Солнце клонится к западу. Вдруг со стороны Тигра, на берег которого по приказу аль-Амина спущены сторожевые псы, доносится громкий лай своры.
На террасу вбегает эмир охраны.
— Мой повелитель и властелин! — восклицает он, простираясь ниц. — К причалу приближается лодка. На борту вроде бы шейх Исмаил ибн Яхья аль-Хашими.
Слова падают, как удары. Музыка обрывается. Меджлис веселья замер. Ибн аль-Хади бледнеет: ему стыдно, — старейший хашимит застанет его в пьяном обществе.
С берега доносятся крики стражников, успокаивающих собак, отрывистые команды кормчего, который приказывает снять паруса и причаливать.
Первый престолонаследник трезвеет, словно на него вылили кувшин холодной воды, срывает с головы венок, молча оглядывает стол, уставленный кубками и бокалами, переводит тяжелый взгляд на полураздетую рабыню, замершую возле шута.
— Прочь с глаз, нечестивцы!
Посылает евнуха дознаться, кто же все-таки прибыл. Тот быстро возвращается и дрожа докладывает:
— Исмаил ибн Яхья аль-Хашими! Он ждет разрешения войти.
— Мы всегда рады видеть достойного шейха! — сквозь зубы цедит аль-Амин, взглядом пригвождая певицу, которая намеревалась уйти. — Да почтит нас Исмаил ибн Яхья аль-Хашими своим присутствием!
Раб отворяет двери. На террасу никто не заходит. Истекает минута, другая… Ожидание давит… Под навесом балдахина расползаются зловещие тени, будто залетела хищная птица. Наконец через порог медленно переступает высокий худощавый старик в черной джуббе и шелковой чалме.
Это глава семейства хашимитов, из которого вышло немало эмиров правоверных и выдающихся государственных мужей, проницательный и дальновидный Исмаил ибн Яхья аль-Хашими. У шейха Исмаила, как его зовут в народе, выпуклый лоб мыслителя, крепкие, несмотря на преклонный возраст, плечи, белые, словно хлопок, брови, некрашеная борода, свидетельствующая о пренебрежении к светским условностям. Людей он ценит по их заслугам и природным качествам, а никак не по происхождению или, упаси аллах, внешнему виду. Главное в человеке, как он считает, честность и набожность. Харун ар-Рашид приходится шейху племянником по мужской линии. Но было бы неправильно, сказать, что старец любит эмира правоверных, потому что тот, как и он сам, хашимит, или ненавидит Джаафара ибн Яхью за то, что визирь — перс. Нет, в груди шейха одно желание — видеть халифат процветающим, а кто именно этого добьется, какое семейство, не все ли равно, лишь бы процветание было длительным и подлинным.
Шейх Исмаил внимательно следил за придворными интригами, которых было хоть отбавляй: визирь интриговал против халифа, престолонаследники строили друг против друга козни, соперничающие группы дозволенными и недозволенными способами утверждали собственное могущество. С философским спокойствием взирал он сверху на непрекращавшуюся борьбу, старался по мере сил предотвратить назревавшие катастрофы; лучше, чем кто-либо другой, знал недостатки двух мужей, стоявших во главе государства, и так же хорошо изучил их достоинства. Харун ар-Рашид и Джаафар ибн Яхья аль-Бармеки со своей стороны уважали почтенного старца за величие и благородство души, за бескорыстие и безграничную любовь к халифату. И только аль-Амин, еще не вышедший из возраста легкомысленной, необузданно-горячей молодости, пренебрегал советами угрюмого на первый взгляд шейха.