Золушка и Мафиози

13

РАФАЭЛА ЭСПОЗИТО

— Иди сюда, моя девочка.

Мама окликает меня, когда я прохожу через кухню с корзиной чистой одежды, и я оглядываюсь на нее через плечо. Ее темные светлые волосы зачесаны назад и повязаны цветистым шарфом. Несмотря на свою просьбу, она не смотрит на меня. Я делаю глубокий вдох, измученная, хотя день только начался.

Неужели люди, работающие в офисе, на рынке или в аптеке, так же ненавидят работу по дому, как я?

Я никогда не понимаю, надоедает ли мне, или я просто не рождена для этого. Иногда мне кажется, что если я уберу еще один шкаф с постельным бельем, то умру. К сожалению, этого не случается, но я надеюсь, что в следующий раз все получится. Поэтому я спрашиваю:

— Ты позволишь мне разложить одежду в спальнях?

— Нет, нет, нет. Сейчас же иди сюда.

Я надавливаю кончиком языка на внутреннюю сторону щеки и подхожу к старому деревянному столу в центре кухни, где мама разминает тесто. Юбка ее платья колышется от каждого движения ее рук. Я ставлю корзину на скамью, собираясь вымыть руки, но София качает головой и вытирает муку с ладоней, заканчивая вытирать их чайным полотенцем, повязанным вокруг талии.

Включенная печь нагревает каждый сантиметр терракотового пола и толстых стен. Я еще не успела прийти, а моя футболка уже начала прилипать к коже. Потолочные балки — единственные, кто не подвержен жару.

Слава Богу, потому что хуже сауны был бы пожар.

— Тебе нужна моя помощь. Подать тебе что-нибудь?

Я оглядываюсь по сторонам, уже разыскивая скалку среди висящей на стенах утвари. Мама кривит губы, на несколько секунд отводя взгляд от моего синего взгляда, и кожа на ее шее напрягается, когда она колеблется. У меня холодеет в животе. Моя мама любит говорить. Если она колеблется, этот разговор не может быть хорошим. Я отказываюсь от мытья рук и сажусь на скамейку рядом с корзиной, чтобы подождать.

— Твой отец уже ведет переговоры о второй помолвке для тебя, и это несправедливо.

Я моргаю, ошеломленная.

Не от информации, после поминок я знала, что это не заставит себя ждать. А от человека, который готов вести переговоры под крышей мертвого жениха, наверняка торопясь, а я этого не понимаю.

Мой отец никогда не был примером отцовства, и меня воспитывали, прекрасно объясняя мою роль в этой семье. Я всегда знала, что Кармо отправит меня подальше, как только на горизонте появится выгодный брак. Но я и представить себе не могла, что меня выхватит тот, кто предложит самую высокую и быструю цену.

Это удивляет меня не меньше, чем возмущение матери, но только до тех пор, пока я снова не начинаю прислушиваться к ее словам и не понимаю, что жертва несправедливости, о которой она сетует, — не я, а она.

Я выдергиваю несколько прядей из обтрепанного подола шорт, чтобы найти, чем занять руки.

— Я не заслужила этого, я сделала все возможное, чтобы вырастить идеальную дочь: умную, красивую, умеющую говорить и вести себя. Последние двенадцать лет я работала в этом доме как рабыня, и ради чего? Ради чего? За что? — Спрашивает она, ее глаза наполняются влагой.

Мои родители всегда были сумасшедшими? Или что-то случилось за то время, что я провела вдали от них? Потому что я не помню, чтобы они были настолько не в себе раньше.

Возможно ли, что я была слепа все это время?

— Почему ты такая? — Снова спрашивает она сквозь слезы. — Почему ты не можешь сделать так, чтобы тебя заметили? Это же не так сложно! Заместитель босса уже заинтересован, стоит только приложить немного усилий…

— Не знаю, сколько можно повторять, что Тициано интересует только одно, — ворчу я, скрещивая руки, не в силах больше терпеть ее попытки манипулировать.

— Я рада, что ты заговорила об этом. — То, как внезапно она перестала плакать, заставляет меня сузить глаза. Ей даже не стыдно. — Я думала об этом, и, думаю, можно с уверенностью сказать, что это один из немногих случаев, когда цель оправдывает средства.

Средства?

Мои глаза становятся такими маленькими, что я едва вижу сквозь них. Мама протягивает руки, расставляя пухлые пальцы на посыпанном мукой столе. Я сосредоточиваюсь на веснушках на ее коленях, чтобы не смотреть на ее хмурый взгляд.

