Я часто повторяю, что с юности привык слушать западные «голоса», да и теперь привычки этой не оставил. Только сейчас эти голоса не надо отыскивать на короткой волне в трескучем эфире — они рядом и звучат с кристальной чистотой.
Просыпался я под шутки Терри Вогана на Би-би-си Радио-2 или переключался на Би-би-си Радио-4, передачу «Today», которая ежедневно идет в живом эфире три марафонских часа. По понедельникам в девять утра я старался не пропустить свою любимую «Start the Week». Вел передачу Ричард Бейкер.
Обычное развитие карьеры ведущего — начать на радио, а потом переходить на телевидение, если фотогеничность позволяет. Ричард Бейкер, наоборот, начинал на телевидении.
Правильнее сказать — он начинал английское телевидение, 5 июля 1954 года представив на экране первый выпуск новостей. Теперь, тридцать с лишним лет спустя, он вел на радио передачи классической музыки, в которой хорошо разбирался, будучи прекрасным пианистом, а по понедельникам в эфире звучало его неподражаемо отточенное безупречное английское произношение, полное элегантности и сдержанности истинного джентльмена.
Я всегда считал его аристократом, и только засев за эту книгу, навел справки и узнал, что отец Ричарда был штукатуром в лондонском районе Уиллесден. Как тут не вспомнить Бернарда Шоу и его пьесу «Пигмалион»?
С Ричардом Бейкером мне довелось встретиться, и вот при каких обстоятельствах. В январе 1987 года меня пригласил на разговор глава Русской службы Барри Холланд. «В СССР — перестройка, — сказал он, — нас перестали глушить. Русской службе расширяют вещание. Я пытаюсь понять, чем заполнить эфирное время. Может быть, ты поиграешь полчаса музыки?»
К такой беседе я готовился давно — лет пять, а может, и больше. Успешные английские программы Би-би-си («Desert Island Disk», передачи Терри Вогана и Джона Пила и, конечно, «Start the Week») показывали и подсказывали, в каком направлении нужно двигаться. В голове постепенно вызревал план живой разговорной передачи, которая произвела бы объявленную в Москве перестройку и гласность у нас, в Лондоне, на пятом этаже Буш-хауса.
Планами и мыслями я ни с кем не делился, по-английски, из скромности, но теперь настал момент.
«Нет, Барри, — ответил я, — музыкальная программа у нас уже есть, в этом году ей будет десять лет. Мне кажется, можно сделать вот что…» — и я изложил ему свой план. Поскольку речь шла о заимствовании опыта «большого брата», о перенесении англоязычных форматов Би-би-си на русскую почву, принципиальных возражений не возникло.
Колесо закрутилось, и вскоре моему продюсеру Терезе Черфас и мне устроили посещение студии на «Радио-4», где записывалась «Start the Week». Ричард Бейкер к этому времени вел передачу 17 лет, с 1970 года. Руководство Би-би-си, быть может, под влиянием советской перестройки решило обновить программу. Ричарду Бейкеру объявили, что… не знаю точно, что ему объявили, но видно было, что он очень расстроен. Кстати, 19 лет спустя то же самое произошло и со мной. Передачу «Севаоборот», зачатую в 1987 году на последних эфирах Ричарда Бейкера, тоже закрыли в угоду новым веяниям.
Вынашивание «Севаоборота» длилось почти как у младенца, с февраля по ноябрь. Торопить дело было нельзя, руководству следовало привыкнуть к целому вороху новых идей. Во-первых, программа идет в прямом эфире, слово вылетит — не поймаешь. Тогда в СССР вещание было строго регламентировано. Дикторы читали по бумажке тексты, проверенные несколькими редакторами. То же самое и в партийном руководстве. Ходил анекдот про Брежнева — ему звонят в дверь, он подходит, достает очки, бумажку из кармана и читает: «Кто там?». На таком фоне наше живое слово могло произвести настоящую революцию.
Нужны были опытные ведущие, у которых редакционные правила Би-би-си сидят в печенках. Эти ведущие должны были быть разными по характеру персонажами, как в поп-группе, и иметь конкретную функцию.
Мой близкий приятель Алексей Леонидов со своим летучим тенором и способностью легко и заразительно смеяться был очевидным кандидатом. Ему предложили рассказывать и комментировать событие текущей недели.
