Сестра Харуна-ар-Рашида

Глава XXXII СМЕЛЫЙ ЗАМЫСЕЛ

Будучи хорошо осведомленным о состоянии дел казны, шейх Исмаил не мог не согласиться с цифрами, которые привел Ибн аль-Хади — они были ему известны, — но старцу казалось, что непомерно разросшееся богатство Бармекидов — для халифата нечто вроде легкого недомогания: ну не смешно ли предполагать, что оно перерастет в серьезную болезнь? Деньги, в чьих бы руках они ни находились, лишь увеличивают могущество государства.

— Я попытаюсь тебе объяснить кое-что, — неторопливо проговорил он, обращаясь к Ибн аль-Хади. — Динаров у Джаафара ибн Яхьи хоть отбавляй. Что правда, то правда. Но, сын мой, золото от него уходит так же быстро, как и приходит. Богатство Бармекидов служит арабам. Визирь не скупится на подарки, пенсии, благодеяния. Назови, кто из хашимитов не принимал подношений? А? Молчишь? Казначей Джаафара ибн Яхьи — мой знакомый. Он рассказывал, что Бармекиды ежегодно раздают по крайней мере двенадцать миллионов динаров — куда больше половины своих доходов. На это есть документы, скрепленные печатями. Деньги у казначея сложены стопками, дирхемы, например, по десять тысяч монет, на каждой стопке для предупреждения ошибок и быстроты выдачи стоит подпись, указана точная сумма.

Я против того, что следует убить визиря. И не только потому, что будут подрублены устои халифата, уничтожен великолепный образец ведения хозяйства, но и потому, что для убийства нет достаточных оснований. К томуже подобный шаг еще и крайне опасен: у Джаафара ибп Яхьи много приверженцев.

Относительно тебя я думаю вот что, — продолжал шейх Исмаил, замечая, как сразу насторожился его воспитанник. — Не ввязывайся в опасные затеи. Береги свою молодость, она дана тебе раз в жизни. Мне бы хотелось — и для тебя это будет лучше, — чтобы ты не сторонился Харуна ар-Рашида, не противодействовал ему, а наоборот, елико возможно, приблизился к эмиру правоверных.

— Но как это сделать? Я бы не прочь… — воскликнул Ибп аль-Хади, делая вид, будто уступает, а в действительности выжидая, что предложит наставник.

— Я рад, что ты не утратил благоразумия. Как молодому и знатному хашимиту легче всего приблизиться к халифу? — растягивая слова, произнес шейх Исмаил, решивший связать юношу такими путами, которые надолго исключат возможность дворцового переворота. — Ну, разумеется, женитьбой на одной из его дочерей. Испытанный, проверенный веками способ. Вот, к слову, Аалия на выданье. Я бы попытался помочь тебе, поговорил с Харуном ар-Рашидом…

— О, мой благодетель! — воскликнул Ибн аль-Хади, в голове которого пронеслись мысли о том, что дочь халифа — превосходная партия. Правда, пришлось бы поступиться честолюбивыми замыслами, но лишь временно. В дальнейшем высокородная жена могла стать весомым козырем в борьбе за престол. — Я боюсь только, Харун ар-Рашид посоветуется с визирем и тот отговорит его…

— Халиф более энергичен и настойчив, чем ты думаешь, сын мой, — возразил старец. — Я рад, что женитьба тебе по вкусу. Будем надеяться на успех! А теперь положись на меня, возвращайся в Басру и жди известий.

— Слушаюсь, мой наставник! В Багдаде мне делать нечего. Но я… я не попрощался… Это не помешало бы…

— Да будет так! — проговорил старец, отвечая собственным мыслям. — Завтра утром я отправлюсь к Харуну ар-Рашиду.

— Разреши мне вернуться во дворец аль-Амина, — продолжал Ибн аль-Хади, — я только переночую…

— Вернуться? Зачем? — переспросил шейх Исмаил, но немного подумав, согласился. — Ладно. Да хранит тебя аллах!

Лодка повернула к берегу, юноша пересел на плоскодонку из пальмовых листьев и поплыл в обратном направлении, а старец, задумавшись, смотрел ему вслед, пока темнота не опустилась на Тигр.

Наступила первая треть ночи. Черный провал внутри неполного круга зародившегося месяца напоминал череп негра, обрамленный седой шевелюрой. Водная гладь стала похожей на темный ковер, расшитый тонкими серебряными нитями. За поворотом на излучине реки показался дворец аль-Амина. Огни во дворце были потушены. Не было слышно ни музыки, ни песен. По парку с лаем носились разбуженные собаки.

Ибн аль-Хади обогнул опустевшую террасу, поравнялся с крепостной стеной, где, как он помнил, были запасные ворота.

На галерее замаячил фонарь. Подвинулся ближе. Собаки, словно по команде, притихли. К балюстраде подошел слуга. Перегнулся, глянул вниз. Судя по одежде, это был евнух. Ибн аль-Хади, не покидая плоскодонки, окликнул его.

— Это ты, господин? — отозвался тот.

— Помоги сойти на берег! — крикнул юноша.

— Изволь, сейчас спущусь.

Фонарь исчез. Затем появился снова, возле берега.

— Давай руку, господин! Только не шуми. Лучше пойдем через потайную дверь.

«С каких это пор у аль-Амина стали бояться шума? Что за секреты?» — подумал Ибн аль-Хади, оставив плоскодонку и следуя за евнухом, который показывал ему дорогу.

На террасе царил страшный беспорядок: кувшины были опрокинуты, один разбит, подушки залиты вином и разбросаны, недоеденные лакомства свалены в кучу.

Миновав коридор, евнух вошел в пустой зал, где недавно состоялся парадный смотр гарема. Тускло догорали свечи, вставленные в серебряные светильники.

— Где наш первый престолонаследник? — спросил Ибн аль-Хади, следуя за провожатым и удивляясь запустению.

— Терпение, мой господин. Сейчас ты его увидишь, — ответил евнух.