Настоящий джентльмен. Часть 1

Виктор Суворов

После удачных программ Буковский расположился к «Севаобороту», тем более что один из участников нашей команды, Леонид Владимиров, при Сталине сидел в лагерях, был редактором отдела в журнале «Знание — сила», в 1966 году стал невозвращенцем, и одно время даже возглавлял Русскую службу «Радио Свобода». Человек серьезный, не какой-нибудь бывший саксофонист вроде меня или легкоатлет, ныне ведущий передачи об авангардном джазе, вроде Алексея Леонидова.

В конце мая 1989 года у меня дома раздался звонок — звонил Буковский.

— Слушай, Сева. Есть очень интересный человек, хочу тебя с ним познакомить. Приезжай ко мне в воскресенье в час дня. Не опаздывай.

Лондонское метро и английские поезда по воскресеньям часто ходят в отредактированном варианте. Ремонт путей, стрелок, светофоров, каждая вторая или третья строчка в расписании помечена словом cancelled («рейс отменен»). Поэтому — только машина.

Авто у меня тогда было — загляденье. Спортивный Datsun 280 ZX серебряного цвета, «Феррари для бедных», как я ее называл. В 10 утра, предвкушая круиз по автостраде М11 — часа за полтора, максимум за два доеду, — я вышел из дома, сел за руль и повернул ключ зажигания. Однако вместо львиного рыка мощного мотора ответом мне была полная тишина. Разрядился аккумулятор. (Причину я потом выяснил — неисправное реле: после запуска двигателя ток с генератора не шел на зарядку, и батарея разряжалась до нуля.)

В легкой панике я бросился звонить Буковскому, сообщил о неполадке с машиной и сказал, что еду на поезде. На вокзал Кингс-Кросс помчался на велосипеде. Поезда, слава богу, шли каждые 15 минут, но я по неопытности угодил на «медленный», который останавливался на каждой станции. В результате в «запущенный сад» в Кембридже я опоздал на полтора часа. Кроме хозяина там сидел невысокий человек с круглым лицом и живыми глазами. Он как будто нервничал.

— Знакомься, Виктор Суворов.

Так вот кто это! Мы пожали друг другу руки.

— Знаешь, Сева, — сказал Суворов с четкой военной дикцией, — в нашем деле надо либо вовремя, либо никогда.

Эту суворовскую отповедь я крепко усвоил и на все наши последующие встречи всегда приходил заранее.

Первое его сочинение, «Рассказы освободителя», уже стояло у меня на полке, а несколько глав новой книги «Ледокол» я читал в газете «Русская мысль» года три или четыре назад. После строго взвешенного и бесстрастного тона английских историков манера Суворова показалась мне категоричной, как разговор в солдатской курилке, однако он давал ответы на вопросы, которые советские историки всегда обходили стороной.

Заросли лопухов и борщевика, на фоне которых протекала наша беседа, странным образом символизировали нагромождение полуправды и мифов, которыми была полна история войны, а Суворов с шашкой наголо рубился теперь с этой чащей, проросшей за много лет глубокими корнями.

Суворов рассказал, что как курсант академии ГРУ он имел по статусу права уровня работника ЦК КПСС — в частности, доступ к секретным архивам. То, что он там увидел и прочитал, перевернуло сознание — забыть это было невозможно. С того времени военная тема сверлила мозг и требовала выхода, но было ясно, что правда настолько страшна, что без документов в нее никто не поверит. Документы же — за семью замками, до сих пор не рассекречены.

Есть еще немецкие архивы. Там удалось найти немало интересного, но Суворов решил пойти по другому пути — использовать общеизвестные факты, разбросанные по тысячам книг и статей. Отличие этого подхода — в анализе, которому обучали в Военно-политической академии («Консерватории»), умению логично объединить в единую картину мельчайшие разбросанные данные.

Книга называется «Ледокол». Виктор с жаром, явно не в первый раз, обрисовал главные нестыковки официальной истории: скопление советской авиации у границ (что позволило большую часть ее уничтожить в первые дни), железнодорожные составы на узкой колее европейского стандарта, 150 тысяч кожаных хромовых сапог на складах, легкие танки, способные быстро передвигаться по дорогам без гусениц. Все это, по мнению Суворова, говорило о подготовке к наступательной войне.

