Настоящий джентльмен. Часть 1

«Белые Ночи»

О приезде Барышникова я знал по линии кино. Уже была встречи в дорогом отеле «Дорчестер» на Парк-лейн. Режиссер Тейлор Хэкфорд рассказал, что сценарий фильма зародился из импровизаций в так называемых «актерских мастерских».

Известно, что Барышников, как и его друг, поэт Иосиф Бродский, никогда не возвращались в СССР, более того — такое возвращение против своей воли, по стечению обстоятельств, часто снилось Барышникову в ночных кошмарах. Отсюда сюжетная канва: артист балета, советский невозвращенец Николай Родченко (Барышников) летит на гастроли в Японию из Европы. Кратчайший маршрут — над территорией Советского Союза. Где-то над Таймыром у самолета отказывает двигатель, он совершает аварийную посадку, задевает крылом за землю. Авария, Николай Родченко получает травму головы, попадает в местный госпиталь. В больницу к нему наведывается глава местного КГБ полковник Чайко. Он понимает, что в руки ему попалась крупная рыба, важно не спугнуть. Балетного перебежчика он собирается вывезти в Ленинград и там, используя старых друзей, убедить его выступить на сцене Кировского театра и выдать все это за акт раскаяния.

На попечении полковника находится афроамериканец, певец и танцор, дезертировавший из армии во время вьетнамской войны. В репертуаре местного театра идет мюзикл «Порги и Бесс», он играет роль Порги. А кто будет играть Бесс?

Продюсер пояснил мне, что фонд Джорджа Гершвина, у которого нужно получать разрешение на съемку, ставит условие — роль Бесс могут исполнять только темнокожие артистки. Такой поворот делал сюжетную канву уж вовсе фантастической. Допустим, Порги — американский дезертир, но откуда в таймырском городе еще одна личность с африканской наследственностью?

Этот вопрос продюсерам задал я, после того как увидел толстую темнокожую тетю, с которой уже вели предварительные переговоры. Продюсеры задумчиво почесали затылок и согласились со мной. Выход из положения нашел юрист, изучивший «мелкий шрифт» в условиях фонда Гершвина, где говорилось, что роль Бесс могут исполнять представители национальных меньшинств. Отыскалась в Лондоне таджикская певица хорошего роста и приятной наружности, которую и утвердили.

Когда человек, особенно неопытный, снимается в голливудской картине, ему кажется, что до всемирной славы — один шаг. Такой шанс надо ловить обеими руками. По окончании съемок на праздничном банкете наша таджикская Бесс выпила лишнего, зажала режиссера в углу и ухватила его за промежность обеими руками. Был тихий скандал, артистку тут же убрали и, по-моему, даже удалили ее имя из титров. Впрочем, эту загадку я предлагаю решить какому-нибудь пытливому исследователю на пенсии.

Режиссеру Тейлору Хэкфорду такой агрессивный дамский интерес тогда был особенно не нужен. На этой картине он сошелся с актрисой Хелен Миррен и разошелся со своей тогдашней женой, режиссером документальных фильмов. Хелен Миррен вышла за Тейлора замуж, и брак этот оказался прочным.

На первой встрече продюсер фильма Уильям Гилмор с гордостью показал мне стопки круглых жестяных коробок с пленкой. «Советское правительство, — сказал он, — не разрешает иностранным компаниям делать съемки внутри страны. Мы договорились с финскими документалистами, они подали заявку на фильм «Москва из окна автомобиля», а копии всего отснятого материала передали нам. Мы построим в студии интерьер машины, пустим эти кадры на заднюю проекцию и получится, что наши герои катаются по Москве».

Особую гордость мистера Гилмора вызывала сцена крушения пассажирского «Боинга», на котором Барышников-Родченко летел в Японию на гастроли. Обычно такие кадры снимают с помощью моделей (как, например, взрыв советского вертолета в «Джеймсе Бонде»), но тут было решено — мы делаем значительный, масштабный фильм, а не картину про Микки Мауса. И самолёт, и его крушение должны быть настоящие.

Единственный компромисс, на которой согласились пойти, — это грохнуть не Boeing 747, а 707-ю модель, которой придали нужный вид, надстроив на фюзеляже характерный «горб». Подержанный лайнер купили где-то в Латинской Америке. После переделки он должен был погибнуть ради минутного эффекта на экране.

«Боинги» сами не летают — нужны летчики, которые устроят аварию со взрывом, но при этом сами останутся невредимы. Их жизнь и безопасность надо было страховать, без этого никак. При такой съемке места для ошибки нет, крушение не повторишь, поэтому всевозможные ракурсы надо было запланировать заранее. Снимали, как я помню, восемью камерами.

