Святой Томас

Взрыв сотряс землю, строение подо мной содрогнулось, и я едва не прикусил язык — так клацнули зубы. После вспышки видеть в темноте стало гораздо труд­нее, чем мгновением раньше. Детонация прокатилась по саду громче самого сильного грома, который я слы­шал. В ушах не переставало торжественно звенеть, будто я находился не на крыше двухэтажного здания, а внутри колокольни собора.

Внезапно по крыше загрохотал ливень, но не из воды: обломки, щепки, куски дерева размером в руку, грязь и гравий, перекореженные, горячие, дымящиеся ошметки металла. Я закрыл глаза, отвернулся и на­крыл голову обеими руками, пока с неба не перестало сыпаться.

Развороченная и горящая, огромная фабрика по переработке миндаля застонала, словно живой левиа­фан, и покосилась. От вида этих архитектурных муче­ний женщина внизу издала дикий восторженный клич, ее голос звенел от ликования. Ей ответил еще один сектант. Второй. Третий. Четвертый. Искривленная металлическая крыша растерзанного здания вспучи­лась и покоробилась. Заклепки отлетали, как попкорн, сварные швы расходились, пронзительно визжа, по­лосы листового металла отслаивались и, словно руки робота, царапали ночное небо. В низких облаках отразилась внезапная вспышка пламени.

На двести футов дальше, в другом конце того же здания, прозвучал второй взрыв, по мощности рав­ный первому. Из-за расстояния вспышка показалась мне не такой яркой. Тишину ночи разорвало резким свистом мясницкого ножа. Оштукатуренное строение подо мной тряхнуло не так сильно, как в прошлый раз, но для перерабатывающей фабрики результат ока­зался гораздо более плачевным. Охваченное огнем огромное здание всколыхнулось от дальнего конца к ближнему, будто я смотрел не прямо на него, а наблю­дал за отражением на покрывшейся рябью поверх­ности озера. Деревянные стропила, балки и болты щелкали, словно бич божий, несущие металлические конструкции визжали, деформируясь от ударной вол­ны, а оконные стекла, уцелевшие после первого взры­ва, разлетались вдребезги.

Поведение сектантов, когда они расстреляли «Экс­плорер» и когда открыли по мне огонь в миндальном саду, граничило с безрассудством, но то, что происхо­дило сейчас, было форменным безумием. Они не со­бирались взрывать здание, они заявились сюда только потому, что преследовали меня. Двери были заперты, окна расположены высоко, я не мог бы спрятаться внутри. Уничтожение перерабатывающей фабрики выглядело случайным и бессмысленным преступлени­ем. Хуже того, создавалось впечатление, что оно было совершено импульсивно. Негодяи, наверное, подумали, что мне удалось уйти, разозлились и решили поднять себе настроение, а для этого нет ничего лучше, чем подорвать здание побольше. Подобную точку зре­ния с готовностью поддержала бы половина психопа­тов в мире — если бы, конечно, во время опроса они не занимались тем, что отрезали людям головы.

Я решил, что теперь можно отбросить последние сомнения насчет того, что тонну С-4 украла какая-то другая группа маньяков. Вина лежала именно на этих приверженцах демона Меридиана. Здесь взорвали са­мое большее несколько фунтов, а значит, оставалось еще более чем достаточно, чтобы разрушить дамбу Мало Суэрте, если таковы были их намерения. Bo3-_j можно, взрыв дамбы — самое незначительное из них

Но если они действительно собирались совершить какое-то грандиозное злодейство, разрушение такого масштаба, что эта ночь должна будет попасть в учеб­ники истории, разве не глупо терять время и риско­вать тем, что выдадут истинную цель, взрывая фабри­ку по переработке орехов в миндальном саду? Просто из-за того, что я от них ускользнул и они обиделись? Должно быть, они потрясали кулаками, издавая кри­ки, может быть, даже танцевали победные танцы. По­хоже, они становились неуправляемыми. Дисциплина, отличавшая их замыслы в прошлом, таяла.

Огромные языки пламени выметнулись из-под крыши поврежденного здания, просочились сквозь ка­ждую трещину в стенах, брызнули из маленьких, высо­ко расположенных окон. Сжавшись в комок за парапетом, я находился не дальше восьмидесяти-девяноста футов от огня. Жар выжал из меня больше пота, чем долгий забег по тополиной роще и миндальному саду. Часть стены рухнула, и дым, до этого момента подни­мавшийся к небу, внезапно вырвался плотной серой массой из торца здания и устремился ко мне.

