Я не стал ждать, когда ты вернешься, потому что сразу понял, что этого не случится. Красная кнопка на экране компьютера все ещё горела. Программа была довольно мудрёная, поэтому я не стал искать, как её отключить и оставил всё, как есть. Может быть, если мой голос не сохранится, это и к лучшему? Я столько эмоций вложил в чтение, что чувствовал себя хуже ботинка, брошенного на рельсы, и несколько раз перееденного поездами. Нужна ли была на самом деле тебе эта запись или это был очередной розыгрыш? А, может, что-то более важное отвлекло твоё внимание, и ты потерял ко мне интерес? Намного хуже, если твой уход был вызван текстом моего стихотворения или же тем, как я его читал.
Я не стал долго раздумывать над этим, времени было уже много, а мне ещё нужно было доехать до танцевального зала, где меня ждала Джемма.
Я вышел в коридор и сразу удивился, почему кругом так тихо? Коридор оказался совершенно пустым, и даже из актового зала не доносилось почти никаких звуков. Может, все уже ушли? Хоть бы зал не оказался закрыт, подумал я, направляясь туда и вспоминая ночь, проведённую в баре. Не хотелось бы повторения.
Я зашёл в зал, где оказался на сцене за кулисами. Отсюда не было видно, закрыта ли дверь наружу, и я поспешил к выходу, но, как только я вышел на сцену, чтобы спуститься по ступеням вниз, зал взорвался аплодисментами. От шока я чуть не шлёпнулся на пол, запутавшись в своих же ногах.
Неужели я вышел на сцену посреди выступления?
Я не помнил, чтоб видел объявление о том, что именно сегодня состоится какой-нибудь праздник, но мало ли. Я посмотрел на зрителей, покрутился вокруг своей оси, и пришёл к выводу, что аплодировали именно мне. В зрительном зале было всего человек двадцать, и многих из них я уже видел. В самом конце зала, у выхода, стоял ты и, прищурившись, словно кот, то ли ещё задумавший, то ли уже слопавший всю сметану, смотрел на меня. Взгляды всех остальных тоже были обращены ко мне. Я понятия не имел, что происходит, поэтому решил сделать вид, что мне всё равно кто тут и зачем хлопает. Но только я спрыгнул со сцены, ко мне начали подходить люди и хвалить моё стихотворение.
Чёрт возьми! Так это была не запись, а трансляция на весь зал!
Осознав всё коварство твоего замысла, я поспешил к тебе, чтобы, пока голова горяча от нахлынувших эмоций, обвинить тебя во всех смертных грехах, но к тому времени, как я с трудом просочился к дверям сквозь толпу, одновременно хлынувшую в проход, тебя уже и след простыл. Я слышал, как кое-кто посмеивался надо мной, когда другие и правда (а, может, притворялись) считали моё выступление потрясающим. Одна девушка даже схватила меня в свои объятия, чмокнула в щёку и поздравила с тем, что я «обалденный актер». Вот бы все так думали! Но другие, наверняка, в прочем, как и я сам, знали, что я не играл, я вывалил всю свою душу на публичное порицание, благодаря некоторым (а вот о твоем участии они, полагаю, не подозревали). И, хотя и понимал, что выглядел совсем не так, как сам о себе думал, я всё равно сгорал со стыда и покрывался густой багровой краской.
Когда я добрался до танцевального класса, я успел капельку остыть, но Джемма сразу распознала что я «какой-то взвинченный». Я немного опоздал, но она ничего об этом не сказала и вообще, похоже, боялась меня о чём-либо спрашивать. Ну и правильно! Я очень этому внутренне радовался, насколько вообще возможно радоваться в таком состоянии. Я не был взвинчен, я просто желал убить тебя!
К счастью, я довольно отходчив, и уже на следующий день почти забыл о произошедшем. По крайней мере, я так подумал, когда проснулся утром в своей комнате. И продолжал также полагать, пока умывался, завтракал и выходил на улицу. Но уже у учебного корпуса со мной поздоровалась парочку совершенно не знакомых мне студентов. Я решил, что они ошиблись и лишь улыбнулся им в ответ. Зато уже в аудитории я понял, что о вчерашнем вечере должен забыть не только я один. Все мои однокурсники, как один, весело поприветствовали меня, как только я переступил порог. Они смеялись, шутили, пересказывали фразы из моего стихотворения и пародировали мой голос. Я несколько секунд молча смотрел на всё это дело, а сам решал, какой вариант более постыдный: сесть за парту и потерпеть или сбежать? Мне снова захотелось тебя убить, а потом убиться самому.
Пока я думал, как поступить, стоя у дверей, в аудиторию с фразой «разрешите», протиснулся преподаватель. Он странно покосился на меня, как будто тоже присутствовал вчера в актовом зале, но ничего не сказал и ушёл к своей кафедре. Я на ватных ногах прошёл к креслам и сел с самого краю. Кто-то сзади толкнул меня, я решил не реагировать до конца занятия, но толчки продолжились и я обернулся.
— Ты будешь участвовать в вечере Кинга? — спросил одиноко сидящий за моей спиной студент, кажется, Дэни.