Актер Грегори Хайнс, сыгравший певца-танцора-дезертира, известен был прежде всего как чечеточник импровизационной школы. Техника у него мелкая, движения стопы почти незаметны, поэтому важно чтобы дробные перестуки его башмачков были бы хорошо слышны. Проблему решили так — в каблуках просверлили отверстия и вставили туда маленькие радиомикрофоны.

Персонаж Грегори Хайнса, по сценарию, обзавелся женой в таймырском городке. Ее зовут Дарья. Эту роль получила Изабелла Росселлини, дочь известной актрисы Ингрид Бергман, снимавшейся в «Касабланке» и фильмах Хичкока, и режиссера Роберто Росселлини, итальянского неореалиста.

Изабелла родилась и выросла в Риме, потом училась в колледже в Америке. Несколько лет была «лицом» парфюмерной марки Lancome. В Соединенных Штатах стала тележурналисткой, брала интервью у знаменитостей для итальянского канала RAI. Так она познакомилась с режиссером Мартином Скорсезе и в 1979 году вышла за него замуж. Скорсезе, сын итальянских эмигрантов, хотел, я думаю, припасть к национальным корням, вернуться на виртуальную семейную Родину.

К моменту нашей встречи Изабелла была уже два года в разводе. Она с легкой усмешкой рассказывала, как обнаружила в семейном спальном гардеробе незнакомое ей женское платье. Муж, хоть и кинематографист, ничего убедительного придумать не смог.

Кроме родного итальянского Изабелла хорошо знала английский, хотя акцент, конечно, у нее оставался. Мне кажется, что, предлагая ей роль русской девушки, режиссер надеялся использовать это и выдать итальянский акцент за русский. Понимая, что проблема существует, задолго до съемок мне устроили встречу с Изабеллой.

Ей было 33 года, стройная, в брючном костюме, с короткой стрижкой, естественно-красивая, без тени чванства или заносчивости. Изабелла встретила меня с открытой улыбкой, как старого знакомого. К тому времени она снялась в трех фильмах, но роль в американской картине была для неё первой. Мы приступили к занятиям.

Изображая русских, английские и американские актеры обычно напирают на согласные, особенно на раскатистую букву «р». Получается гротеск, карикатура. Действительно, в русской речи согласные звучат жестко, но они оттеняются широкими и открытыми гласными, можно даже сказать, что именно последовательность гласных звуков, как бы пересекаемых согласными, и есть основа русского языка и, в особенности, пения.

Наследственность, полученная от родителей, определяет внешность, темперамент, склонность к болезням, а речь, в ранние годы сформированная в семье, на всю жизнь становится маркером, лингвистическим профилем человека. Речевой аппарат привыкает к определенным звукам и интонациям, а при изучении иностранных языков дает потом почти неизбежный акцент.

Другими словами, как мы ни старались, добиться русского акцента в англоязычной роли Изабеллы нам не удалось. Каждым произнесенным звуком, каждым жестом она выдавала себя как благородная римлянка, дочь кинозвезды и выдающегося кинорежиссера, любимое дитя любящих родителей. Из такого материала глухую сибирскую провинциалку не слепишь. Большой правды на экране не получилось, но Изабеллу в Америке заметили. Культовый режиссер Дэвид Линч предложил ей главную роль в картине Blue Velvet, с которой началась ее успешная актерская карьера. На последующие пять лет (1986–1991) Линч также стал ее гражданским мужем.

Изабелла развелась со Скорсезе за два года до «Белых ночей», в 1982 году, и в тот же год умерла её мать, Ингрид Бергман, тяжело болевшая несколько лет. Изабелла рассказывала мне, как прах матери был рассыпан у маленького острова Даннхольмен на западном берегу Швеции, куда Ингрид Бергман любила приезжать каждое лето. В воде плыли лепестки белых роз, а невидимый саксофон играл из ближайшей рощи.

На момент съемок Изабелла была замужем за Джонатаном Видеманом. Американец родом из Техаса, выпускник Гарварда, фотомодель. Профессиональные требования для мужской модели известны: рост не ниже 183 см, чистая кожа, хорошие зубы, привлекательные черты лица. Изабелла мужа любила, но относилась к нему немного как селекционер, улучшающий породу. Она хотела произвести на свет здорового ребенка без изъянов, и крепкий техасец с широкой грудью и густой рыжей шевелюрой был идеальным кандидатом.

