Сестра Харуна-ар-Рашида

Глава V ДОМ РАБОТОРГОВЦА

Атба отошла от смотрового окошка, отдала распоряжение, и чернокожий привратник приотворил массивные ворота.

Первым во двор, держа на руках спящего мальчика, вошел Риаш. На его плече покоилась детская головка, тоненькие ручонки обвивали шею. Следом за ним в узком проеме ворот исчезла Барра, бережно унося второго мальчика. Слабые отблески фонарика, дрожавшего в руке Атбы, пересекли широкое пустое пространство перед домом и затерялись во внутреннем дворике.

Снаружи., перед оградой, погонщик повернул мулов и, ругаясь, погнал их вниз по аллее.

Подслушанный разговор отвлек внимание Абуль Атахии от дела, по которому он пришел. Новая тайна показалась ему более привлекательной. В ней замешан важный господин, сейида… Но кто они такие? Вот если бы узнать да урвать солидный куш!

«Не буду торопиться, теперь это ни к чему, — решил он, подстегиваемый неотступной жаждой интриг, и остался в укрытии. — Прежде всего осторожность! Ага, скрипнул засов, привратник удаляется. Подожду-ка еще. Чтоб никто не заподозрил, будто… Ничего-то я не видел и ничего не знаю. Только что приехал. Нужно схитрить. Хитрость поможет выведать тайну!»

Он выждал несколько минут, затем подошел к воротам.

На стук молоточка из внутреннего дворика отозвался хрипловатый голос привратника:

— Кто там еще?!

— Отворяй, Хайян! — прикрикнул Абуль Атахия и снова забарабанил в ворота.

— Иду я, иду! — заторопился негр.

Со скрежетом отворилось смотровое окошко, и блики света скользнули по черному лицу.

Привратник уставился на поэта и, узнав его, выразил удивление:

— Ай, ай, ай! Это ты, мой славный господин! Вот не думал, никак не думал. Что так поздно? Скоро аллах отсчитает полночь. Ну погоди, отопру.

Тяжко вздыхая, Абуль Атахия прошел во двор.

— Ох, и устал я! — простонал он, переводя дыхание. — Хозяин дома?

— А где ему быть, мой славный господин? У тебя что срочное? — поинтересовался привратник. По-арабски он говорил с трудом, путал «айн», «гайн», «каф» и «кяф».

— Ночью не ходят в гости, Хайян! По делам, и то редко когда заглядывают. Небо сегодня словно черный шелк. Я бы, наверно, не постучал, если б, подъезжая, но увидел, что дом освещен, как на свадьбе. Уж и вправду не свадьба ли у вас? — болтал поэт, больше не напоминая о мнимой усталости. — Я что-то не слыхал, чтобы Фанхас бодрствовал после ужина. Может, к нему приехал откуда близкий друг? А? Ну что ты молчишь? Люблю, когда приезжают друзья! — Он со смешком подтолкнул шагавшего чуть впереди негра. — Выкладывай, что за праздник-то!

— Да чтоб их джинны позабирали! Какой там праздник! Спать не дают, — буркнул привратник и, будто испугавшись собственных слов, добавил: — Не знаю я ничего. Непутевая ночка. То одни, то другие. Доложу хозяину.

— А где он сейчас?

— У себя.

По длинной галерее, освещенной свечами, они прошли к лестнице, поднялись наверх. Дом казался вымершим: ни слуг, ни рабов. Тишина. Приемная комната, куда обычно поначалу приводят гостей, была погружена в темноту. Хайян принес подсвечник, попросил немного подождать и отправился за хозяином.

«Вот я и в доме! — удовлетворенно вздохнул Абуль Атахия. — Запоздалые путники где-то притихли. Не хотят, чтобы их услышал кто-либо посторонний. Не знают, кто пришел. Боятся. Но где они? Дом велик. Ради того чтобы разведать это, стоит задержаться на ночь. А что, если выйти в коридор и одним глазком заглянуть в соседние комнаты? Расположение покоев знакомо… А если меня заметят? Ладно, как-нибудь выкручусь…»

Он взялся за дверную ручку, хотел потянуть ее. Вдруг глубокую тишину ночи всколыхнул приглушенный смешок. Тотчас оборвался. И больше ни звука. Но смеялся мальчик — поэт был готов поклясться в этом — значит, искать надо было где-то поблизости. Какая удача! Лишь бы хватило времени…

Неожиданно быстро вернулся Хайян.