Нельзя было оставаться на крыше. Если дым меня не убьет, то вызовет приступ кашля, и это выдаст меня сектантам. Если им не захочется карабкаться наверх и вытаскивать меня с крыши, достаточно просто по­дождать, пока я задохнусь. Или можно взорвать это здание вместе со мной. Возможно, они уже заложили бруски С-4. Возможно, они решили уничтожить все постройки в саду.

Я выпрямился, повернулся к лестнице и посмотрел вниз, совершенно уверенный, что увижу ухмыляюще­еся лицо и дуло пистолета. Однако внизу меня никто не поджидал. Тут и там танцевали тени, но гравийная площадка между этим зданием и двумя другими до­вольно хорошо просматривалась в дрожащих отсветах пламени. Я надеялся, что сектанты либо собрались где-нибудь, чтобы понаблюдать за огненным пред­ставлением, либо вообще ушли.

Убрав «глок» в кобуру, я перелез на лестницу и на­чал спускаться. Крышу заволокло дымом. Я уже на­ходился ниже основного облака, но в воздухе сильно запахло химическими веществами. У подножия лест­ницы я достал пистолет, осмотрелся, но никого не уви­дел.

Задержав дыхание, я побежал к двум оставшимся зданиям, к проходу между ними. Никто бы не услышал шагов по гравию за ревом пламени и шумом, с кото­рым разрушалась обреченная фабрика.

Большие клочья пепла с серебряный доллар, подобно огромным серым снежинкам, кружась, падали на землю. Ливень горящих угольков, влекомый пото­ками тепла от свирепого пламени, обрушился на зем­лю, когда эти потоки ослабли из-за расстояния. Каждый уголек таил в себе новый пожар, угоди он случайно в горючее. Я поморщился, когда один из них мазнул меня по лицу, стряхнул второй с пиджака и смахнул с волос еще один, умудрившись обжечь большой палец левой руки.

За двумя последними зданиями на восточном краю комплекса гравий уступал место голой земле. Здесь было гораздо темнее, чем на площадке, которую я только что покинул, хотя ночь все равно подсвечива­лась пожаром. Мне удалось разглядеть ряд больших лоханей, длиной футов в двенадцать, шириной в шесть и глубиной в четыре, установленных на бетонных воз­вышениях. К каждой подходила изогнутая в виде во­просительного знака труба с краном на конце. Я по­нятия не имел, для чего предназначены лохани, но походили они на общественные ванны для расы гиган­тов.

Между лоханями и забором из досок и сетки про­стиралось двадцать футов голой земли, а дальше к востоку виднелись смутные очертания зарослей чапараля[14].

В теплые вечера, вроде этого, все здесь ки­шело ночной жизнью, хоть и не той, что предлагает эстрадный оркестр и напитки для взрослых. Таранту­лы размером с кулак. Безобидные ящерицы и кроли­ки. Опасные гремучие змеи. Койоты. Рыси.

Нужно было вернуться на ярмарку. Меня не поки­дало ощущение, что сектанты собираются там что-то устроить, а не просто используют парк аттракционов братьев Сомбра как прикрытие и штаб-квартиру для своей операции.

Внутри горящего здания что-то взорвалось, и оскол­ки застучали, отскакивая от различных поверхностей в бушующем пламени. Я направился на юг, прячась за рядом лоханей, пока те не закончились. Низко пригнув­шись, быстро, но не бегом я укрылся во втором саду, гораздо меньшем, чем первый.

Жар, пепел и дым остались далеко позади. Я сно­ва услышал далекие сирены, им вторили зычные гуд­ки — это спешили машины пожарных расчетов.

Как и ранее, я придерживался одного ряда деревь­ев и останавливался у каждого шестого, вглядываясь в лежащий впереди сад и стараясь дышать как можно медленнее и тише. Теперь я находился слишком дале­ко от горящего здания, и шум от его разрушения боль­ше не обеспечивал мне защиту.

Я удерживался от соблазна оглянуться на пожар. Мои глаза еще не полностью привыкли к темноте, а лучше, чтобы это произошло как можно скорее.

Несмотря на отсутствие надгробий и памятников, ночной сад напоминал кладбище. Может, из-за ров­ных рядов, а может, из-за того, что я был уверен: об­лаченные в черное фигуры, безликие, как сама смерть, могут выйти из укрытия и появиться передо мной в любую секунду.

