Святой Томас

Я мог убежать от них. Но ради чего? Без «Эксплорера» не обойтись. Чиф оказался прав, когда сказал, что события развиваются быстро. Какая бы катастро фа ни грозила сделать трагедию Пико Мундо важней шим событием года, она разразится в течение следующих нескольких часов, наверняка до рассвета. Если и оставалась надежда раскрыть и сорвать замыслы сек ты, мне нужно быть мобильным. Не выйдет гоняться за истиной пешком или полагаться на автостоп каждый раз, когда возникнет необходимость.

Мое преимущество заключалось в том, что люди, которых притягивало ко мне обратным психическим магнетизмом, не знали, что привело их к месту, где находился я. Они не испытывали побуждения разыскивать меня, не ощущали никакой влекущей силы.

Всегда находились оправдания тому, почему они отклонились от намеченного плана и отправились в места, посещать которые не собирались. Может, они говорили себе, что требуется время подумать о том, что делать дальше. Может, убеждали себя в том, что бесцельные блуждания на машине освободят голову и позволят тщательнее все взвесить. Как бы то ни было, они всегда очень удивлялись, увидев меня.

Я без колебаний пошел к главным воротам, будто меня нимало не волновали намерения этих мужчин, будто я считал, что те, кто водит внедорожники «Мерседес», все поголовно добропорядочные граждане, желающие своим ближним всего самого лучшего, а также чтобы закончился голод на земле и наступил мир во всем мире.

Наверное, им даже невдомек, кто я такой. Они не видели меня рядом с «Эксплорером», когда проезжа­ли мимо него в городе. Верно, «Форд» снова здесь.

Должно быть, они озадачены, почему обратили на него внимание раньше и почему наткнулись на него сейчас, когда просто бесцельно колесили по округе, в милях оттого места, где встретили его впервые.

Не важно, догадались они насчет меня или нет, когда я подойду ближе, меня узнают. Секта начала по­ пеки, и уж старые фотографии из газет у них наверняка имелись. К тому времени, как я дойду до забора, мужчины меня узнают и на мгновение удивятся. На мгновение. Три-четыре секунды.

Еще мгновение они будут размышлять, что я здесь делаю в такой час, знаю ли о дамбе и взрывчатке и рассказал ли кому-нибудь о том, что знаю. Две-три секунды.

В следующее мгновение они, переглянувшись, по советуются при помощи слов или без них о дальнейших действиях. Да, им захочется меня убить, но также они могут решиться па захват, чтобы потом под пыт­ками заставить меня выдать все, что я знаю об Эдн Фишер и ее организации. Это была такая же тайна, как их собственная, но во всех отношениях противоположная. Четыре-пять секунд.

Эти три мгновения отводили мне до ужаса узкую тропку к выживанию. На деле это была даже не троп ка, а канат, натянутая на высоте проволока, по кото­ рой я должен не пройти, а пробежать.

Я сделал вид, что ни о чем не подозреваю, и, подхо­дя к ним в темноте, крикнул: — Привет!

Притворившись, что нахожусь в той стадии опья­нения, которая определяется не столько заплетаю­щимся языком, сколько слишком громкими и душев­ными разговорами, я также сделал вид, что принял их за рабочих парка. — Хотел в чертов туалет! Чего закрывать-то, ей богу? Пришлось выбить окно, потому что вы его за­ крыли!

Не было ни единого шанса попасть в них, стреляя через сетку-рабицу. Придется перелезть через забор прежде, чем они направят на меня оружие.

Выступив из темноты в рассеянный свет фар внедорожника, я притворился, что споткнулся, выругался и наклонил голову, чтобы скрыть лицо. Думаю, что начал карабкаться по сетке до того, как парни поняли, кто я такой. Когда они приближались к концу второго па трех мгновений, я добрался до верха.

