Сестра Харуна-ар-Рашида

Глава XVII ВО ДВОРЦЕ АББАСЫ

Атба никак не могла приблизиться к визирю. Джаафар играл на противоположном краю площадки. Чтобы добраться до него, нужно было пройти сквозь толпу, перелезть через канаты. Неожиданно она увидела старого слугу, который, приходя во дворец Аббасы, не раз выполнял поручения хозяина.

— Хомдан! — позвала она громко.

Это был надежный человек. Ему можно доверить послание.

— Хомдан!

— Я самый, я! — отозвался он, выбираясь из толпы, и, увидев необычный наряд Атбы, понял, что у нее секретнее поручение.

Верой и правдой служил Хомдан Бармекидам более пятидесяти лет, сначала прислуживал Яхье ибп Халиду, а затем его сыну Джаафару ибн Яхье. Несмотря на почтенный возраст, был он здоров и подвижен; хозяева относились к ному скорее как к старому другу, чем к рабу, а ей в ответ глубоко почитал их. По национальности был он персом, родиной считал Хорасан, хотя вряд ли помнил его долины. Еще ребенком попал он в Багдад и никуда с тех пор оттуда не выезжал.

— Что случилось, дочка? Это не навредит нам, нет? — голос у старого слуги задрожал.

— Наша судьба в руках аллаха, Хомди! Я рада, что тебя вижу! Ты ведь мне словно родной дядюшка, — воскликнула Атба и, убедившись, что за ними никто не следит, тихо добавила: — Есть послание от сейиды. Надо срочно передать господину.

— Постараюсь, дочка, постараюсь. Игра скоро кончится. Плохо бьют гуру. Смотреть больно. Нет сегодня счастья, — ответил он громко, а затем, подражая ей, сказал едва слышно: — Вернется Джаафар к шатру — я передам ему. Будь, дочка, спокойна! — С этими словами он взял обрывок папируса и спрятал его в абу.

Во дворце Аббасы потянулись долгие часы ожидания. Джаафар задерживался. Госпожа и служанка страдали вместе.

Во дворце было два балкона: один — просторный, выходивший на Тигр, с него открывался прекрасный вид на излучину реки; второй, поуже, находился на восточном фасаде, откуда хорошо просматривались расположенный поблизости дворец Зубейды и укатанная дорога, которая вола к скрытому за рощей замку Вечности. По ней обычно приезжал визирь, и женщины устроили на балконе наблюдательный пункт, скрытый от посторонних глаз густой вьющейся зеленью.

От пристального рассматривания уходящей к горизонту, прихотливо изгибающейся ленты дороги, ослепительно белой под яркими лучами солнца, заболели глаза. О, часы ожидания, томительные часы неизвестности!..

Вдали появился одинокий путник.

— Он! Он!

— Неужели?!

— Смотри, Атба!

— Почему не на лошади? Кажется, он не торопится… Не мираж ли это?

Путник дошел до развилки и свернул в сторону.

На крышу дворца Зубейды легла тень минарета. Протяжно заголосил муэдзин. Аббаса любила предвечерние часы, они наполняли душу спокойствием и умилением. Но сегодня высокие поты призыва к молитве будоражили её, напоминали, что скоро дорога исчезнет из вида, скроется в ночном мраке.

У Атбы голос муэдзина пробудил иные думы и чувства.

— Как ты полагаешь, сейида, — обратилась она к госпоже, — визирь ждет наступления темноты? Меньше будет любопытных…

— Ты еще кого-нибудь подозреваешь? — всполошилась Аббаса.

— Всех и каждого, сейида. И особенно Харуна ар-Рашида.

— Что ты? С каких это пор мой братец подглядывает за визирем? Я, право, такого не замечала. Насколько мне известно, перед Бармекидами открыты все ходы и выходы. Боюсь, Джаафар задерживается из-за жалкого продавца горшков, бесчувственного бумагомараки. Может быть, сию минуту его… — Не закончив фразу, Аббаса с трудом подавила судорожный вздох.

— Не беспокойся, сейида! — воскликнула Атба, испугавшись, что госпожа снова упадет в обморок. — Я настаивала на аресте из предосторожности. Нельзя с уверенностью сказать, что наша тайна известна Абуль Атахии. Да и станет ли он болтать? Впрочем, язык у него действительно длинный. О, если бы не этот язык! Каким бы он был хорошим человеком! Я бы, пожалуй… Ну да вопрос в другом. Предположим, стихоплет проболтается. Кто осмелится раскрыть сплетню халифу? Кто? Вряд ли найдется такой храбрец.

