Сестра Харуна-ар-Рашида

Глава LIII АББАСА И ЕЕ СЛУГА УРДЖУАН

Аббаса мечтала о спокойной жизни в тихой хорасанской долине: муж рядом, дети тоже, и больше никого… Мечты и желания, как далеки они от исполнения, как обволакивают они душу и бередят раны! «Что, если брат узнает о Хасане и Хусейне? — в тревоге спрашивала она себя, возвращаясь к миру действительности. Навязчивые мысли о последствиях раскрытия тайны приводили в ужас. — Упаси аллах, брат придет в неистовство. Тогда никому несдобровать».

Аббаса стала мнительной. Два человека не могли побеседовать вполголоса, чтобы она не заподозрила, будто они договариваются схватить ее и отправить в темницу; если ко дворцу двигался отряд всадников, была уверена — отряд послан за ней.

Успокоить госпожу умела одна Атба; служанка находила нужные слова, подбадривала:

— Халиф милостиво принял визиря (Абуль Атахия молчит, сейида!), меджлис утвердил Джаафара ибн Яхью наместником Хорасана (наконец-то мы дождались!); говорят, в Шемассийском дворце идут сборы к отъезду… На улицах людно, будто большой праздник.

Сидя с Атбой на террасе, Аббаса деланно улыбалась. Радости она не ощущала, чувства ее притупились. Перегнувшись через перила, смотрела на дорогу. К чему ей праздник? Что толку в решениях меджлиса? От визиря третий день нет весточки. Не забыл ли он свою Аббасу?..

В сторону Нахравана то и дело проезжали всадники. Вдруг она заметила, что к дворцу направляется человек в одежде хорасанского гонца. Она пригляделась и узнала — Хомдан! И тотчас послала Атбу навстречу:

— У него послание визиря! Ступай скорей!

Вцепившись в перила, следила за служанкой. Вот Атба спустилась вниз, проскользнула за ограду, бежит по дороге. Вот они встретились. Но что это?! Хомдан ничего не передает. Никакого послания! Что случилось?! Они разговаривают, вместе идут к дворцу… Ах!

Опомнившись, Аббаса увидела склоненную над собой Атбу, рядом хлопотал Хомдан, услышала его голос, хрипловатый и надтреснутый:

— Не изволь беспокоиться, сейида, тебе никакая беда не угрожает.

Откуда ему знать, что она волнуется не за себя!

— Тебе надобно ехать в Нахраван, сейида. Визирь прибудет туда.

Она не выдержала:

— Как ты посмел оставить его одного?

— Он в добром здравии, сейида, в хорошем настроении, чего и тебе желает.

— Ах, да что там говорить с тобой! — махнула она рукой и обратилась к Атбе:

— Мы, наверно, не сможем покинуть Багдад без Хасана и Хусейна. Как ты думаешь?

— Верные люди доставят малюток из Хиджаза прямо в Хорасан, — нашлась служанка. — Верно я говорю, Хомди?

— Верно, верно, дочка! — подтвердил старый слуга.

— В котором часу выезжать?

— Чуть свет, сейида.

— Когда мы будем далеко от Багдада, то даже если поэт и проболтается, никто не станет искать Хасана и Хусейна, — сказала Атба.

— Поклажи бери поменьше, — наставлял Хомдан, — слуги пусть добираются поодиночке, чтоб не вызвать подозрений. Поезжай вдвоем с Атбой, оденьтесь будто наложницы.

Аббаса приняла решение быстро и неожиданно.

— Джаафар не забыл меня! — воскликнула она, едва не заплакав. — Неужели мечты сбудутся? Я готова ехать! Хоть в крашеном одеянии певицы!

После ухода Хомдана настроение у нее снова изменилось: радость сменилась унынием. Женщина была и остается рабыней своих чувств. Понурив голову, бродила Аббаса по дворцу. С детства любила она укрытые от солнца переходы, прохладные галереи с колоннами, внутренние дворики, балконы, опочивальни, покои, гостиные. Привыкла к слугам, тенистому парку, величавому Тигру. И от всего этого нужно будет отказаться, все бросить… Почему? За что карает аллах? Слуг и рабов она возьмет с собой, всех до единого, во главе с Урджуаном. Но остальное-то не возьмешь… А вдруг, раскрыв тайну, брат соберет войско и двинется на Хорасан? Страшно подумать…

Мимо погруженной в раздумье Аббасы со свертком в руках прошла Атба. Аббаса остановила ее, спросила, где Урджуан. Лицо у служанки было покрыто потом и пылью — следит, как слуги пакуют корзины.

— Позови его!

Евнух-бербер явился тотчас же. Он был худощав, обладал длинными тонкими ногами с уродливо развитыми коленками. Его кастрировали в детском возрасте, и на подбородке его не росло ни единого волоска. Возраст, как у всех рано оскопленных, было определить трудно. По внешнему виду ему можно было дать лет тридцать — тридцать пять. На самом деле Урджуану перевалило за пятьдесят.

Вырос евнух во дворце аль-Мансура. Когда родилась Аббаса, его приставили к девочке вместо няньки. Халиф доверил ему свою дочь: аль-Мансур, мать которого была родом из Северной Африки, питал нескрываемое расположение к берберам.

— Ты хочешь поехать со мной, Урджуан? — спросила Аббаса, думая о том, как привыкла она видеть возле себя смуглое безбородое лицо.

— Твои желания — это мои желания, — ответил бербер и, заметив, что глаза у госпожи красные, сам уронил несколько слезинок. — Я твой верный раб, сейида.

— А ты знаешь, куда мы направляемся?

— Куда угодно, сейида! Хоть на тот свет.

— Помоги аллах, чтобы ближе! — вздрогнув, прошептала Аббаса.