Вместо того чтобы спрыгнуть по другую сторону во­ рот, я замер, вытащил из наплечной кобуры «глок» — на миг мне показалось, что он застрянет в зеленовато- голубом пиджаке, — и выстрелил в них сверху. Они слишком поздно потянулись за оружием. Первая пуля попала одному из мужчин в живот, и он завопил. Пистолет выскользнул из его руки, хотя он успел его выхватить. Вторая пуля попала другому мужчине прямо в лицо, снеся заднюю часть черепа, и он, без сомнения, пыл мертв еще до того, как рухнул на землю.

Раненный в живот мужчина лежал на спине, прижи­мая обе руки к животу, и от боли корчился, как раздав­ ленный жук. Его лицо исказилось от ужаса и мучений, и все же, когда я подошел ближе, он умолял оставить его в живых, хотя это принесло бы ему еще больше ужаса и мучений. Вместо того чтобы удовлетворить его мольбу, я выстрелил еще дважды, и он затих.

— Убийца, — произнес голос у меня за спиной.

Я резко повернулся навстречу новой угрозе, но там никого не было, кроме мертвого мужчины, которому выстрел пришелся в лицо. Я подождал, но он если и говорил, то не сделал этого снова.

Все время я был тверд как скала, но теперь начал дрожать, да так сильно, что испугался, как бы случаи но не выстрелить, и убрал пистолет в кобуру. Я трясся, как паралитик, и не знал, куда девать руки: сунуть в карманы, или пригладить волосы, или зажать под мышками, чтобы сдержать дрожь. Стоял, бессмысленно жестикулируя и давясь на каждом вдохе.

Я уже убивал ради спасения детей и других невин­ных. Я даже стрелял в женщин — в трех. Две пыта­лись меня застрелить, а одна порезала бы меня на ленты, представься ей хоть полшанса. Убивать всегда тяжело. Какой бы порочной и явно злобной ни была мишень, убивать всегда тяжело. Но в этот раз необ­ходимость убийства потрясла и встревожила меня как никогда сильно.

Эти мужчины не заслуживали ни капли жалости.

Они беспощадно казнили Вольфганга, Джонатана и Селену. Наверняка убили многих других, возможно, даже детей, которых их секта так любила приносить в жертву на кровавых алтарях.

Однако меня серьезно задели не сами их смер­ти. Меня потрясла совокупность совершенных мною убийств. Я убивал столь часто, что здесь и сейчас пе­ресек некую моральную грань, за которой изменился навсегда, — грань, из-за которой нельзя вернуться к той личности, которой был прежде.

Неважно, в кого я превратился, я не мог сказать «хватит», не мог отказаться от борьбы. Мне не дано этого выбора, как было большую часть моей жизни. Что-то значительное и страшное случится с Пико Мундо, если секту не остановить. Мои ужас, вина и сожаление не шли ни в какое сравнение с тысячами смертей, которые я предвидел. Эту ответственность с меня не снимут, и отказаться от нее значило отказаться от обещанного мне желанного будущего — Сторми.

Нужно было убираться отсюда, пока кто-нибудь не проехал мимо и не увидел следы расправы. Из-за уг­розы дамбе эту уединенную дорогу вполне может па­трулировать полиция, и в случае чего ни моя дружба с Уайаттом Портером, ни даже непрошеная репутация героя не гарантируют свободу передвижения, которая так мне необходима на остаток ночи.

Впрочем, сначала нужно заглянуть в их бумажни­ки. Нет. Не нужно. Хочется. Не ради денег. Но чтобы доказать себе кое-что.

Я старался шагать осторожно, с благодарностью посматривая на фары «Мерседеса», не желая насту­пить на кусок черепа, ошметки мозгов, клок волос или кожи.

Сев за руль «Эксплорера», я ощупал карманы джинсов, а потом и карманы пиджака в поисках клю­чей. Разволновался, решив, что выронил их где-то по дороге к общественному туалету в парке, но в послед­ нем кармане мои пальцы наткнулись на пластмассо­вое кольцо, а потом и на сам ключ.

Я развернулся и поехал на запад. В миле от входа в парк остановился на обочине.

Два бумажника, которые я забрал, лежали на пассажирском сиденье. Мои руки по-прежнему дрожали, пока я просматривал один, а потом и второй, ища удо­стоверения личности.

