Святой Томас

Меня тянуло вперед, вперед, вперед. Тянуло так сильно, что я едва не сорвался на бег, но, чтобы не привлекать внимание, окружающих, сдерживался изо всех сил. В редких случаях, когда мой необычный дар проявлял себя особенно мощно, я в некоторой сте­пени оказывался в его власти и обычно мчался сломя голову, хоть и опасался угодить в беду, которую не за­ мечу, пока не станет слишком поздно.

Сотня человек собралась перед соседними шатра­ ми, где два зазывалы расхваливали свои аттракционы.

Я просочился сквозь толпу и скользнул между двумя большими шатрами, надеясь, что меня не заметят ни карни, ни охранники. Тени сгустились быстрее, чем я ожидал. Я немного сбавил шаг, побоявшись обо что-нибудь споткнуться и напороться на стальной пала­ точный штырь, а то и удавиться растянутой веревкой.

Именно такую смерть можно навлечь на себя, хоть и неумышленно, чтобы раз и навсегда доказать, что я не заслуживаю нежеланного ярлыка героя, что я обычный повар блюд быстрого приготовления, причем неуклюжий.

За шатрами склон спускался к подъездной дороге. Я быстро перебежал асфальт и снова перешел на шаг, оказавшись на противоположном склоне. Еще более темный и длинный, чем первый, он по колено зарос бурьяном.

Гвалт и суматоха ярмарки заметно стихли. Вокруг cтрекотал хор сверчков. Вечер был достаточно те­плым, чтобы я начал беспокоиться насчет гремучих змей, которые по такой погоде любили охотиться в темноте как раз на сверчков и жаб.

У подножия холма находилась большая, усыпанная гравием площадка, в ярмарочную неделю служившая кемпингом для карни. Там имелись вода и электриче­ство. На ней выстроились рядами по меньшей мере шести трейлеров и домов на колесах. Некоторые при­надлежали независимым дельцам, работавшим на яр­ марке, и служили передвижными домами для них и их семей. Другими владели братья Сомбра и сдавали их в аренду тем, у кого не было собственного жилья.

Лет с двенадцати и пока мы со Сторми не стали па­рой, я зависал на ярмарке каждую ярмарочную неде­лю. Работал неполный день в палатке с едой — жарил гамбургеры и управлялся с фритюрницей. Там я впер­ вые и открыл в себе талант повара блюд быстрого приготовления. Я был знаком со многими карни, и боль­шинство из них мне нравились. Они не вписывались в культуру нашего общества, как до некоторой степени

не вписывался в нее и я, хотя у них это было скорее по необходимости, чем по собственному выбору.

Меня притянуло на покрытые гравием дорожки между рядами трейлеров и домов на колесах. Большинство окон были темными — каждый трудоспособный член общины отправился на работу. Там, где оконное стекло согревал янтарный свет лампы, ста реющие родители или молодые матери с маленькими детьми ожидали возвращения любимых. Времени для общения с семьей оставалось немного — от закрытия ярмарки после полуночи до открытия, которое обычно происходило в полдень с понедельника по вторник и в одиннадцать утра по пятницам и субботам.

Я подошел к большому дому на колесах. Во мно­гих окнах горел свет. Для создания уединенности штора на лобовом стекле была задернута, окна на обеих передних дверях закрывали жалюзи. Меня потянуло открыть дверь с пассажирской стороны, и я взялся было за ручку, но потом мне показалось, что я услышал приглушенные голоса. Я подавил порыв забрать­ся внутрь — по крайней мере, этим путем.

Обойдя внушительное транспортное средство, я обнаружил вход сбоку. В верхней части двери имелось окошко, свет не горел. Я попробовал открыть дверь. Она была незапертой.

Иногда я думал, что мой сверхъестественный дар идет в комплекте с толикой безумия, пусть оно и не настолько сильное, чтобы запирать меня от греха подальше. Мое помешательство не угрожало никому, кроме меня.

Оззи Бун говорил, что любой талант — неважно, к написанию песен, романов или выслеживанию людей при помощи психического магнетизма — дается с обязательством использовать его на полную катушку, с ярой приверженностью, едва отличимой от невротической одержимости. Он считал, что писатель каждой новой книгой должен расширять границы, создавать истории, которые никогда не рассказывал прежде, использовать приемы, которые бросают вызов его дару.

Он говорил, что на самом деле приверженность на грани одержимости не просто обязательство, а необ­ходимость, непременное условие, без которого писатель может с тем же успехом сунуть в рот дуло ружья и уйти из жизни, так, как это сделал Хемингуэй.

Оззи питал слабость к цветистым речам, и я находил это очаровательным и забавным. Однако, по его собственному признанию, он не жил согласно своим идеалам, и я задавался вопросом, а не была ли богатая жирами диета на шесть тысяч калорий в день его за­ медленным выстрелом из ружья.