У двадцать четвертого дерева, шестого от конца сада, я замер, прислонившись спиной к стволу, и задер­жал дыхание. Мне показалось, что я услышал голос. Два голоса. Я сделал пару вдохов и снова прислушал­ся, но не уловил ничего, кроме скребущегося в ветвях над головой хомяка или енота. Опять голоса. Разгова­ривали тихо, но не настолько тихо, как следовало бы. будь они высматривающими меня сектантами.

Нужно было определить их местоположение. Присев на корточки как можно ниже, но чтобы не ска­титься до утиной походки, я переместился от двадцать четвертого дерева к двадцать пятому и наклонился сначала влево, а потом вправо, пытаясь определить точное место.

Незнакомцы молчали. Прижавшись спиной к мин дальнему дереву, я ждал, надеясь, что они замолчали не потому, что увидели или услышали меня.

Мои глаза снова привыкли к темноте, но это озна­чало только то, что я слеп лишь наполовину. Если бы за деньги можно было купить что угодно, я бы позвонил миссис Фишер и попросил бы ее заплатить за от­мену пелены облаков и возвращение луны.

Незнакомые мужчины снова заговорили, и, судя по тону, они были очень недовольны.

Я прокрался к двадцать шестому дереву, потом к двадцать седьмому.

На полпути к двадцать восьмому дереву я их заме­тил. Справа. Две фигуры в черном. Впереди, в конце прохода между этим рядом и следующим. Так близко.

Их, очевидно, поставили следить за открытым про­странством шириной в десять футов, которое отделяло миндальные деревья от забора, отмечавшего южную границу садов долины Маравилья. Похоже, свои обя­занности они исполняли не слишком усердно.

Я двинулся дальше, опасаясь, что в любой миг один из них посмотрит в мою сторону. Прижавшись спиной к двадцать восьмому дереву, второму от конца, я по­нял, что теперь нахожусь достаточно близко, чтобы подслушать разговор.

— Черт возьми, Эмори, этот псих ин за что сюда не пойдет.

— Ага, но нам приказано ждать здесь, — отозвал­ся Эмори.

— Ты бы и шею свернул, целуя собственную зад­ницу, если бы это приказал кто-нибудь из ближнего круга.

— Я не боюсь ближнего круга.

— Черта с два не боишься. Давай же, я хочу туда, где вся движуха.

— Я тоже, Карл. А кто не хочет?

— Ну движуха точно не здесь, — сказал Карл.

Эмори не ответил.

— Еще минут пять-шесть, и они, наверное, взор­вут церковь.

— Что найдут, то и взорвут.

— Если церковь, я должен это увидеть.

— Тебе плевать на церковь.

— Не указывай мне, на что плевать.

— Ты запал на ферму, — сказал Эмори.

— Ты тоже. Ты же видел фотки — две девчонки и мамаша.

— Нам они в любом случае не достанутся.

— Но мы можем посмотреть.

— Я это уже видел. Много раз.

— Чушь собачья, чувак.

— Нам ни к чему неприятности.

— Только неприятности нам и нужны.

— Ты понимаешь, о чем я.

— Понимаю, ссыкло.

Эмори промолчал.

— Разве мы не анархристы? — недовольно спро­сил Карл.

— Правильно «анархисты». И нет, мы не анархи­сты.

— А я думал, что да.

— Мы правим, сея хаос. Это совсем другое.

— Нам нужно сотворить что-нибудь анархист­ское, — проныл Карл, словно обиженный ребенок.

Интеллектуальные споры сатанистов оказались менее остроумными, чем я ожидал.

— Слышишь сирены? — спросил Карл.

— Конечно, слышу. Пожарники.

— А за ними копы.

— Лучше бы они нас тут не застукали, — сказал Эмори.

— Наконец ты выдал что-то умное.

— До фермы еще минут десять.

— Так погнали, поучаствуем в движухе.

— Ладно. Ты прав.

— Еще бы не прав.

До меня донеслись шаги, шорох одежды. Выглянув из-за дерева, я увидел, что сектанты уходят в сторону забора.

Благоразумие требовало, чтобы я дал им уйти. Их было двое, и они были вооружены до зубов. Факто­ра неожиданности может не хватить, чтобы выйти из противостояния с ними живым.

Между тем сегодня была самая важная ночь, и из­быточное благоразумие грозило поражением в игре.