— Какого Кинга? — не понял я.
— Ну, блин! Вечер памяти Мартина Лютера Кинга, через неделю будет. Ты же к нему свою поэзию готовишь? Или нет?
— Ммм… я подумаю, — по-прежнему пребывая в недоумении выдавил я.
Я бы мог расспросить его о том, откуда все знают о моём позорном выступлении, ведь тогда в зале было не так много людей, но началась лекция. А потом я уже не решился.
Всю лекцию я просидел в оцепенении, а под конец решил, что, наверное, мне это показалось: и то, что ты бессовестно транслировал мои стихи на публике, и даже то, что я вообще что-то сочинил. Правда, когда я покидал аудиторию, некоторые студенты развеяли мои иллюзии на этот счёт, пристав с расспросами: есть ли у меня ещё стихи, не состою ли я в поэтическом клубе, мне больше нравится сочинять или читать. Одна девушка так вообще убила, спросив, ответил ли мне взаимностью тот, кому я посвятил своё стихотворение. Я спросил, что она имеет ввиду, но она лишь хитро улыбнулась. На следующую лекцию я даже опоздал, потому что никак не мог отделаться от любопытных.
Моя отходчивость больше не помогала, потому что чуть ли не каждый встречный и дальше норовил напомнить о вчерашнем. Я выкручивался, как мог: где-то загадочно молчал, где-то сочинял относительно правдоподобные ответы. Я довольно быстро понял, что очень многие считают меня выскочкой и хвастунишкой. Но больше всего раздражало, что из-за твоего очередного розыгрыша вся ответственность за него пала на меня. Не мог же я признаться, что это ты обдурил меня!
Я не мог дождаться встречи в баре, чтобы увидеть тебя и спросить, зачем ты сделал это. Хотя, я ведь и так знал зачем. Но увидеть тебя бы не помешало. За день я успел придумать новую стратегию поведения по отношению к тебе. Отныне я собирался игнорировать тебя. И пореже встречаться взглядом.
Не знаю, как я дожил до вечера, но, когда я прибыл в бар и увидел в подвальной комнате ребят, то чуть не забыл про своё решение. Потому что тебя там не было, а мне до смерти хотелось узнать, появишься ли ты сегодня. Я еле сдержался, чтобы не спросить об этом Лайк.
— Как дела, рок-звезда? — спросил меня Росс. Из его уст это звучало, как дружеская шутка, но я всё равно насторожился. Вдруг он всё-таки вложил в свои слова немного сарказма?
— Спасибо, хорошо, — ответил я, попытавшись сделав вид, что я и правда так думаю.
Нильс по-прежнему игнорировал меня, когда я зашёл, он даже не обернулся. Мона лишь равнодушно скосила глаза и вернулась своим делам. Я не знал, что мне делать, поэтому сел на краешек несчастного дивана, который так никто и не починил. Может, мне самому это сделать или же купить новый? Но я побоялся предложить, потому что выскочкой меня уже сегодня называли, не хватало ещё получить статус «эй, ты чё, самый умный?».
Все сидели и чего-то ждали. В какой-то момент мне показалось, что это я должен что-то сделать или сказать, но потом заметил, что на меня никто не смотрит. Через две минуты тишины, появился ты.
— Та-дам, а вот и я, — ты влетел на середину комнаты и принялся раздавать пачки листов альбомного формата. Моне и Лайк ты отдал одну пачку на двоих, а про меня вообще забыл.
— Ого, — удивился Нильс и расцвет в одобрительной улыбке, — сколько тут песен? Две? Три?
— Три, — сказал ты. — На четвёртой я застрял.
— Ни фига себе, вот это творческий понос, — одобрил Росс.
На лицах девочек тоже появилось восхищение. Один я сидел и страдал сразу по двум поводам: ты не обратил внимания на меня, ты не дал мне то же, что и другим. Про то, чтобы возмутиться по поводу твоего поступка я уже и не думал: во-первых, делать это при всех не хотелось, а, во-вторых, глядя на тебя, я чувствовал себя хуже грязи на ботинках, какие уж тут отстаивания прав. Меня же все сразу засмеют.
Ребята читали ноты или что там было на их листах, комментировали, пробовали наиграть, а ты с довольной ухмылкой на губах вертелся между ними. Я всё смотрел и смотрел на тебя, а потом не выдержал и поднялся. Никто по-прежнему не обратил на меня ни малейшего внимания, и тогда я просто вышел из комнаты.
Я сначала хотел сразу уйти домой, но оказавшись в уютной, почти домашней атмосфере бара, передумал. Здесь было так спокойно, что у меня тут же из головы вылетели все негативные мысли. Я сел за барную стойку рядом с каким-то бородатым мужчиной, который пил виски.
— Извините, — обратился я к нему. — Вы бы не могли заказать мне напиток. Мне нет двадцати одного, но у меня очень трудный день.
Мужчина посмотрел на меня, как на чудо природы, но виски заказал. Я рассчитался, забрал стакан и пересел в кабинку. Мимо прошёл ты и скрылся за входной дверью. Наверное, пошёл покурить, подумал я.