В противовес весельчаку Алексею я пригласил Леонида Владимирова, журналиста-тяжеловеса. В прошлом он был завотделом журнала «Знание — сила», главредом русской редакции радио «Свобода», мастером цеха моторов на заводе малолитражных автомобилей, а до того зэком советского Гулага. Лагерь выковал в нем бешеную принципиальность — разговаривать с Л.В. нужно было дипломатично и деликатно.
— Леонид Владимирович, — спросил я его весной 1987 года, — не хотите принять участие в нашей молодежной передаче?
— В молодежной? — удивился он. — Что же я буду делать в вашей молодежной передаче в свои шестьдесят три года?
Я подробно объяснил, что мы видим его роль как старшего товарища, наставника с большим жизненным опытом и колоссальным багажом памяти (она у Л.В. действительно была феноменальной), а конкретно — как автора рубрики «Юбилейные и памятные даты недели», регулярного экскурса в историю.
В это время в Советском Союза шла широкая антиалкогольная кампания. Магазины торговали спиртным только с двух дня до семи вечера, распивавших ловили по паркам и скверам, задерживали в поездах. За пьянство на рабочем месте увольняли с работы. Запрещали банкеты после защиты диссертации, пропагандировали безалкогольные свадьбы.
К этой кампании подключили все творческие союзы: цензура удаляла и перефразировала тексты книг и песен, вырезала алкогольные сцены из спектаклей и кинофильмов. Членов партии заставляли вступать в «Общество трезвости». В Молдавии, Украине и Краснодарском крае вырубали виноградники, предлагали даже ликвидировать знаменитую крымскую винотеку «Массандры». Этому антиалкогольному психозу мы решили противопоставить цивилизованную обстановку джентльменского клуба, где пьют не напиваясь. Для этого мы просили постоянный бюджет на одну бутылку красного вина и стеклянные бокалы для звукового эффекта по радио.
Идея эта сильно озадачила руководство, но нас поддержал редактор Фрэнк Уильямс, и вино в живом эфире удалось «протолкнуть» с небольшой поправкой: вместо одной бутылки нам выписали две. На вопрос, почему, нам резонно ответили, что звукотехников в аппаратной нельзя оставлять в стороне — они как участники программы по другую сторону стекла имеют право на свою бутылку.
Поначалу в аппаратной сидели три человека (продюсер и два звукотехника), но со временем мы стали обходиться двумя людьми, а потом и одним студийным менеджером. Часто в конце передачи он приносил свои извинения, что не смог одолеть больше трети или половины бутылки, и мы забирали оставшееся французское красное сухое, несли его наверх и вручали «ночнику».
Еще одним препятствием было название. «Севаоборот» — это мое прозвище в пионерском лагере. Пионеры постоянно слышали этот сельскохозяйственный термин по радио, читали его в газетах, не понимая сути, и, как мне кажется, в виде неосознанного протеста против советского новояза прилепили его ко мне, изменив одну букву.
Севооборот — это то, что в старину называли «многополье», чередование культур. Например, придуманный англичанами норфолкский севооборот — это клевер, после которого сажают озимую пшеницу, на следующий год картофель или турнепс, а после — ячмень или овес.
Это пионерское прозвище теперь пришлось кстати. Все понятно: «Сева» — это ведущий, а «оборот» — это процесс, точнее, гости передачи, меняющиеся каждую неделю. Кроме того, смешно. В те годы многие советские термины и понятия, вырванные из контекста, становились шутками. Я сам немало потрудился на этой ниве (лозунг «Сила металлурга — в плавках!» или обращение к молодежи «Девиз бетонщика: сегодняшняя жижа завтра станет камнем!»).
Руководство таких языковых тонкостей не улавливало и возражало против названия, лишенного привычной нейтральности и корпоративного баланса. В политотделе тоже рождались новые передачи, но там названия были обтекаемые — «Аргумент», «Глядя из Лондона» и так далее.
Создался тупик, безвыходное положение. Оно продолжалось почти всё лето. Спасла положение Терезочка, Тереза Черфас, продюсер. Она выросла в благополучной интеллигентной семье, была единственным ребенком и сохранила свое детское искусство манипулирования взрослыми. Пытаясь чего-то добиться, они принимала беззащитный вид и говорила слегка капризным голосом любимой дочери, от которого у любого папы таяло сердце. Ей удалось объяснить начальству, что почти все передачи англоязычного Би-би-си давно уже носят имена ведущих, это традиция, и вообще — почему вы против такого хорошего названия?
