Его убили выстрелом в спину. Крови было немного, поскольку пуля попала в сердце и оно мгновенно перестало биться. Он не успел вытащить оружие. Тейлор Пайпс был парнем быстрым и смышленым, не из тех, кто даст застрелить себя в спину.
Помещение, в котором он встретил свой конец, насчитывало футов десять от двери до передней стены и, может, футов двадцать пять поперек. Я стоял позади головы великана и смотрел на заднюю поверхность его чудовищной морды. Со стороны главной аллеи было не видно, что морда состоит из двух частей, но с этой стороны соединительные болты и центральный шов бросались в глаза. Задние части глазных яблок, грозно вращающиеся, когда морда оживала, возвышались футов на шесть надо мной, а рот располагался прямо над полом.
Кроме двери, за которой скрывалась лестница в серый коридор, в комнате было еще четыре двери: две по бокам от той, из которой я вышел, и по одной в боковых стенах. Между дверей висели зеркала. В первом я словно распух от жира. Во втором стал тонким, как карандаш. В третьем отразился с огромной головой и миниатюрным телом. В четвертом — с огромным телом и головой не больше бейсбольного мяча. В пятом зеркале мои тело и голова извивались и скручивались, будто я был джинном из лампы. В каждом зеркале у меня кровоточила левая рука, и в каждом зеркале я держал в правой «глок».
Я предполагал, что все четыре двери вели в разные секции лабиринта и что посетители не однажды возвращались в это помещение, пытаясь выбраться на свободу. Сектант, заставший Тейлора врасплох, мог по той или иной причине уже покинуть комнату страха, а мог до сих пор скрываться где-то внутри. Так или иначе, он мог в любой момент вернуться через одну из пяти дверей.
Отвернувшись от последнего зеркала, я увидел то, что было так важно для меня во сне об амаранте, то, что я считал урной, — цилиндр из нержавеющей стали, примерно в полтора раза выше и шире, чем картонная коробка из-под молока.
Цилиндр помещался рядом со сверхмощным электрическим компрессором и сопутствующим оборудованием, в котором даже неуч-механик вроде меня признал источник чудовищных выдохов, сопровождавших яростный рев великана. Четырехдюймовая труба соединяла компрессор со ртом монстра.
Урна не могла быть ничем иным, кроме как контейнером с убийственным вирусом бешенства. Он содержался в виде взвеси в среде, которая безотказно доставит его в дыхание великана. Вирус с силой распылится по переполненной людьми главной аллее, захлестнет радостную толпу и понесется к многочисленным аттракционам в центре ярмарки. Смертоносная среда не должна была иметь ни вкуса, ни запаха, но могла выглядеть как легкий туман.
У Оззи Буна выходил роман о смертельном вирусе. Поскольку Оззи не мог удержаться от того, чтобы не поведать друзьям очаровательные подробности своего исследования по теме книги, я знал о вирусах больше, чем хотел бы, так же, как знал и о летучих мышах, печеночных двуустках, распространенности психических расстройств у клоунов и обучаемости свиней убийству.
Бактерии — чрезвычайно маленькие существа, но вирусы — еще меньше. Размеры больших вирусов составляют всего одну пятую от размеров средней бактерии, но подавляющее большинство на порядок меньше. Вирус гриппа насчитывает восемьдесят нанометров в диаметре. Вирусы такие крошечные, что в обычный микроскоп их не разглядеть. Их строение оставалось неизвестным вплоть до изобретения электронного микроскопа в одна тысяча девятьсот тридцать третьем году. В одну каплю воды могли поместиться миллиарды вирусов.
У вирусов нет ни одного из наших пяти чувств. Зато есть другое — единственное, в котором они нуждаются, — необъяснимая способность выявлять химический состав поверхности клеток тех видов, что служат им лучшими носителями. Выявив его, они притягиваются к нему. Можно сказать, что у вирусов одно чувство и что оно мало отличается от того, что я называю психическим магнетизмом.
Тем, кто не верит, что мир загадочен и многослоен, советую немного над этим поразмыслить.
В урне мог содержаться неисчислимый запас вируса бешенства, возможно, достаточный даже для того, чтобы заразить все население планеты. Пико Мундо превратится в точку отсчета, откуда эпидемия распространится по нескольким округам Калифорнии и Невады, а то и по всей стране и миру прежде, чем ее возьмут под контроль.
Из верхушки блестящего цилиндра торчала форсунка, окруженная поворотным сливным краником. Он был пока закрыт. Резиновый шланг соединял форсунку с отверстием, пробитым в четырехдюймовой трубе, через которую компрессор выпускал струи дыхания во внешний мир.
Я опустился на колени рядом с цилиндром и уже хотел было сорвать шланг с форсунки, когда дверь в западной части комнаты распахнулась и на пороге появился маленький человечек. На этот раз Лу Донателла был одет не в костюм медвежонка, а почти как я, за исключением того, что у него хватило вкуса не напялить зеленовато-голубой пиджак. Сжав пистолет обеими руками, он трижды выстрелил в человека за моей спиной, приближение которого я не услышал.
Трудно сосчитать, сколько раз в моей богатой на события жизни меня заставали врасплох, но ни один случай не мог сравниться с более чем своевременным прибытием Лу. После краткого знакомства в кемпинге карни решил стать моим союзником.
Наши взгляды встретились в обоюдном изумлении и удивлении. Я знал, что это не одно и то же, поскольку Оззи Бун в свое время объяснил мне разницу.
Заговорив, Лу подтвердил, что обладает экстрасенсорными способностями’
— Я это предвидел, но не знаю, что будет дальше.
Я едва успел отсоединить резиновый шланг от урны, как одно из зеркал, оказавшееся потайной дверью, распахнулось, словно крышка табакерки, и в меня выстрелил сектант. Лу выстрелил в ответ, и сектант, в свою очередь, убил Лу. Пуля попала мне в правую сторону груди, дышать было трудно, но сил и сноровки хватило, чтобы выстрелить в сектанта и закончить то, что начал мой товарищ.
Не считая смерти, мне осталось только отнести цилиндр из нержавеющей стали — урну из сна об амаранте — туда, где до него не дотянулись бы сектанты. Чиф Уайатт Портер знает, что надо сделать. Он всегда знал, что делать. Он один из двух моих приемных отцов и всегда приходил на помощь, когда моему настоящему отцу не было до меня дела.