Настоящий джентльмен. Часть 1

Поп-программа обретает лицо

Я пошел по пути, начертанному моими учителями, — лучшая музыка в наилучшем оформлении.

Еще с гастролей с ленинградским джаз-оркестром я запомнил, как порой в зале ощущалась отчужденность, — то, что я потом для себя определил как «стеклянные глаза». Саксофонистам, сидящим в первом ряду оркестра, это было видно лучше всех.

В провинциальных городах приезд любого гастролера был событием. Публика на любой концерт валила валом, и мы обрушивали на нее всю джазовую мощь оркестровой меди. У меня от поездки к поездке постепенно росло чувство какой-то неловкости — как у человека, оказавшегося на незнакомой свадьбе.

Я стремился к тому, чтобы наша эфирная свадьба была общей, чтобы у всех ее участников было ощущение — хорошо сидим! К тому же в хартии Би-би-си записано: «Inform, educate and entertain» — «Сообщать, учить и развлекать». В передаче поп-музыки традиционно просто называли песни и их исполнителей, и, стало быть, ничего значительного и серьезного сказать было невозможно. Для меня главное было — держаться скромно, не привлекать внимания. Свои шутки я садился сочинять после окончания рабочего дня, когда сотрудники уходили домой.

Часам к десяти вечера на ночную смену обычно появлялся мой приятель, Геннадий Галин, бывший морской офицер и боксер. На нем я испытывал материал. Если Гена не смеялся, надо было переписывать заново. Вот кое-что из раннего, первые шаги:

Песню Рода Стюарта «You are in my heart» я включил для своего начальника — он ее терпеть не может!

АBBA — группа шведская, а поет по-английски. По-моему, она преклоняется перед Западом, точнее — Юго-Западом.

Stranglers: молодежный вокально-инструментальный ансамбль «Душители».

Все эстрадные певцы грозятся умереть от разбитого сердца, но кончается все обычно циррозом печени.

Слияние музыки Карибских островов и европейской породило новый стиль, так называемый «реггей». Сам стиль «реггей» тоже не стоит на месте. Джонатан Ричмонд написал «Египетский реггей» с ближневосточными интонациями. В результате получилась неплохая казахская мелодия.

Название шведской группы «ABBA» читается одинаково как слева направо, так и справа налево. К этой же категории относятся слова «Анна», «кабак» и фраза «Аргентина манит негра». ABBA зашифровались алгебраическими символами, их название — это уравнение AB=BA.

«Ох, не вовремя ты меня оставила, Люсиль, — поет Кенни Роджерс, — детей полон дом и урожай не убран». Если бы из дома уходила не Люсиль, а сам мужчина, уверяю вас, он запел бы по-другому.

Напомню, что на Би-би-си конца 1970-х мы, «программные ассистенты», были только переводчиками корпоративного потока новостей и политических комментариев. Писать свое, самим, нам не позволялось.

Году в 1978-м Сэм Джонс случайно наткнулся в каком-то столе на докладную записку — ее составил новый сотрудник Дэвид Мортон, выпускник университета, хорошо говоривший по-русски. В докладной он прямым текстом писал, что «вернакуляры», носители языка — то есть эмигранты, бывшие советские граждане — органически неспособны занимать руководящие должности. Рассказ возмущенного Сэма напомнил мне цитату из нацистского справочника, который выдавали солдатам вермахта: «Русский солдат белокур, коренаст и ленив». В чем-то это, быть может, и верно, но нельзя же так обобщать!

Я понимал, что Иновещание Би-би-си — это огромная вавилонская башня, с вершины которой в мировое пространство раздаются речи на 44-х языках. Для меня на эту вершину раз в неделю на полчаса открывалась дверца для того, чтобы я мог представить советским слушателям британские достижения в области поп-музыки.