Это был прекрасный шанс застать тебя одного и поговорить, но у меня намертво пропало желание видеться с тобой. Да и, вообще, я же решил игнорировать тебя. Ты вернулся с улицы через несколько секунд и шустрым шагом направился назад, но вдруг остановился напротив меня.
— Не, нормально, блин? Мы его ищем, а он тут, видите, пьянствует, — я допил свой напиток и уставился в окно, изо всех сил стараясь не обернуться. — Эй, ты чего ушёл? Оглох, что ли?
Я повернулся с намерением послать тебя куда подальше, но вдруг заметил, что на твоём лице написано не раздражение, злость или саркастическая ухмылка, а искреннее беспокойство. Заготовленная фраза тут же вылетела из головы. Если бы я открыл рот, то смог бы выдавить только мычание.
— Ты здоров? — спросил ты, и в твоё лицо закрались толики подозрения, только вот, не знаю, в чём. — Пошли.
Ты махнул мне головой и ушёл в подвал. Я посидел ещё немного, борясь с противоречивыми желаниями, потом тоже спустился вниз.
— Нашёлся! — воскликнула Лайк и обвила меня своими тоненькими ручками. — Ты обиделся на нас? — спросила она с извиняющимися интонациями в голосе, отстранившись.
Я помотал головой, так как всё ещё не был способен разговаривать так, чтобы не выдать своё эмоциональное состояние.
— Ну что, будем пробовать или продолжим ерундой страдать? — раздался строгий голос Нильса.
Оказалось, что ты за прошедшие несколько дней с нашей последней встречи написал три песни: и мелодию, правда, только на фортепиано, и слова. Когда я смотрел на листы, то в глубине души у меня зародилась надежда, что хотя бы половинка моего стихотворения попала в твои песни, но — увы. Пару часов ребята потратили на перекладывание мелодии под гитару, подбор басов и ритма для барабанов. Я по большей части просто наблюдал, и лишь несколько раз попробовал напеть мелодию.
Да, твои слова определенно были намного лучше моих. Если бы я подумал об этом раньше, если бы вспомнил тексты твоего мюзикла из школьной постановки, то сразу бы понял, что ты хотел приколоться надо мной. Но я же, как последний болван, поверил в то, что изначально не могло быть правдой. В то, во что очень хотелось верить.
Когда на часах стрелки поползли ближе к одиннадцати, ребята стали собираться по домам. Я же как сидел в ступоре, так и продолжал это делать, не смотря на то, что за меня даже иногда запинались.
— Эй, чувак? — раздался над моей головой твой обеспокоенный голос. — Ты уверен, что не заболел? Видок так себе.
Я поднялся на ноги и отошёл от тебя на такое расстояние, чтобы можно было сделать вид, что я смотрю в твою сторону, но при этом на самом деле смотреть мимо.
— Да, всё хорошо, — выдавил я из себя, глядя на твоё ухо, проколотое несколькими колечками. — Красивые песни, кстати. Все три. Просто супер. Ну, я пойду. Пока.
Я повернулся к тебе спиной, собираясь уйти.
— Уоу, да ты, смотрю, обиделся! — ты сказал это так громко, чтобы услышали, конечно же, все.
Были бы мы одни, я бы непременно тебе врезал. Да, мне этого ужасно хотелось. Но присутствие ребят заставляло меня нести бремя интеллигентности и хладнокровия. Или, по крайней мере, стараться делать такой вид.
Мне надо было промолчать, либо же бросить через плечо остроумную фразу, но я не кстати стал вспоминать все случаи твоих школьных издевательств, и не сдержался в желании доказать тебе, что ты вовсе не такой, каким притворяешься.
Я обернулся и со всей злостью, на которую только был способен, уставился на тебя.
— На что бы это мне было обижаться? Ты же такой откровенный и честный же, да? — мой голос дрожал от избытка эмоций. Выглядел мой выпад, наверно, ужасно, но в тот момент, что подумают обо мне другие, меня в последнюю очередь. — Ты же никогда не обманываешь, ты же просто кристально честный ангел?!
От эмоций, который я, к большому сожалению, позволил себе выпустить наружу, я плохо мог анализировать, что происходит вокруг. Я не видел не только лиц ребят, но и твоё выражение понимал с трудом.
Пока ты не успел открыть рот и сказать что-то ехидное и гениальное, что растопчет меня, как травинку табун лошадей, я решил выложить всё, что накипело за многие месяцы твоего игнора. Я говорил и говорил, не совсем сам понимая смысла собственных слов и улавливая лишь отдельные фразы: «ты специально меня унижаешь», «ты высмеиваешь меня перед другими, выставляешь идиотом», «ты хочешь, чтобы другие считали меня психом и неудачником». И что-то ещё в том же духе. Конец своего монолога я подвёл наиболее сочной мыслью.
— Ты и твоя жалкая группа неудачников мне ни капельки не нужны. Сиди тут в подвале, как крыса, и надейся, что слава придёт к тебе. Но она не придёт, я тебе обещаю.