Абуль Атахия безмятежно спал, когда на аллее, что вела к дому Фанхаса, показалась кавалькада всадников. Заржали молодые сытые лошади, раздалось бряцание оружия, зацокали копыта.
Утро уже вступило в свои права. Взошедшее солнце сияло над Багдадом.
Поэт проснулся, разбуженный шумом, и подскочил к окошку.
Кавалькада приблизилась к Дар ар-Ракику. На парчовых накидках, свешивавшихся с холеных крупов чистокровных арабских скакунов, виднелись гербы Мухаммеда аль-Амина. Возглавлял всадников лихо гарцевавший мужчина, в котором без труда можно было узнать аль-Фадля ибн ар-Рабиа. Как и полагается, фаворита престолонаследника сопровождала свита, составленная из надежных слуг.
— Похоже, иудей еще дрыхнет! — воскликнул Фадль, приближаясь к воротам.
— Мы живо его разбудим! — откликнулся всадник, скакавший чуть поодаль. — Работорговцу только бы учуять барыш, тотчас продерет глаза.
Грянул дружный хохот.
— Как бы спросонок он не принял нас за грабителей с большой дороги! — пошутил Фадль.
— Ну, к чему нам грабить и убивать? — в топ ответил телохранитель. — Над нами эмир правоверных. Левой рукой он платит купцам, а правой собирает налоги. Ограбить и убить Фанхаса было бы преступлением. Халифату нужны рабы, а старик знает свое дело.
Дюжий слуга подъехал к воротам и, не слезая с лошади, сильно застучал.
— Эй, кто там, открывай!
Первым, как и положено, спешился Фадль. Это был высокий худощавый мужчина с густой, темной, местами порыжевшей бородкой. Он едва перешагнул черту молодости, но умел сдерживать бушующие в груди страсти; обладая сильной, закаленной в нескончаемых интригах, взлетах и падениях волей, он научился подавлять свои подлинные чувства. Он уничтожал вставшего ему поперек дороги и при этом испытывал захватывающую радость, хотя внешне оставался спокойным. Глаза его блестели, как обычно; губы не трогала саркастическая улыбка.
— О, аллах! Я же могу упустить верный барыш! — спохватился Абуль Атахия и отскочил от окошка. — Престолонаследник жаждет новых рабынь! Фадль торопится. Это для меня ясно. Ишь, явился в какую рань! Надо опередить его и первому увидеть Фапхаса.
На галерее метались встревоженные полуодетые слуги. Легкой рысцой бежал заспанный Хайян, спеша отворить ворота новым посетителям. Поэт прошмыгнул мимо — негр был так озадачен прибытием кавалькады, что даже не заметил его, — и свернул в коридор, откуда было близко до хозяйских покоев. Дверь оказалась запертой. Он постучал и крикнул:
— Надеюсь, ты проснулся, господин Фанхас? Это я, Абуль Атахия! Можно к тебе?
Послышались поспешные шаги, и дверь распахнулась.
— Что? Что такое? Отчего весь этот шум?
Работорговец, видно, только вскочил с постели. На нем были шальвары и кафтан, наброшенный поверх расстегнутой рубахи. В вырезе рубахи виднелась волосатая грудь с курчавыми, неопределенного цвета завитушками. Раздвоенная бородка топорщилась, пейсы были взъерошены, седые волосы на голове торчали клочьями. Ну точь-в-точь неожиданно разбуженный, старый, бездомный бродяга! Глаза его гноились, на массивном носу выступала уродливая горбинка; казалось, нос не мог больше расти в длину и поэтому выгнулся дугой.
— А, друг мой! С чем пожаловал? — воскликнул работорговец, протирая ладонями глаза. — Какие делишки прячутся за твоей спиной?
Поэт вошел в спальню, плотно закрыл дверь и скороговоркой пояснил:
— Я приехал вчера вечером. Постеснялся тебя беспокоить, ты уже спал. Решил подождать до утра. Сейчас просто вынужден…
— Ну какое там беспокойство! Пустяки! — Фанхас пригладил бороду, застегнул ворот рубахи и подкрутил жиденькие усы. — Главное — дело! Говори, что у тебя за новости?
— Важные новости, почтеннейший. Есть выгодная торговля. Я уговорил первого престолонаследника купить рабынь. Не таких, как обычно, а белых. Причем именно у тебя. Ты же знаешь, какое я имею влияние на Мухаммеда аль-Амина. И вот я поспешил к тебе, чтобы сообщить, в надежде… Ты понимаешь…
— Сколько ты хочешь за услугу? Мы оба не должны остаться внакладе. Ты всегда заботишься о нашей общей выгоде. Благословение аллаху, когда буду торговать рабынь, я добавлю твое вознаграждение к их цене. А может быть, тебя тоже привлекает белокурая красавица?
— Нет, нет, этого добра мне не надо, — отмахнулся Абуль Атахия. — Деньги, только деньги!
Работорговец схватился за карман рубахи.
— Ну хорошо, друг мой, хорошо! — проговорил он, смягчая неуместность своего жеста. — Я понял. Сделаем как всегда: ты получишь половину надбавки сразу после продажи.
— О почтеннейший, продажа состоится сейчас же! Мухаммед аль-Амин послал к тебе с этой целью аль-Фадля ибн ар-Рабиа. Фадль со свитой уже прибыл. Это из-за них подняли такой шум. Они, наверно, вошли в Дар ар-Ракик. Я боюсь, как бы не разузнали о пашем разговоре…
— Аллах не оставит своего раба в беде, — ответил Фанхас, прикрывая рукой рот поэта. — Надеюсь, ты у него на хорошем счету?
Он затянул кушак на кафтане, накинул на плечи халат, еще раз пригладил бороду и отворил дверь.
По коридору бежал Хайян, он торопился доложить о прибытии высокого гостя. Увидев хозяина и Абуль Атахию, выходивших вместе из господских покоев, привратник остолбенел. Но распоряжение Атбы, переданное от имени эмира правоверных, крепко сидело в его голове. Опомнившись от неожиданности, он раскрыл было рот, как вдруг услышал обращенные к нему слова хозяина:
— Где паши гости, черномазый? Я иду к ним. Где же они сейчас? Ну, что молчишь? Ах ты, фальшивый дирхем!
Тут уж Хайяну было не до передачи распоряжения. Да и говорить о задержании поэта в его присутствии могло быть опасным. Лучше было подождать.
— При… прибыл аль-Фадль ибн… ибн ар-Рабиа, — пробубнил он, заикаясь. — Они вместе со свитой прошли в Дар ар-Ракик. Они ждут тебя, хозяин.
Абуль Атахия улыбнулся привратнику и, даже не представляя, какой избежал неприятности, прошел в уединенную комнату, которую ему указал работорговец.