Сестра Харуна-ар-Рашида

Глава XLVIII ПРИТВОРСТВО

Первое, что ощутил, зайдя в Парадный зал гарема, Джаафар ибн Яхья, был терпкий запах мирры. Глаза ослепил яркий свет, исходивший от пламени сотен свечей.

Визирь не был удивлен этим приглашением. Он ждал его с той поры, как тайна существования Хасана и Хусейна была раскрыта. Рано или поздно приглашение должно было последовать. И вот час настал… Расспросить Масрура, выведать мелочи, зацепиться за них не удалось: палач молчал, видимо, предупрежденный. А ехать, хочешь не хочешь, было необходимо. Визирь взял преданных, обученных телохранителей — в случае чего постоят за хозяина… Дворцовая стража пропустила свиту за четвертые крепостные ворота. Хороший признак! Но не попытка ли это усыпить подозрения, захватить врасплох? Это так похоже на блистательного эмира правоверных!

Привыкнув к свету — не специально ли подстроен резкий переход к нему от темноты? — он увидел возлежавшего на тахте халифа и приветливо заулыбался.

Харун ар-Рашид встал, шагнул навстречу визирю.

— Как я рад, мой друг! Но почему ты в наряде воина? Я пригласил тебя на ужин, а не на военный парад.

Он увлек визиря за собой на тахту. Когда они уселись на ней, разговор пошел о халифате.

— Столько забот, мой друг! — жаловался Харун ар-Рашид. — Устал я от них. Ты что-то реже стал заглядывать в замок Вечности. Приходится мне одному вести все дела. Ай, как нехорошо! — пожурил он гостя и рассказал об индийских послах, о предложении установить прочный союз двух государств, упомянул о легендарной сабле и свирепых псах.

— Да будет замок Вечности бессменным символом величия и могущества халифата! — торжественно произнес Джаафар ибн Яхья. — Желаю тебе, чтобы чужеземные послы всегда искали союза с арабами!

Беседа перемежалась частыми уверениями в дружеских чувствах. Собеседники знали, что на самом деле меж ними дружбы, так же как искренности, давно уже нет, что остались лишь желчь и обман, и все же оба лицемерили, льстили и делали вид, будто доверяют друг другу.

Рабы принесли уставленный блюдами и кувшинами стол, расположились полукругом, готовые исполнить любое желание господ. Харун ар-Рашид лично подавал визирю, дважды предлагал каждое кушанье, выбирал лучшие куски[34]. Джаафар ибн Яхья, показывая свою воспитанность, пробовал только после второго предложения.

Говорил больше халиф.

— Откушай пирога, мой друг! Фазан, который в нем запечен, еще утром бегал на свободе. — Он протянул визирю подрумяненный, аппетитный кусок. — Отведай, прошу! Что скажешь? Не так-то просто изловить фазана. Только хитростью, как, к примеру, аль-Аляви. Ах, совсем забыли мы про беднягу! Еще кусочек с крылышком?

— Тысячу раз благодарю! Я уже сыт милостью аллаха, — поблагодарил Джаафар ибн Яхья, еще более настораживаясь и думая, случайно ли халиф упомянул имя аль-Аляви или ему уже успели донести.

— Теперь попробуй это красное яблочко! Тоже ведь зрело на солнышке, наливалось, а кто-то сорвал, — угощал Харун ар-Рашид.

Яблоко неожиданно выскользнуло у него из рук и покатилось по ковру.

— Смотри-ка, не хочет, чтобы его съели, рвется на свободу! — рассмеялся халиф, принимая яблоко от раба. — Совсем как аль-Аляви! Бедняга, видно, только и грезит, что о Хорасане. Не хочешь ли ты, мой друг, поклясться, что это не так?

За одно мгновение перед глазами Джаафара ибн Яхьи промелькнули лица тюремных стражников, дворцового евнуха, старой служанки, убиравшей комнаты, конюшего, что вывел тогда лошадей. Кто из них предал? Кто?

— Аль-Аляви клятвенно обещал мне никогда не выступать против халифата. Я поверил ему и освободил узника, — заявил он напрямик. — Это лучше, чем ждать, когда его сторонники в Хорасане поднимут восстание, чтобы освободить своего вождя.

— Аллах тебя отблагодарит, мой друг! Ты предугадал наше желание, — подхватил Харун ар-Рашид. — Не откушаешь ли засахаренных фруктов? Без сладкого никак нельзя.

Ужин заканчивался. Собеседники были предупредительны, шутили, смеялись. Рабы принесли сосуды с чистой горной водой, полили на руки.

Визирь не был обманут приветливостью халифа, — чем Харун ар-Рашид приветливее, тем с ним надо быть осторожней! Покидая в начале ночи Парадный зал гарема, он знал, что положение его, и без того трудное, осложнилось еще больше. Но он не жалел, что освободил аль-Аляви. Приглашая хорасанца в Багдад, он обещал ему свободу; эмир правоверных скрепил тогда договор печатью, а сам затем вероломно бросил аль-Аляви в темницу. Теперь-то он, конечно, коль дело сделано, изворачивается и лжет, будто хотел выпустить узника. Цена халифским уверениям — грош. За его наигранной веселостью кроется неуемная, дикая злоба.

Вечер в замке Вечности прошел удачнее, чем можно было предполагать. Чувство опасности, не покидавшее визиря во время беседы, начинало ослабевать. Когда он переберется в Хорасан, аль-Аляви будет ему надежной опорой.

Он не мог услышать, как, оставшись один, Харун ар-Рашид произнес страшную клятву:

— Пусть меня покарает аллах, если я не уничтожу тебя, Джаафар!

Возвращаясь домой, визирь думал, что он обошел халифа, а халиф в это время радовался, что он перехитрил визиря. И ни тот, ни другой не догадывались, что оба они ошибаются.