшая актриса.

Вернемся в 1983 год. Как-то в перерыве речь зашла о частных клубах, где джентльмены могут встретиться, пообедать, отдохнуть, если надо — то и переночевать в клубных номерах. Это home from home, как говорят англичане — что-то вроде «второй дом». Дамы там могут присутствовать как приглашенные гости, но в большинство клубов их не принимают.

У каждого клуба есть свой «профиль»: например «Карлтон» (неподалеку от Букингемского дворца, основан в 1832 году) — это клуб консервативной партии. «Атенеум», основанный в 1824 году, — клуб интеллектуалов и ученых: в нем состояли Майкл Фарадей, Чарльз Дарвин, Артур Конан-Дойль, Чарльз Диккенс. Или знаменитый «Гэррик» — клуб актеров, писателей и журналистов.

В клуб «Гэррик», названный по имени знаменитого театрального актера XVIII века, берут только тайным голосованием всех членов, по рекомендации. Всего в клубе 1400 членов, ждать в очереди, пока освободится вакансия, приходится по нескольку лет. На такую освободившуюся вакансию подавал и наш режиссер, оскароносный Джон Шлезингер. Казалось бы, достойнейшая кандидатура — но по тайному голосованию его не приняли, забаллотировали. Возможно, не прошел по «пятому пункту». Когда Джон рассказывал об этом, видно было, как задето его самолюбие.

Съемки закончились, интересная компания разъехалась. Месяца через полтора, когда закончили монтаж и озвучивание, был просмотр «для своих» и узкого круга. Вскоре фильм показали по второму каналу Би-би-си. Телевидение — жанр скоротечный, преходящий, я был готов к тому, что о картине забудут и она пройдет незамеченной. Однако качество за себя всегда постоит — «Англичанин за границей» получил пять наград британской академии BAFTA. В 1985 году американский кинокритик Полин Каэл написала: «Это лучший час телевидения, который я когда-либо видела». Семнадцать лет спустя, в 2000 году, британский институт кино (BFI) провел опрос среди профессионалов, был составлен список лучших работ всех времен, в котором An Englishman Abroad стоит на 30-м месте.

Тут уже и продюсеры из-за океана начали обращаться за помощью. Фильмы, не связанные непосредственно с Америкой и ее «пленэром», многие киностудии предпочитали снимать в Европе. Часто выбирали Лондон. Место, быть может, не самое дешевое — не сравнить, скажем, с Будапештом или Прагой, — но все же намного экономичнее, чем Лос-Анджелес или Нью-Йорк, где профсоюзы за много лет борьбы за права своих рабочих выбили для них высокие зарплаты.

Лондонские съемочные павильоны известны давно (Ealing, Elstree, Pinewood, Shepperton, Twickenham), найти хороших, опытных специалистов — осветителей, электриков, плотников, костюмеров, звукооператоров, ассистентов режиссера, водителей, каскадеров, монтажеров, спецэффекты и так далее — легко. Англичане работают тихо, делают больше, чем обещают, безропотно переносят переработку.

В воздухе носились смутные слухи о готовящихся переменах в СССР. Американские киношники чуть не одной из главных своих добродетелей почитают способность заглядывать в будущее, опережать время или, по крайней мере, не отставать от него. Гигант телевидения, кабельная и спутниковая сеть HBO (Home Box Office) приступала к съемкам фильма Gulag. По изложенным выше соображениям снимать решили в Англии. Потом я узнал, что у HBO на лондонском счету болтались лишних 7 миллионов, которые решили пустить на проект. Фильм о Советском Союзе, нужен консультант.

Продюсеры гордились захватывающим сценарием: американский спортивный журналист оказывается в Гулаге из-за интриг КГБ, которому нужен гражданин США для будущего размена, и после невероятных перипетий организует побег. В разрушенном пустом товарном вагоне удается соорудить фальшивую дощатую стенку, за которой прячутся беглецы.

«Ба!» — сказал я себе. Ведь это взято из книги «Четвертое измерение», вышедшей в издательстве «Посев» во Франкфурте в 1973 году. Сильная и страшная книга. Автор, Авраам Шифрин (1923, Минск — 1998, Иерусалим), — советский юрист, активный сионист, в 1953 году был приговорён к смертной казни как американский и израильский шпион. Позже расстрел заменили на 25 лет лагерей и 5 лет ссылки. В 1963 году Шифрин освободился, в 1970-м уехал в Израиль, где и написал свою книгу воспоминаний.

Вчитываясь в киносценарий, я отмечал в нем события, позаимствованные из книги Шифрина. Набралось много, почти все ключевые эпизоды. На встрече с продюсерами я известил их об этом, подкрепивши свои слова докладной запиской. Продюсеры встревожились, изменились в лице. Америка, как известно, страна сутяжная. Мой коллега на Би-би-си частенько повторял шутку: «Я подам на тебя в суд за потерю радости жизни!» А тут — не какая-то абстрактная радость жизни, а конкретный плагиат в особо крупных размерах, да ещё с коммерческой целью.

Продюсеры срочно навели справки, разыскали Авраама Шифрина, что было нетрудно, — он стал израильским политиком, одним из ведущих авторитетов по советской системе лагерей. В 1973 году свидетельствовал перед сенатским комитетом США по судебной системе. В 1976 году он выставил в Америке, в Нью-Йорке и Вашингтоне, копию советского «воронка» для перевозки заключенных и катал в нём политиков и журналистов.

Люди, знавшие Шифрина, писали о его «авантюристической натуре» и «неуемном темпераменте». Известно было также, что в 1969 году он попал в автокатастрофу и ему ампутировали ногу.

На встречу с Шифриным в Иерусалиме американские продюсеры пришли с плохо скрываемым волнением. Их личный опыт подсказывал, что от профессионального юриста так просто не уйдёшь. Зная, что фильм уже в производстве, он мог диктовать любые условия вплоть до остановки съемок. Осторожно прощупывая почву, они сообщили Шифрину, что некоторые эпизоды сценария могут показаться сходными с тем, что описано в его книге.

Авраам Шифрин нетерпеливо слушал эти дипломатические увертюры и прервал их: «Вы хотите сказать, что используете мою книгу? — спросил он. — Да пожалуйста, снимайте что хотите!»

По возвращению в Лондон продюсеры рассказали мне об этой встрече с облегчением и, как мне показалось, с долей разочарования. Они готовились к борьбе, разрабатывали стратегию и тактику, а на них просто махнули рукой.

Советский юрист не пожелал вести переговоры, полные смысла, и повел себя обидно, почти оскорбительно.

Результатом иерусалимского эпизода стал контракт фильма «Гулаг» с фирмой Russian Roulette. Моя бывшая пластичная фирма поменяла профиль и преобразилась теперь в Creative Consultants for Film and TV.

На этот раз я был не один, а в компании с обученным профессионалом, выпускницей театрального института в Гилфорде, ее звали Карен Крейг.