Сестра Харуна-ар-Рашида

Глава XX ПО ДОРОГЕ К ДВОРЦУ МУХАММЕДА АЛЬ-АМИНА

Фадль, которого мы покинули в тот момент, когда он вызволил придворного поэта из беды, приказал садиться на лошадей, и всадники двинулись в путь.

Абуль Атахия не отставал от своего спасителя. Слова доноса едва не срывались с его языка. Если бы он не догадывался, что Атба действовала по повелению могущественной госпожи, трудно сказать, как бы дальше развернулись события. Вознаграждение манило сребролюбца, но торопиться он бы, пожалуй, не стал; конечно, не из жалости к детям, которых в случае обнаружения тайны едва ли не ожидала верная смерть, а вследствие почти непреодолимого страха перед вспыльчивостью халифа и прозорливостью визиря.

Вдали над ристалищем, где начиналась подготовка к конным состязаниям, в лучах солнца плавали облака пыли. Улица, на которую выехали Фадль и его спутники, отлого спускалась к Багдадскому мосту. На переправа царило оживление. По деревянным мосткам, уложенным на барках, двигались вереницы людей, мулов, лошадей и верблюдов. Одной рукой погонщики держались за протянутые вдоль бортов толстые канаты — одновременно они служили и ограждением, — другой вели взбудораженных, перепуганных животных, часто осаживали их, успокаивали. Крики, фырканье, рев, ржанье сливались в один неумолчный гул.

Не доезжая до переправы, всадники спешились. Подавая пример, Фадль опустил на лицо покрывало. Это была необходимая предосторожность: по обоим сторонам моста круглосуточно дежурили тайные люди, — один аллах знал, кому они служили и что замышляли.

За Багдадским мостом путь к дворцу первого престолонаследника пролегал по ар-Русафе и вдоль берега Тигра тянулся на юго-восток, пересекая аль-Мухаррем.

Всадники торопились. Мухаммед аль-Амин поджидал белых рабынь к завтраку, но утро уже прошло. Становилось жарко. Фадль опаздывал. Ему не терпелось доложить об удачной покупке, и он, стараясь наверстать упущенное время, подгонял взмыленного скакуна.

Каждая услуга аль-Амину приближала Фадля к достижению заветной мечты — получению должности визиря. Молодой повеса ненавидел Джаафара ибн Яхью за то, что вознесшийся вольноотпущенник имел наглость поддерживать второго престолонаследника, выскочку аль-Мамуна; эти Бармекиды совсем распустились, ни во что не ставят хашимитов, этак они подберутся и к трону! Проклятого перса выдвинул Харуп ар-Рашид. Хорошо бы, конечно, если бы эмир правоверных его и сбросил, но на это трудно рассчитывать. В запасе у Фадля имелся другой план, хитроумный и тонкий. Пробьет час, когда халифом станет аль-Амин. Джаафару тогда несдобровать. Место визиря будет свободно. Вот тогда-то и вспомнятся все услуги… Освобождение Абуль Атахии тоже играло на руку, — авось поэт тогда и пригодится. Словом, хорошо все то, что может быть использовано против вольноотпущенника.

Ко дворцу Мухаммеда аль-Амина вела широкая, усаженная буковыми деревьями аллея. Дворец был окружен парком и защищен, словно крепость. Влево и вправо от тяжелых железных ворот, которые с трудом открывали здоровенные стражники, расходились толстые каменные стены с бойницами для стрелков и выступающими башнями, где были установлены метательные машины. С обеих сторон стены доходили до самого берега Тигра. Багдад бурлил, партии и группировки соперничали, боролись, а потому загородные резиденции строились с расчетом на длительную осаду.

Фадль спешился не перед воротами, как обычно, а в начале аллеи и подозвал Абуль Атахию. Чутье подсказывало ему, что у поэта есть новости. Небольшая прогулка в этом случае была очень кстати.

На въездной площади, куда упиралась аллея, было людно, как на базаре. Дежурившая днем и ночью стража пускала за ворота только господ. Слуги и конюхи располагались прямо возле крепостной степы, привязывали к деревьям лошадей, задавали им корм и поджидали хозяев.

То, что услышал Фадль, шагая с Абуль Атахией по аллее, в конце которой уже виднелось белое здание дворца, как громом поразило фаворита престолонаследника.

— Не может этого быть! Не верю я тебе! — воскликнул он, впиваясь взглядом в озадаченного поэта и скорее чувствуя, чем понимая, что тот сказал правду. — Ты все выдумываешь, стихоплет! Берегись, несчастный! Немыслимо, чтобы госпожа Аббаса была замешана в столь грязной истории. Не верю я! Отказываюсь верить! Мой совет тебе — держи язык за зубами!

Абуль Атахия не ожидал таких слов со стороны злейшего врага Джаафара ибн Яхьи. Лишь последняя фраза оставляла ему кой-какую надежду: не притворялся ли Фадль, опасаясь, что тайну разузнает и раньше использует кто-нибудь другой?

— Я сам себе не верю! — оправдывался он, искоса поглядывая на фаворита престолонаследника. — Не верю, хоть и видел собственными глазами. Ты прав, может быть закралась ошибка… Иногда и зрячий ошибается: один только ложный шаг — и он падает в пропасть, куда не упал бы слепой.

В завершение тирады он пожал плечами, как бы говоря: «Какое мне, впрочем, до всего этого дело! Были бы денежки».