План Изабеллы удался не вполне. Родилась дочь Элеттра (или Электра — «сияющая»), унаследовавшая здоровые отцовские гены, но и семейные проблемы матери. Изабелла в детстве болела сколиозом — искривлением позвоночника с закручиванием позвонков. Полтора года она провела в болезненных растяжках, в полном гипсе, ей делали сложнейшую операцию на позвонках, в которые вживляли кусочек собственной берцовой кости. Шрамы от операции на спине и голени остались у Изабеллы на всю жизнь, и она стеснялась своего тела (спасибо Дэвиду Линчу — он убрал эти комплексы. В картине Blue Velvet Изабелле пришлось играть сцены изнасилования и показывать себя целиком). Дочь Электра, получившая в наследство от маменьки сколиоз, носила тугой корректирующий корсет с 12 до 17 лет.

Начались съемки. Главному герою, Михаилу Барышникову, мои услуги не требовались — русский акцент у него был безупречный. Мы познакомились, он был у нас в гостях в камденской квартире с красивой француженкой из балетной труппы, ушел не поздно, объяснив, что ему «еще девушку е*ать». На съемочную площадку приходил рано — разминаться, репетировать.

Я видел вблизи его ноги, травмированные, зашитые, которые он, преодолевая боль, растягивал по утрам. В разговоре был немногословен, хотя мог цитировать большие куски из стихов Иосифа Бродского, с которым дружил.

Барышников и Америка понравились друг другу, карьера у него там сложилась блестящая — он стал художественным руководителем престижного театра American Ballet Company, много снимался в кино и на телевидении, создал свой Baryshnikov Art Center в Нью-Йорке, получил степени от трех университетов.

Дурные сны, из которых родился сценарий «Белых ночей», в жизни, наяву, не сбылись. С 1974 года, когда Барышников остался на Западе, в Советский Союз, а потом в Россию, он не возвращался никогда.

Вот история, которую он сам мне рассказал. Находясь с театром на гастролях, Барышников познакомился с Миком Джаггером. Джаггер жил в том же отеле: вместе с «Роллинг Стоунз» он приехал выступать на большом стадионе. Джаггер много знал о Барышникове, Барышников кое-что слышал о Мике Джаггере — короче, они решили вместе пообедать. На обеде Мик Джаггер, заметно стесняясь, пригласил Барышникова на свой концерт. Барышников приглашение принял, потому что этот концерт был дневной, и хоть до стадиона была около сорока километров, после концерта он успевал в театр на свой спектакль.

Столь высокого гостя посадить нужно было особо — Барышникову поставили стул прямо на сцене, да не за кулисами, а перед публикой, на одном из языков сценической площадки, по которым Мик Джаггер носился во время концерта как угорелый. Видно было хорошо, слышно было тоже хорошо, даже слишком, поскольку гость сидел неподалеку от титанического размера громкоговорителей, изрыгавших звук как вулкан Везувий в последний день Помпеи.

Происходившее во время концерта — полет Мика Джаггера на веревке, подвешенной с вертолета, над головами зачарованных зрителей в лучах прожекторов, тучи конфетти, изливаемые на публику из огромного шланга, розовые дымовые завесы, световые эффекты и так далее — мы описывать не будем, ибо перо наше решительно не в состоянии этого сделать.

За кулисами Барышникова ждал лимузин, который бесшумно домчал его в театр. В театре было тоже как-то странно тихо, и, разминаясь на сцене, Барышников вдруг понял, что он не слышит обычных звуков оркестра, который разыгрывается перед началом балета. Выглянув за занавес, он увидел, что музыканты были все на местах и пиликали вовсю. Вот тут-то Михаил с ужасом понял, что он оглох, что музыки он не слышит и, стало быть, исполнять сольную партию в балете тоже не сможет.

Поднялась паника, вызвали врача. Врач осмотрел и сказал, что волноваться не надо, что слух к утру восстановится. «То есть как это к утру?! — возопила театральная администрация. — Нам через десять минут надо занавес поднимать!»

Прошло 10 минут, 15, 20, полчаса. Минут через сорок ватная тишина вокруг стала понемногу оживать, Барышников начал слышать звуки, доносившиеся как бы издалека, а еще минут через десять было решено поднимать занавес.

На следующее утро Мик Джаггер позвонил Барышникову и спросил его, понравилось ли ему и что он думает о концерте с профессиональной точки зрения? «Спасибо большое, — ответил английскому Мику русский Миша, — впечатление у меня осталось незабываемое!»

«Действительно, — сказал мне в заключение Барышников, — концерт был потрясающий, я до конца своих дней его не забуду!»