После ухода шейха Исмаила Харун ар-Рашид погрузился в раздумье. Разговор был неприятный, чреватый далеко идущими последствиями, и халиф, фразу за фразой, восстанавливал его в памяти. Не было ли в словах хашимита скрытого умысла? Верно ли он сам отвечал старцу? Не допустил ли какого промаха, ошибки? Нот, все как будто было правильно… Именно так и должен был отвечать эмир правоверных. Но червь сомнения грыз его душу.
С давних пор Харун ар-Рашид делал ставку на Бармекидов. Прав ли он был? Влияние визиря растет день ото дня… Уже сколько было намеков, сигналов! Столь большой силы не имеет никто из родственников — ни двоюродные братья, ни племянники халифа. Не начнется ли смута? Ах, как важно быть сейчас предусмотрительным!.. Нельзя отрицать — Джаафар ибн Яхья нужный человек, Бармекиды знают свое дело. За пользу, которую они приносят, можно простить многое. Многое или все?.. Благодаря визирю эмир правоверных освобожден от повседневных забот и тягот по управлению халифатом. Но всегда ли соблюдаются государственные интересы? Джаафар ибн Яхья — перс. Душой, телом и помыслами. Наверняка он поддерживает смутьяна аль-Аляви. Они оба из Хорасана…
Расхаживая по залу, Харун ар-Рашид заметил уроненный жезл. Поднял его, и тут взгляд халифа неожиданно упал на листок бумаги, лежавший возле подушки, на которой он сидел, принимая шейха Исмаила. Вот чудо! В зал никто не входил! Как бумага очутилась здесь?
Халиф развернул лист, прочел стихи, написанные незнакомым, явно измененным почерком. Кровь бросилась ему в голову. Он тяжко охнул и снова перечитал последние строки:
Воистину владыку раб не чтит,
Заносится и власть его срамит,
Когда к нему неблагодарен он,
Душой ничтожен, жалок и смешон.
Злая касыда! Кто ее подбросил? Кругом обман, предательство… О аллах, что предпринять? Стихи задевают за живое, больно жалят. Неужели потому, что он завидует собственному визирю? Это же смешно! У Джаафара ибн Яхьи огромное состояние, в его ведении казна, ему обещан Хорасан. Проклятие! До каких пор будет расти влияние визиря? Не представляет ли оно опасности для халифской власти? Не пора ли положить этому конец?..
О том, что в стихах содержится клевета, Харун ар-Рашид не думал. Ему вспомнились другие стихи[32], он прочитал их вслух:
Когда рука твоя смела,
То попадает в цель стрела;
Когда ж ты страхом обуян,
Пребудет втуне дерзкий план.
И если завтра муравей
Летать научится быстрей,
Чем птица, духом не робей
И тварь прихлопни поскорей.
Харун ар-Рашид размахивал жезлом, будто сокрушал невидимых врагов.
Золото, драгоценности, священные реликвии ислама… Неужели все это, когда его не станет, будет принадлежать визирю? Аль-Амин глуповат и безволен, ему не удержать власть. Остается аль-Мамун. Тот удержит. Но он полуараб, полуперс, вырос на глазах Джаафара ибн Яхьи, у него иные намерения, чем у Аббасидов. Да и как он попал в престолонаследники? По просьбе или, точнее, по настоянию визиря. Как тогда старался Джаафар ибн Яхья! Нет ли тут сговора? Неужели династии приходит копец?
Харун ар-Рашид в бешенстве кусал себе пальцы.
Можно ли изменить ход событий, повернуть историю вспять, избавиться от чужеземцев, укрепить власть за Аббасидами?
Он заскрежетал зубами. И снова вспомнил стихи:
Была затея так смела,
И были так мудры решенья,
Но вот запутались дела
И одолели нас сомненья.
Как людям трудно молоко
Вернуть назад в коровье вымя,
Так нынче планами своими
Нам поступиться нелегко.
Боюсь, нам было б не до смеха,
Когда б судьба нас подвела!
Ведь лопнет бечева успеха,
Которой связаны дела.
У визиря много друзей, сообщников. За него выступают эмиры, знатные люди оказывают ему поддержку, уважают его. Но у Джаафара ибн Яхьи хватит и врагов…
Харун ар-Рашид замер перед пологом, жезлом расправил его складки. Золотом по шелку были вышиты стихи, и он прочел их вслух:
Не спеши в серьезном деле,
Поступай всегда с умом,
Что предвидеть не поспели,
С тем не справиться потом.
И ошибкам оправданья
Не ищи, душой скорбя!
Все напрасны упованья:
Люди не простят тебя!
На душе стало спокойней.
«Кто же подбросил касыду? Кто? — в который уже раз спрашивал себя халиф. — А может быть, это все клевета? Правдивый человек так не станет поступать. Все может быть, все…»