Мы живем в мире, где повсеместно случаются тра­гические ошибки. Белый «Мерседес» мог быть вовсе не тем самым, что я видел раньше. Возможно, мужчины, которых я застрелил, окажутся не теми, кем я думал. Я убил их, не выслушав ни слова из того, что они хотели сказать, не задав ни одного вопроса. Они выхватили пистолеты только после того, как я вытащил свой. Может, у них, в отличие от меня, имелись разрешения на ношение скрытого оружия, они были представителями властей и обладали законным правом спросить, что я делал в парке, когда он закрыт на ночь.

У обоих мужчин нашлись действующие водитель­ские удостоверения штата Невада. Джеймс Мортон Стерлинг. Роберт Фостер Коукберри. Джим и Боб.

Мое облегчение было не столь полным, как я ожи­дал. Они действительно оказались теми, кем я их счи­тал. Однако, хоть я и не совершил трагическую ошиб­ку у ворот парка, очень даже могу совершить ее в следующий раз.

Вдалеке показался свет фар, с запада приближался автомобиль.

Я снова выехал на автостраду, и мгновение спустя мимо меня пронесся на восток пикап «Додж».

Примерно через минуту мертвецов обнаружат.

В Калифорнии закоренелых преступников часто выпускают на волю, когда они отсидели лишь малую часть своих сроков, поскольку теснота в тюрьмах счи­тается наказанием, несоразмерным тяжести преступ­ления. Но если вы разговариваете по телефону за рулем, к вам не проявят снисходительности. Рискнув навлечь на себя безжалостную силу закона, я позво­нил чифу Портеру, не съезжая с шоссе.

— Сэр, скоро вам поступит звонок насчет белого внедорожника «Мерседес» и двух мертвых мужчин у ворот парка Мало Суэрте.

— С нашего разговора не прошло и тридцати ми­нут.

— Да, сэр. У меня есть часы. Мужчин зовут Джеймс Мортон Стерлинг и Роберт Фостер Коукберри.

— Джим и Боб.

— Единственные и неповторимые.

— Подожди, возьму ручку. Так. Есть. Повтори-ка имена.

Я повторил.

— Водительские удостоверения обоим выдали в 11еваде.

— У тебя все нормально, Одди?

— Да. Разумеется. Все нормально.

— А по голосу не скажешь.

— На мне ни царапины, — заверил я.

Чиф хорошо меня знал и после паузы добавил:

— Не все раны кровоточат.

Мне не хотелось об этом говорить.

— У меня их водительские удостоверения, чиф Сейчас я еду на дамбу, так что оставлю их Сонни и Билли.

— Кстати, я побеседовал с мистером Донателлой.

— С кем?

— Лу Донателла. Ну тот, в костюме медведя. Хотя, когда я до него добрался, он был без костюма. Он с Олли пил кофе и уплетал Павловых[10]. Они изумительные. Пробовал когда-нибудь?

— Нет, сэр. Я даже не знаю, что это такое.

— Они изумительные, по-другому не объяснить. Лу сам их приготовил. Приятный малыш. Рассказал много полезного о Вольфганге Шмидте.

Впереди показался знак, обрамленный пластмас­совыми светоотражающими пятиугольниками: «Дам­ба Мало Суэрте».

— Шмидт при покупке аттракциона заявил, что происходит из семьи карни, но Лу говорит, что парень такой же карни, как Моцарт. Лу обожает классиче­скую музыку.

— Я сворачиваю на подъездную дорогу к дамбе, сэр. Перезвоню вам чуть позже.

— Что думаешь там найти, сынок?

— Не знаю. Меня просто... тянет туда.

— Уверен, что с тобой все нормально?

— Все хорошо.

— Перезвони когда сможешь. Я на связи. Похоже, по на всю ночь.

— Нет, сэр. Подозреваю, что все разрешится до полуночи.

— Будем надеяться, что ты прав, — сказал он.

«Будем надеяться, что я ошибаюсь», — подумал я.