Что касается психического магнетизма, если, ко­нечно, считать его талантом, то, согласно философии Оззи, выбор у меня был только один: использовать его по максимуму и, невзирая ни на какие мораль­ные аспекты, выпрыгнуть из самолета без парашюта, если он велит сделать именно это. Пока что от меня требовалось открыть заднюю дверь дома на колесах, чем я и занялся. Дверь даже не скрипнула, м что я вознес ей мысленную благодарность. Я шагнул внутрь, в почти темную комнату. Автомобиль был та ким большим и устойчивым, что даже не покачнулся под моим весом.

Через открытую внутреннюю дверь падал бледным свет. Его едва хватило, чтобы понять, что я оказался и спальне.

Я постоял, прислушиваясь, и через мгновение уловил тихие голоса двух мужчин в передней части дома Я не мог разобрать, что они говорили, а потому подо шел к открытой двери, встал сбоку и прижался левым ухом к косяку. Все равно было далековато, голоса оставались слишком приглушенными, и я мог понять лишь одно слово из десяти, причем ни одно из них, ка­залось, не принадлежало одному и тому же диалогу.

Осмелившись выглянуть из-за косяка, чтобы раз­ ведать территорию, я увидел справа открытую раз­движную дверь, а за ней ванную. За ванной располагалась зона кухни, выходившая в обеденный уголок.

Напротив ванной виднелся вход — видимо, во вторую спальню. Со своего места я не мог рассмотреть, что находится за ней слева, но решил, что там довольно просторная гостиная.

При других обстоятельствах я бы не отважился пройти дальше задней комнаты, но сегодня была не обычная ночь. С каждым часом предчувствие надвигающейся катастрофы давило все сильнее, в голове непроизвольно всплывали образы наводнения из сна. Другие кошмары обычно стирались из памяти тем быстрее, чем больше проходило времени с момента пробуждения, однако этот обосновался надолго. Подробностей прибавлялось каждый раз, как фрагменты кошмара вставали перед моим мысленным взором. Интенсивность его лишь возрастала по мере того, как мы приближались к событию, которое он предвещал.

Я достал «глок» из наплечной кобуры под блед­но-голубым пиджаком и шагнул из темноты в короткий коридорчик между второй спальней и ванной. Не успел я переступить порог, как из передней части дома им колесах, которую я посчитал за гостиную, показа­лись двое мужчин. Я застыл и, когда ни один из них не взглянул в мою сторону, бочком протиснулся в открытую дверь ванной.

Мужчины подошли к пассажирской двери и оста­новились, чтобы продолжить начатый разговор. Те­перь мы находились ближе друг к другу, и мне было лучше их слышно.

— Все равно не понимаю.

— Не понимаешь? Чего не понимаешь? Он навер­няка увидел всех троих.

— Ну и что?

— Берн Эклс думает, что парень непрост.

— В каком смысле непрост?

Берн Эклс, бывший полицейский из Пико Мундо, а также член сатанинской секты. Вместе с остальными спланировал стрельбу в торговом центре «Зеленая луна» — а заодно и взрыв, который не произошел.

Сейчас он отбывал пожизненный срок в тюрьме.

— Эклс точно не знает.

— Твою мать, Джим! Это уже перебор, тебе не кажется^?

— Почему же? — спросил Джим.

— Потому... потому что мы тут наделали делов только из-за этого идиота Эклса, который знает непо­нятно что.

— Нет, пойми, Эклс пытался выяснить, что слу­чилось, когда их нападение на торговый центр пошло наперекосяк.

— Но ты же сказал, будто он не знает, что случи­лось.

— У него есть теория. По его мнению, все это име­ет смысл, только если у парня, который им помешал, имеется сила.

— Какая сила?

— Эклс считает, что всякая-разная, — сказал Джим.

— А вдруг у Эклса дерьмо вместо мозгов?

— Нет, Боб, он парень смышленый.

— Такой смышленый, что оказался до конца жизни за решеткой.

— Из-за того, что у того выродка имеется сила.

— Что за выродок? — спросил Боб.

— Эклс зовет его выродком.

Я ничуть не приметнее любого парня из толпы, но заподозрил, что речь обо мне.

— Это у нас сила, — сказал Боб.

— Контумакс.

— Потестас.

— Хайль Гитлер, — пробормотал я со своего подслушивающего поста на выходе из ванной.

— У нас сила темная, — сказал Джим. — Может, у выродка какая-то другая.

— Не нравится мне это слушать.

— А мне не нравится это говорить. Но в Неваде у него точно что-то было, верно? И кто лежит мертвый в пустыне — наши парни или этот выродок? Эклс прав. Какая-то сила.

— Эклс знает что-то конкретное или просто тре­плется?

— Начнем с того, что, один раз встретив, или дотронувшись, или даже просто увидев, выродок спосо­бен выследить тебя, где бы ты ни находился, — сказал Джим.

— Выследить? Как чертов Тонто[8]. или вроде того?

— Выследить с помощью силы.

— И что?