Наверху дрогнули и дали добро. Терезу я потом всегда называл «повивальной бабкой Севаоборота», потому что без нее наш младенец никогда бы не родился.
Последний элемент — музыка. Музыкальная библиотека Би-би-си в то доцифровое время насчитывала более миллиона пластинок, этим богатством надо было пользоваться. За десять лет рок-передачи я перезнакомился со всеми библиотекарями Буш-хауса, знал их по имени. Обычно надо было подавать заявку со списком произведений, ее курьером отсылали в центральное хранилище. Часа через три или четыре курьер привозил в Буш-хаус мой заказ.
Список произведений теперь надо было заранее узнавать у гостя, объяснив, что все это должно завязываться в разговор, либо предлагать самому. Музыкальные паузы в разговоре позволяли «починить» беседу, если нужно, или договориться, что дальше обсуждать.
Довольно быстро мы поняли, что главное — это атмосфера доверия и взаимного расположения в студии. Передача шла по субботам и начиналась в 8 вечера, гостей и всех участников вызывали к шести часам. Мы собирались в кантине за чайком и вели общие беседы. Главное было — познакомиться, привыкнуть друг к другу. Часто в этих разговорах ключевые моменты передачи высказывались случайно, как бы между прочим. В официальном интервью по стандартной вопросо-ответной схеме до такого откровения докопаться трудно.
С самого начала для меня главной побудительной причиной стали разговоры коллег в столовой. В обеденный перерыв мы обычно садились вместе, чтобы всласть поговорить о том о сем. Люди были интереснейшие, с богатым опытом, слушать их было сплошное удовольствие. Этот климат задушевного разговора на кухне, любимого занятия советской интеллигенции, мы и попытались воссоздать в «Севаобороте». Не радиоинтервью, а неформальная беседа, часто с приготовленными сюрпризами, небольшими неожиданностями для оживления разговора.
Нить этого почти часового разговора требовала плана. Мы с Терезой садились и прописывали тезисы на весь час эфира. Потом, со временем, я научился придумывать и держать всю структуру в голове, без плана на бумаге.
Ну и, наконец, заставка. То, что по-английски называют «signature tune». Мелодия, с которой начинается передача, вещь бессловесная, но глубоко символическая. Поначалу решили поручить это знакомым музыкантам Терезы. Она объяснила им, что речь идет о молодежной передаче для русской аудитории, и лихие композиторы вскоре выполнили поставленную творческую задачу — на фоне разухабистого танцевального ритма играли баяны и балалайки. То есть с одной стороны молодежно, с другой — по-русски. Если понимать все по-английски. Авторов хотелось ударить или хотя бы оскорбить, но я сдержался.
Стал думать — какие звуки определяют Лондон? Наверное, бой курантов Большого Бена на башне Парламента. Мелодии они бьют разные — на четверть часа, на полчаса и на час, все в тональности фа мажор. Два последних главных такта: ля-фа, соль-до, до-соль, ля-фа. Я много раз слушал эти перезвоны и могу сказать, что колокол, выбивающий тонику, фа, страшно низит. Его бы настроить, немного подпилить, убрать лишнюю бронзу. На такое святотатство, конечно, никто никогда не пойдет, даже разговор на эту тему могут счесть непатриотичным.
Эти два бигбеновских такта и стали основой музыкальной заставки «Севаоборота». Записывались в многодорожечной студии Би-би-си на Майда-вейл, на синтезаторе ее сыграл мой друг, Юрий Степанов-Брегвадзе. Я принес в студию свой саксофон и методом наложения записал заставку «джаз» на четыре инструмента.
«Севаоборот» впервые прозвучал на волнах Би-би-си 7 ноября 1987 года, в юбилей Октябрьской революции, и запомнился звоном винных бокалов. Многозначительность даты и распивание спиртных напитков в прямом эфире некоторые восприняли как тонко рассчитанную провокацию и насмешку над 70-летней святыней в царствование «минерального секретаря», который высочайшим указом изводил тогда в Крыму виноградники. В то, что в студии Би-би-си пьют в прямом эфире, нашему слушателю поверить было трудно, особенно если вспомнить тогдашний антиалкогольный террор, поэтому народ тут же окрестил звон бокалов в «Севаобороте» «стеклянными палочками».