Сочувствие и внимание к странникам — продукт конечный. Другими словами, если появляется десять беженцев, этот продукт делят на десять, а если вдруг приезжает десять тысяч, то каждому из них достается лишь одна сотая процента внимания и сочувствия, предусмотренного бюджетом.
В конце 1975 года эмиграция из СССР еще не напоминала нашествие саранчи, столь ярко описанное в библейской книге Исход. Через Рим тогда проходило всего тысяч пять отщепенцев от израильского потока. Была среди них и наша русско-еврейско-татарская семья.
Международные агентства разбирали себе эмигрантскую колоду по масти: евреям помогал ХИАС, православным — Международный совет церквей, русским вольнодумцам — Толстовский фонд, а наши документы попали в International Rescue Committee (Международный комитет спасения).
Он был создан в 1933 году по предложению и просьбе Альберта Эйнштейна для помощи беженцам из нацистской Германии и в описываемый исторический период помогал нам, бывшим советским гражданам.
Надо бы отметить, что на момент написания этих строк (2021 год) комитет все еще живет и процветает, помогая ливийцам, сирийцам, чеченцам, афганцам — вообще, всем тем несчастным, кого судьба выгнала из родимых мест и швырнула в вихрь странствий.
IRC имеет 40 отделений по всему миру, возглавляет его бывший министр иностранных дел Великобритании Дэвид Миллибэнд (тот самый, которого в дипломатической беседе обматерил по-английски российский коллега Сергей Лавров). Комитет имеет высочайшую репутацию, более 175 миллионов в твердой валюте на своих счетах, и при таком объеме конечного продукта никого не обделяет ни вниманием, ни сочувствием.
Римское отделение IRC в 1975 году делило свой конечный продукт гуманизма на 128. Всего 128 беженцев за весь год проходило по его спискам, чуть больше десяти в месяц. Если учесть, что нас было трое, то легко понять то неторопливое внимание, которое было оказано нам в прохладных коридорах большой полуподвальной римской квартиры, где располагался Ир-чи.
Возглавлял его высокий грузный югослав, который молча проходил мимо и скрывался в своем кабинете. Беседы с нами вела Тереза, урожденная полька, гражданка Канады с аристократической фамилией Флор-Генри. Получила она ее от мужа, известного биолога, с которым, судя по всему, рассталась. Тереза бегло говорила по-английски и по-русски. Она вела собеседования с эмигрантами и составляла на них формуляры. Год рождения, образование, профессия. Тереза сообщила, что нас, скорее всего, будут направлять в Канаду, в город Эдмонтон.
В Москве живут москвичи (Muscovites), в Париже — парижане (Parisians), а жителей Эдмонтона по-английски называют Edmontonian. I am an Edmontonian! Звучит неплохо.
Еще до поездки в Ир-чи я решил, что род занятий, которым я зарабатывал на жизнь последние двенадцать лет, указывать лучше не стоит — кому нужны саксофонисты в Канаде? — и записался штурманом дальнего плавания, как в дипломе.
Честно говоря, штурманы в Эдмонтоне тоже были никому не нужны. Моря там нет. Кругом леса и степи. От города до ближайшего океана, что на запад, что что на восток — полторы тысячи километров. Есть, правда, река Саскачеван, так что в перспективе я мог бы стать шкипером на барже или капитаном буксира.
Тереза была примерно моего возраста, ей нравилась наша семья, особенно Галочка (она умела водить крепкую женскую дружбу), и вскоре мы стали приятелями, гуляли по старому Риму, заходили в шикарные итальянские универмаги. Тереза была в восторге от красоты всех мелочей, которыми пронизана жизнь в Италии, от римских площадей, фонтанов и кафе, элегантной публики, запахов свежего эспрессо. Видно было, что она проживает какую-то свою романтическую мечту, наслаждается столичной свободой теплого Рима после унылой семейной жизни в провинциальной северной стране. Период этот подходил к концу. Терезе надо было устраивать свою жизнь, в Лондоне ее уже несколько лет терпеливо ждал Роберт, тоже биолог, отпрыск старинной английской семьи Бомфорд.
У Терезы была квартира в Кенсингтоне, на улице Элгин-кресент, и уезжая, она взяла с нас слово, что если мы приедем в Англию, то остановимся только у нее.