Ночь накануне возвращения в Пико Мундо. Коттедж у моря, в котором я, Аннамария и юный Тим спимв разных комнатах. Через открытые окна веет морем. Вместе с легчайшим ветерком доносится убаюкивающий шепот ласкового прибоя, разбивающегося о берег.
В тишине и размеренности коттеджа меня настиг сон, наполненный хаосом и какофонией. Пронзительные крики ужаса, крики ликования. Сквозь пятна света, туманящие зрение, злобно таращатся, наплывают, а потом истаивают чьи-то лица. Чужие руки тянут, толкают, дергают, хлопают. Словно под жуткими пытками, кто-то завывает, и блеет, и стрекочет, и стонет — в чужом, лишенном гармонии мире это сошло бы за музыку.
В жизни я не напивался ни разу, однако во сне, судя по всему, был пьян. Катался по земле, которая рыскала не хуже палубы корабля во время шторма, и обеими руками прижимал к груди урну, погребальнуюурну. Слышал, как выкрикиваю имя Сторми, но прах в урне принадлежал не ей. Мне было откуда- то известно, что это прах бессчетного числа умерших.
Вихрь размытого света вдруг разрезали ленты тьмы, и я испугался, что мне грозит слепота. Сердце стучало все громче, пока не заглушило все прочие источники звука.
Из бурлящей толпы, из тьмы и света, выступи ла Блоссом Роуздейл, единственный и неповторимый Счастливый Монстр, как она сама себя называла. Она выбрала это имя не потому, что питала отвращение к своему внешнему виду, а из-за того, что, вопреки любым страданиям, оставалась по- настоящему счастливой.
Я понял, что стою перед ней на одном колене, когда она протянула левую руку — изувеченную огнем, из пальцев только большой и указательный, — коснулась моего подбородка и приподняла мою склоненную голову. Мы оказались лицом к лицу.
— Одди, нет! — порывисто воскликнула она. — О нет, нет, нет!
Мы познакомились с ней в январе в Магик Бич и быстро подружились — неудачники, каждый по- своему. Сорок пять лет назад, когда ей было всего шесть, напившийся отец в порыве ярости сунул ее головой в бочку с мусором и поджег, плеснув керосина. Она опрокинула бочку и вылезла наружу, но к тому времени уже вся пылала. Врачи спасли одно ухо, отчасти восстановили нос, реконструировали губы. Волосы у нее больше не росли, а лицо было стянуто ужасными келоидными рубцами, которые не -юг сгладить ни один хирург.
Я никогда не видел в снах Блоссом, но она, выплыв из хаоса кошмара, помогла мне подняться на ноги и сказала, что нужно опереться на нее. По непонятным причинам я отгонял ее, настаивал, что приношу смерть всем, кто рядом, однако разубедить ее не удавалось. Она была всего пяти футов ростом и в два раза старше, но наполнила меня силой, необходимой, чтобы продраться сквозь множащийся бедлам, сквозь размытый свет и кружащие тени, сквозь море воплей туда, куда я и не догадывался, к тому, что оказалось в итоге амарантом.