Я слушал с интересом, а сам соображал — как это вытащить в эфир. В том, что вытаскивать надо, сомнений не было — это «рок-н-ролл», то есть — новое, честное, опасное, идущее вразрез с навязшим в зубах советским ханжеством.

То, что фактическая канва книги не добыта в каких-то неведомых архивах, а представляет из себя подборку всем известных фактов, меня тоже устраивало, поскольку для подтверждения не нужно было искать «второго источника», обязательного по правилам Би-би-си.

Договорились на субботу, 17 июня 1989 года, 18.00, центральный вход в Буш-хаус, передача «Севаоборот».

Не знаю как просочилось, но по Русской службе это известие прокатилось вихрем. Был у нас коллега, который ругал всех подряд, ни о ком у него хорошего слова не находилось. В честь него назвали единицу человеколюбия — один лапидус. Он возмущался больше всех.

— Какой-то танкист, офицеришка, недоучка! Как он смеет!

И козырял цитатами из трудов академика Волкогонова.

На книгу Суворова и его концепцию ополчились все — и советские спецы, и британские академики, от нее исходила угроза научным авторитетам, благополучию, карьере. Вызывающая книжка, исторически-хулиганский поступок.

Я был внештатником, работал из дома. В субботу утром подкатил мотоциклист. Курьерская доставка, срочное письмо. Глава Русской и Украинской службы Дэвид Мортон в вежливом, но твердом тоне извещал меня, что эфир с Суворовым состояться не может и надо срочно искать замену.

В английском общении очень важен стиль, самопроекция, игра ума, уверенность, основанная на знании и опыте: Карина Арчибальдовна, безупречно изображая аристократку по телефону, вообще не знала никаких преград. Я немного набрался от нее и чувствовал себя слегка причастным к высшим сословиям. Мы обсудили положение, я сел и напечатал ответ красивым шрифтом на дорогой бумаге.

«Дорогой Дэвид, — писал я, — благодарю за Ваше письмо. Я пригласил на передачу автора книги «Ледокол» Виктора Суворова, поскольку он, оперируя общеизвестными фактами, приходит к новым и, с точки зрения многих, парадоксальным выводам. Я готов допустить, что его позиция вызовет несогласие некоторых оппонентов, но это, как мне кажется, не должно останавливать Русскую службу в подаче новой информации и расширении существующих исторических представлений в Советском Союзе. Разумеется, я готов отменить эфир с Виктором Суворовым, если Вы в письменном виде подтвердите официальную позицию Би-би-си в этом вопросе. Искренне Ваш, СН».

Письмо запечатали в конверт и отправили тем же курьером, который ждал на улице. Ответа от Дэвида Мортона я не получил. Суворов вышел в эфир, «Ледокол» начал свое славное плавание.

После передачи я проводил Виктора к центральному входу, где его ждал заказанный продюсером черный кэб. Он пожал мне на прощание руку, отпустил такси и исчез в ближайшем проходе. Кажется, на языке разведчиков это называется «пошел петлять».

«Ледокол» вышел в свет в Лондоне в следующем 1990 году, в Германии книга выдержала 11 переизданий, в России, по оценкам, книгу напечатали общим тиражом более 10 миллионов.

Я каждый раз поражался способности Виктора Суворова удерживать в памяти тысячи имен, дат, названий, дислокаций. Голова его работала как суперкомпьютер, выдавая данные за доли секунды. Несмотря на то, что книгу много и подробно критиковали, на открытый диспут его так никто и не вызвал. Быть может, не захотели. Быть может, побоялись.

Для новейшей российской истории Виктор Суворов — что Менделеев для русской водки. Суворов очистил историю от сивушных масел сталинщины, а главное — дал правильный градус для разведения. Это важно, потому что отечественная история в концентрированном виде сожжет внутренности любому.

Виктор Суворов был гостем «Севаоборота» рекордные 37 раз.