Настоящий джентльмен. Часть 1

Каналы

На известной картине Репина «Бурлаки на Волге» артель из одиннадцати человек тянет парусную барку против ветра и течения. «Какой, однако, это ужас, — писал художник в своей автобиографии, — люди вместо скота впряжены! Неужели нельзя как-нибудь более прилично перевозить барки с кладями, например, буксирными пароходами?». Репин как художник на своем полотне просто запечатлел жизнь, ему безразлична была экономическая сторона дела, бизнес-план, как говорится. Очевидно, что купцу было дешевле впрягать людей, а не скот.

По моему грубому подсчету, 11 человек — это две лошадиных силы. Два коня, кобылы или мерина вполне могли выполнить эту работу. Англичане это поняли давно и для доставки тяжелых грузов вместо строительства дорог стали рыть каналы, а вдоль канала обустраивать сухопутную дорогу, towpath, по-русски «бечевник». Лошадь, идя размеренным шагом, может вытянуть по воде в сорок раз больше, чем по земле на телеге. Одно английское животное буксировало до 30 тонн. В воде трения почти нет.

Неторопливый стук копыт, тихое скольжение барж по водной глади, где нет ни течения, ни волн. Так продолжалось 130 лет, до 1920-х годов. К тому времени страна покрылась сетью железных дорог, каналы стали постепенно приходить в запустение, заросли травой. Потом бечевники почистили, привели в порядок, в городской черте Лондона их покрыли асфальтом и разрешили ездить на велосипедах.

Я углядел на карте, что с Арлингтон-роуд на Элгин-кресент можно ехать по каналу, минуя транспорт. Шикарный маршрут — Риджентс-парк, мимо еврейского музея, зоосада, главной мечети до вокзала Паддингтон, а там до ночевки рукой подать. Без светофоров, без машин велосипед ходко катился вдоль темных вод, сквозь черные ветки зимних деревьев тускло светили уличные фонари.

Так прошла зима 1977-78 года. Мы жили по принципу «все для фронта, все для победы». Выходных у меня не было, праздников тоже. Не помню, чтобы отмечал Рождество или Новый год.

К началу 1978 года я сделал один этаж. Полгода без выходных сновал челноком от микрофона на стройку, один, без помощников. Результат был налицо. На мое лицо. От перенапряжения и грязи у меня началась крапивница, физиономия покрылась красными лишаями.

Тут из Италии, из Рима, приехала ассистентка Джорджио, чтобы забрать рукопись моего учебника русского языка для итальянцев и все, что успел сделать Марио. Она была одета по последней итальянской моде, с безупречным макияжем. С плохо скрываемым ужасом смотрела она на меня, замученного английской жизнью, пораженного какой-то неведомой болезнью, отказалась от чая с молоком из кружки и поспешно покинула дом.

Тем временем Галочка тоже стала брать на дом работу — печатала двумя пальцами чьи-то переводы на семейной «Эрике». Несколько раз, в выходные, на метро приезжал помогать 9-летний Ринат. Полученные тогда первые навыки пригодились позже: став взрослым, ремонт он всегда делал сам.

В конце марта, как перевалило за равноденствие, жить стало веселее. Под весенним солнцем в парке в новой траве появились желтые крокусы, англичане, как бы призывая лето, переоделись в футболки.

Послевоенное поколение было воспитано по-спартански, верхом добродетели было невкусно питаться и не бояться холода. Спальни обычно не отапливались, школьники ходили в коротких штанишках даже зимой. Помню, февральским днем встретил на улице девушку в коротенькой юбочке, она была без чулок, в газовой прозрачной блузке, синеватая от холода. Крупная дрожь сотрясала ее хрупкое тельце, изо рта вырывались слова протеста: «F-f-fucking cold!»

К апрелю началось самое интересное. С чужой грязью было покончено, настало время творить свою красоту. На камденском рынке я нашел традиционный викторианский камин, вставку из тонкого литого чугуна с красивой решеткой и элегантным обрамлением. Легкую ржавчину отчистил стальной ватой и покрыл специальной графитовой мазью, после полировки она давала неяркий благородный блеск с серебряным отливом. Под решетку подвел тонкую газовую трубку с вентилем, чтобы мой камин полыхал бездымным пламенем, как вечный огонь на Марсовом поле в Ленинграде.

Этот почти дворцовый ансамбль завершил резной каминной полкой с двумя стояками. На мрамор денег не было — поставил деревянную, тщательно покрасив блестящей белой краской.

Тереза как-то привела меня в гости к знакомой профессорше, ее звали Керим. «В переводе с казахского, — пояснила Тереза, — «керим» означает «удивительный, прекрасный»; скорее всего, слово позаимствовали из арабского, где оно значит «щедрый, благородный». Керим вполне соответствовала своему имени — и манерами, и внешностью, и убранством своего дома. Меня поразили обои. Пределом мечтаний питерского обывателя были финские обои, которые можно мыть. Пластмасса в чистом виде. Но тут стены были покрыты тончайшим зеленым сукном вроде того, которым до революции крыли ломберные столики для игры в карты. При этом на сукне от пола до потолка не было ни единой морщинки. На фоне этой благородной зелени прекрасно смотрелись картины и украшения. Оказалось, что это обои — сукно, нанесенное на бумажную основу. В моем строительном магазине такой красоты я не нашел, но отыскал нечто подобное — рулоны обоев из зеленой мешковины, рогожки из джута или сизаля, то, что по-английски называется hessian, а за океаном — burlap.

Клеил тщательно, не торопясь, чтобы клей случайно не попал на материю, не испортил бы мне дворцовый эффект. Ковер фисташкового цвета от стены до стены завершал тщательно обдуманный ансамбль.

В мае, после полугода работы, мы наконец переехали в две готовые комнаты — гостиную и кухню. Гостиная тут же превратилась в спальню, а в кухне Галочка оборудовала себе рабочий кабинет.