— Чего делать-то, мой господин? Хозяин лёг спать. Будить его?

— Что ты! Что ты! — замахал руками Абуль Атахия. — Разве можно беспокоить твоего хозяина! Лучше я подожду до утра, тогда и побеседуем. А сейчас мне бы тоже не мешало отдохнуть. — Он потянулся, сладко зевнул и потер глаза. — Аллах повелел спать по ночам.

— Мой господин ужинал? — осведомился привратник. — Может, принести чего?

— Спасибо, Хайян. Ты, я вижу, человек услужливый, но я не голоден. Просто устал. Ехал, понимаешь, на лошади и вконец обессилел. Как назло отпустил погонщика. Теперь и до дома-то не добраться. Не идти же пешком такую даль?

— Если тебе надобно, в пашей конюшне сколько хочешь мулов, выбирай любого!

— Зачем же?! — всполошился Абуль Атахия. — Дело у меня важное, стоит ли уезжать, если оно, с помощью аллаха, принесет дирхемы.

— Оставайся ночевать, мой славный господин! — в свою очередь, воскликнул Хайян, быстро смекнувший, что хозяин будет недоволен, если отпустить гостя, приехавшего по делу, которое сулит барыш. — Это я к слову. Куда тебе ехать?

— Можно бы и остаться, — словно нехотя протянул Абуль Атахия. — Но разве тут у вас уснешь, когда по всему дому огни?

— Потушим, мой господин! — заверил негр. — Сейчас проведу тебя в комнату, где топчан, и потушим.

— Далеко ли? — снова встревожился поэт, которому хотелось остаться по соседству с мнимыми бедуинами. — Не лучше ли прилечь здесь? Я человек нетребовательный…

— Насупротив, через коридор.

— Ну тогда можно.

— Оставайся, оставайся! — уговаривал Хайяп Абуль Атахию. Тот, будто против воли, постепенно уступал.

Оба были довольны; негр — потому что надеялся услужить строгому хозяину, а придворный поэт рассчитывал за ночь разгадать тайпу и поутру договориться с Фанхасом.

Возможность поднять цены на белых рабынь должна была прийтись работорговцу по душе. Жадный по природе иудей был вдвойне жаден и охоч до крупной наживы. Какие при этом использовались способы, пусть даже порочные, но имело значения. Важен был лишь коночный результат — золотые монеты.

«Пусть другие чуждаются обмана и лжи, — говаривал он бывало, разоткровенничавшись. — Я не страдаю болезнью с преглупым названием „совесть“. Смешные людишки! Нагородили всяких дурацких понятий и всеми силами тянутся к пустякам, превозносят их до небес. Ну что такое честь, ради которой глупец упускает возможность разбогатеть, а то и здоровьем да жизнью жертвует?! Разве когда-нибудь она накормила голодного, напоила жаждущего, согрела замерзшего? Нет, тысячу раз нет! Честь — ничтожество, мираж. Золото — вот сила и власть мира, всемогущий жезл, и тот, кто схватил его, — халиф, перед которым низко склоняются головы».

— Так и быть, Хайян, я переночую, чтобы не оставлять твоего хозяина в неведении, и поутру побеседую с ним, — согласился Абуль Атахия. — Проводи меня, я с удовольствием лягу отдохнуть.

Последовав за негром, который пошел вперед с подсвечником в руке, он пересек коридор, присматриваясь к дверям (не за этой ли находятся мнимые бедуины?), и вошел в спальню.

— Вот топчан для тебя! — осклабился его проводник, указывая на ложе, покрытое ковром. — Клянусь аллахом, будет очень удобно.

— Благодарю тебя, Хайян!

После ухода негра Абуль Атахия снял чалму и абу, надел ночную шапочку, которая была приготовлена на ложе, и стал терпеливо ждать. Когда огни на галерее потухли, он вышел в коридор и, держась за стенку, осторожно пошел туда, где сквозь щелку пробивалась узенькая полоска света.