Вольности, даже невинные, которые я себе позволял, наверху могли не понять. «Севочка, — часто говорил мне Гена, — боюсь, Мэри Ситон-Уотсон твой юмор не оценит!» — «Конечно, не оценит, — отвечал я, — как может английская старая дева, воспитанная в пансионе для благородных девиц, понять моих советских двоечников!»

Я и сам вел себя как советский двоечник. Записав очередную программу, я вкладывал бобину с лентой в стандартную голубую коробку, аккуратно рисовал на ней кодовый номер (например 77R43E, где 77 — это год, R — Русская служба, а 43 — номер недели года) и с невинным видом тихо ставил ее на полку в ряд с другими передачами для эфира, надеясь, что у начальства не будет ни времени, ни желания все это прослушивать.

Как-то у знакомого в машине услышал потрясающего ведущего, который говорил разными голосами, пел квартетом сам с собой, играл смешные заставки и звуковые эффекты. Я спросил, что за станция, и ведущий, будто услышав меня, тут же ответил: «Вы слушаете Капитал ФМ» и ангельским хором пропел «Кен-ни Эве-ретт!»

На работе навел справки. Кенни Эверетт начинал на пиратском радио «Каролайн» под своим настоящим именем Морис Коул, но взял псевдоним, поскольку власти за радиопиратами гонялись. Его анархический юмор любили «Битлз», он дружил с ливерпульцами и даже сопровождал их в 1966 году во время тура по Америке.

Кенни фанатично любил работать в студии, великолепно разбирался в технике. У «Битлз» был огромный фан-клуб, для которого они каждое Рождество выпускали специальные гибкие пластинки; два таких «флекси-диска» продюсировал Кенни. В детстве он пел в церковном хоре, отлично владел голосом и на многодорожечном магнитофоне методом наложения ухитрялся записывать сложнейшие аккорды.

Незадолго до этого его уволили с Би-би-си. Поступила новость, что жена тогдашнего министра транспорта после многих попыток сдала тест по вождению. «На экзамене она включила, наконец, правильную передачу, — сказал Кенни дурашливым голосом, — передачу денег!», после чего сыграл рев мотора спортивного «Феррари», уносящегося вдаль.

Я вдохновился, вспомнил, что и сам когда-то писал оркестровки, вечером пошел в пустую студию с фортепиано и на листе бумаги, разлинованном под партитуру, написал несколько тактов. На записи своей передачи спросил техников, где это можно записать. Мне ответили, что лучше всего идти в многодорожечную студию Би-би-си в Майда-вейл и что я как ведущий программы имею на это право.

Так 8 декабря 1977 года впервые прозвучала заставка «Сева Новгородцев, Лондон, Би-би-си», в которой играли четыре флейты, пело четыре голоса, а текст ее был чистой правдой. Два такта заставки были мелодическим воспоминанием о работе в «Добрых молодцах». Под припев этой программной песни мы ежеконцертно притоптывали налево-направо, в лучших традициях эстрады ГДР. Можно было бы эту канцону за столько лет возненавидеть, но было в ней столько задора, молодости и простоты, что я каждый раз испытывал что-то вроде душевного подъема. В этом — секрет таланта Юры Антонова, сочинившего песню «О добрых молодцах и красных девицах». Это был намек для посвященных и тайный дружеский привет Юре с «загнивающего Запада»: помню, не забыл!

Мне легко было представить, какими эпитетами могла наградить передачу советская пропаганда, так появилась идея заставок «Демон» и «Ангел». На роль Демона я пригласил Дирана Мегребляна. У него был глубокий бархатный баритон, а сам он был «западной штучкой» — выпускник французской Сорбонны с американским паспортом. Под раскаты грома и звук дождя низкий голос с нездешним эхом вкрадчиво говорил: «Вы слушаете программу поп-музыки из Лондона!»

Этот же незатейливый текст, но в обрамлении наивных детских звуков музыкальной шкатулки произносил прозрачный голос мечтательной девушки, одной из наших машинисток. Она работала недолго, и, к сожалению, имени ее я не запомнил.

У передачи постепенно появлялось лицо.