Святой Томас

Замаскировавшись таким образом, я отправился искать то, не знаю что. У подавляющего большинства посетителей ярмарки лица разрисованы не были, однако людей с аквагримом хватало, и вроде бы никто не обращал на меня особого внимания.　

Я шагал по главной аллее. «Ускоритель» мотал седоков из стороны в сторону. «Гусеница» тащила визжащих посетителей в темноту, двигаясь в тысячу раз быстрее, чем любая настоящая гусеница. Кабинка «Свободного падения» взмывала на двести футов, а потом летела вниз в якобы неконтролируемом свобод­ном падении. Колесо обозрения поднимало и опуска­ло пассажиров, потом снова поднимало и опускало словно было не обычным ярмарочным аттракционом, а метафорой к базовой модели человеческого существования.

Сложно веселиться на ярмарке или в парке развлечений и не осознавать, что подавляемый страх смер­ти — возможно, единственное постоянное чувство в человеческом сердце, даже если большую часть вре­мени люди запирают его в подсознании, пока занимаются своими делами. Экстремальные аттракционы дарят нам возможность осознать этот постоянный страх высвободить напряжение от того, что его подавляют и обмануться иллюзией неуязвимости после благопо­лучного приземления в «Свободном падении».

Ярмарка сверкала, все аттракционы были украше­ны лампочками, неоновыми трубками и мигающими огоньками. Над дорожкой в форме буквы «П» висели гирлянды разноцветных фонариков. На перекладине «П» установили грузовик с открытой платформой, а на ней — два больших вращающихся прожектора подключенных к пыхтящему бензиновому генератору. Их лучи были направлены в небо, подсвечивая под­брюшье армады облаков. Облака, словно дирижабли, молчаливо стягивались с юго-запада.

Разноцветные огни были призваны привлечь посетителей и создать праздничное настроение, но в атмос­фере ярмарки чувствовались враждебность и угроза. Несомненно, это ощущал не только я. Посреди осле­пительного блеска и яркого поддельного очарования затаилось нечто. Настороженная темнота наблюдала, ненавидела, ждала. Шесть лет назад я не чувствовал ее присутствия.

В теплом воздухе витали ароматы попкорна с ма­слом, яблок в карамели, сахарной ваты, корицы и саха­ра, выпечки чурро, однако, пробираясь сквозь пеструю ярмарочную толпу, я иногда замечал, что аппетитные запахи внезапно портились. На мгновение у корицы появлялся привкус серы, а масло для попкорна каза­лось прогорклым. Под притворным весельем ярмарки будто скрывалось опасное болото, в котором гнило и разлагалось нечто невообразимо ужасное.

Входом в комнату страха служила гигантская морда пеликана высотой в двадцать футов от подбородка до макушки и почти такой же ширины. Объемное изва­яние было выполнено столь тщательно, что одновре­менно и пугало, и выглядело совершенно по-дурацки. Периодически из открытого рта вырывался рев, а с ним сильный поток воздуха. Воздух вылетал на аллею на добрые двадцать футов, заставая врасплох тех, кто сталкивался с подобным впервые, раздувал волосы прохожих и пугал так, что люди роняли попкорн на полпути из кулька в рот.

Безумные глаза великана вращались в глазницах, но я понимал, что перебарщиваю, думая, что он на­блюдает именно за мной.

Зазывания уличных торговцев, грохот и свист ка­руселей, сливающиеся мелодии разных аттракционов, болтовня и смех нескольких тысяч голосов зажигали восторг в глазах многих. Для меня же все это звучало как пронзительная нестройная симфония, под кото­рую ожидаешь увидеть орду бодэчей, подрагивающих и пританцовывающих в экстазе от предвкушения хао­са. Впрочем, в толпе я не заметил ни одного.

Через десять минут я подошел к большому шатру Вычурные буквы, вышитые на полотне над входом, обещали «Всевозможные предсказания». Чуть ниже располагалась приманка более мелким шрифтом: «Тридцать три шанса узнать будущее». Надписи были окружены символами, которые веками ассоциирова­лись с гадалками и предсказателями: пентаграмма из пяти переплетенных букв «А», анкх, месяц в круге из семи звезд, раскрытая ладонь с глазом...

Это место притягивало и без психического магнетизма. Я наполовину убедил себя в том, что обнаружу на ярмарке сектантов, но истинной причиной моего прихода сюда, по большей части неосознанной, было стремление узнать, раздает ли еще предсказания ав­томат под названием «Мумия цыганки».

Как и в тот памятный вечер, шесть лет назад, пол от стены до стены был засыпан опилками, отчего весь шатер пропитался запахом древесины. Тридцать три гадальных автомата выстроились рядами: некоторые причудливые устройства относились к сороковым го­дам двадцатого века, другие были недавними изобретениями.

С помощью двух рычагов можно было управлять механической клешней — «Рукой судьбы», — чтобы выловить из стеклянного ящика один из раскрашенных деревянных шариков с номерами. Как только клешня захватывала шарик, требовалось нажать соответству­ющее число на клавиатуре, и вам выдавалась карточка г напечатанным предсказанием.

Погадать на будущее можно было и на видеоэкране, где за пятьдесят центов вам раздавали семь виртуаль­ных игральных карт, лицом вниз, из которых требова­лось выбрать три. Потом раздавали еще семь карт, из которых выбирались две, потом еще семь, из которых выбирались еще две. Затем все выбранные карты от­крывались, автомат печатал под каждой ее значение и оставлял единое предсказание.

Любая из тридцати одной оставшейся гадаль­ной машины могла с механическим равнодушием по­ведать, предстоит вам долгая или короткая жизнь, счастливый или неудачный брак. Полтора-два десятка человек испытывали судьбу, переходя от одного аппарата к другому, если им не нравилось то, что предрек предыдущий.

В центре шатра, на возвышении, внутри маленького круглого стола сидела кассирша. Она разменивала долларовые купюры на четвертаки, когда отвлекалась от любовного романа Норы Робертс. Даже не присматриваясь, я знал, что найду то, что искал, поэтому раз­ менял пару долларов.

Как было и в тот давний вечер, «Мумия цыганки стояла в задней части шатра, словно шесть лет поджи­дала именно меня.