Передавать плохие вести вспыльчивому Харуну ар-Рашиду было очень опасно. Сколько раз бывало, что, пока шло расследование, незадачливый доносчик лишался головы. Придворная знать опасалась не только намекать эмиру правоверных на что-либо неприятное, но и вообще раскрывала рты в его присутствии разве что для славословий. Разведанный секрет долго путешествовал по дворцовым закоулкам, пока достигал ушей высокопоставленных особ. Тогда уж он наверняка использовался против врагов. Джаафар ибн Яхья скорей всего мог ожидать удара со стороны завидовавшей ему халифской родни.

— Вот кого я боюсь… — проговорила Аббаса, показывая рукой на дворец Зубейды. — Эта своего не упустит. Еще сгустит краски. Умеет напакостить, колдунья…

Две женщины — сестра и любимая жена Харуна ар-Рашида, — каждая по-своему им обожаемая, ненавидели друг друга. Возникшая на почве ревности вражда длилась давно и не утихала ни на день. О взаимной ненависти первых сейид халифата знали и господа и слуги и считали это обычным, даже естественным явлением.

— Слух достигнет Зубейды и дальше не пойдет, — вздохнула Атба. По лицу служанки пробежала грустная улыбка. — Что Зубейде даст эта сплетня? У нее и так их хоть отбавляй!

— Как это что! — возмутилась Аббаса. — Думай, прежде чем говорить! Она мой злейший враг! И самый опасный! Если она узнает…

— Как часто мы уверены, что наша тайна скрыта от всех, а люди болтают о ней по базарам да мечетям, — отмахнулась Атба и тотчас пожалела о своих словах: Аббаса переменилась в лице, щеки ее побледнели.

— Что? Что? Зубейда все знает? Дворцовая челядь тоже? Говори же, не мучь меня… — в исступлении воскликнула она и, вдруг обессилев, не смогла закончить фразу.

— Знать-то, она вряд ли знает. Это я чересчур, — упрекая себя, попыталась исправить положение Атба. — Но догадываться, пожалуй, догадывается. Ты такая умная, сейида, а вот в этих делах не разбираешься. Словно ребенок. Дворцы ваши рядом, слепой не заметит, что визирь частенько навещает тебя по вечерам. И уходит — аллаху известно когда. У Зубейды полно доносчиков. Сплетня ничего ей не прибавит. Доказательств-то нет. Да и если жена обладает секретом, это еще не значит, что она расскажет о нем мужу. Халиф капризен, настроение у него меняется. А в руках визиря огромная власть. Наговаривать на визиря, ой, как опасно! Даже Зубейде.

Балкон обволакивала тьма. Дорога скрылась из виду. Во дворце зажгли свечи. Снизу, из кухни, доносились голоса слуг, которые приготавливали ужин. В личные дела госпожи была посвящена одна Атба. Маленьким ребенком попала она к халифу аль-Махди и досталась Аббасе, которая доверяла ей, как самой себе.

— Не лучше ли перебраться на террасу? Он может появиться со стороны реки, — произнесла Аббаса, вставая.

Атба не успела ответить, как из коридора послышалась четкая дробь быстрых шагов.

— Он пришел! Пришел! — воскликнула Аббаса и почувствовала, что сердце ее забилось в такт шагам Джаафара; она бросилась было навстречу мужу, но Атба преградила ей дорогу.

— Иди в свою спальню, сейида! Я приведу к тебе господина. У вас не будет свидетелей, я тоже уйду.

Аббаса поспешно удалилась, а служанка выскочила в коридор. Джаафар стоял у двери. Яркий свет десятков свечей подчеркивал черноту его джуббы и тюрбана.

Склонившись, Атба поцеловала руку визиря.

— А, это ты! — бросил он отрывисто. — Где твоя госпожа?

— В спальне, мой повелитель. Ждет уже несколько часов, — ответила Атба, распрямляясь и быстрым взглядом осматривая Джаафара.

Он хорошо выглядел, визирь! Ему было тридцать семь лет. Мужчина в расцвете сил! Изысканно одет. Фигура стройная, подтянутая. В каштановых волосах едва проглядывала седина. Открытое лицо окаймлено густой бородкой. Глаза блестят задорно, линии рта энергичные, волевые. Тюрбан слегка сдвинут назад, и на выступающем лбу видны легкие морщинки. Страстная, горячая натура! Не в пример Фадлю, этому прихвостню первого престолонаследника, он не сдержит гнев, не простит оскорбления.

«Хороший муж у моей сейиды!» — подумала Атба. Она проводила Джаафара до покоев Аббасы и осталась сторожить у входа.