— Что за цель? — Я прикидываюсь дурочкой. — Ты же не предлагаешь мне…

— Лечь к заместителю босса, да, — шепчет она, и я смотрю на нее в недоумении.

Ее глаза параноидально бегают из стороны в сторону, заглядывая в кухонное окно, как будто она только что предложила мне взорвать Тициано вместо того, чтобы переспать с ним.

Мои плечи опускаются на несколько сантиметров, пока мой разум пытается справиться с тем, что только что произошло, и я обеими руками откидываю волосы назад. У меня кружится голова от того, как за секунду перевернулся мой мир.

— Если ты соблазнишь его как следует, вы все равно сможете пожениться, — снова шепчет она. — А если это не сработает, — она слегка наклоняет голову, и от жалости, которую я вижу в ее глазах, у меня сводит живот, хотя я не знаю, на кого направлено это чувство, на меня или на нее, — учитывая… все… Возможно, быть его любовницей было бы более доброй судьбой.

Я встаю, я должна чувствовать возмущение, и хотя я не знаю, так ли это, я следую очевидному сценарию.

До какого момента мы дошли? Какой точки я достигла? Потому что, если быть расчетливой, это не такая уж абсурдная идея, и не похоже, что я не думала об этом раньше. Конечно, не о том, как стать любовницей Тициано. Святая знает, что на такое унижение я никогда не соглашусь. И уж тем более я ни на секунду не верю, что у заместителя шефа есть хоть какой-то шанс жениться на мне, когда он получит то, что хочет.

Если бы такова была логика Тициано, Саграда должна была бы принять многоженство, потому что сейчас у него было бы не меньше двух дюжин жен.

Но даже так… Я поддаюсь искушению.

Заняться с ним сексом, хотя бы один раз… Я не железная, конечно, я уже спрашивала себя почему бы и нет? И я, конечно, не собираюсь сразу признаваться в этом маме. Но если она хочет, чтобы я была такой смелой сегодня… Я шлепаю ладонями по бедрам и откидываю голову назад, качая ею из стороны в сторону, задерживая дыхание, пока лицо не нагреется.

— Знаешь, что я думаю, мама?

— Ну и что ты думаешь? — С надеждой спрашивает она.

— Либо ты и мой отец сошли с ума за последние годы, либо я всегда была сумасшедшей. Только это объясняет, почему я никогда не замечала, как вы сходите с ума.

— Рафаэла! — Возмущенно восклицает она, и я смеюсь, хотя мне это не кажется смешным.

— Ты вбила себе в голову, что нечто невозможное имеет большие шансы произойти, — обвиняю я, — а Папа Римский решил, что я объект, а не человек…

— Ничего подобного, — перебивает она меня, говоря громче, чем я, — но правда? Что за черт! Если я больше ничего не могу сделать, то хотя бы буду говорить.

— И никто из вас, — я говорю громче нее, заставляя ее слушать меня, — ни на секунду не остановился, чтобы подумать о моих чувствах! — Ее лицо приобретает обиженное выражение, но она продолжает молчать. — Честно говоря, я предпочитаю думать о вас как о неуравновешенных людях, потому что альтернатива, признать, что для моих собственных родителей моя единственная ценность — между ног.

Пресытившись этим разговором, раздраженная до последнего волоска, измученная тем, что меня швыряют по сторонам, и не видя никакого света в конце тоннеля, в который превратились мои дни, я толкаю сиденье за собой, и оно с агрессивным шумом задвигается.

— Двадцать один, — со слезами на глазах отвечает мама. — Двадцать один год в тебя вкладывали деньги, а ты имеешь наглость говорить, что ты ничего не стоишь?

Я смеюсь еще сильнее.

— Инвестирование — повторяю я слово, которое, возможно, в другом доме означает доброе дело.

— Я отдала тебе свое тело, — кричит она, — свой разум, свою молодость! И что я получаю взамен?

— Я не просила ничего этого! Я не просила рождаться! — Кричу я в ответ.

— Я прошу тебя просто выйти замуж за правильного человека, вот и все! — Она продолжает свою задумчивость с того места, где остановилась, как будто я не потратила последнюю минуту на то, чтобы выкрикнуть свое возмущение. — Но что ты делаешь? А Рафаэла? Вместо того чтобы стать нашим спасением, ты станешь нашим проклятием, причем по собственной воле! Святая наделила тебя красотой, чтобы привлечь внимание достойного мужчины, но не умом, чтобы использовать ее на благо своей семьи. Неблагодарная! — Обвиняет она, и я поднимаю глаза, сдерживая слезы.

Я отказываюсь плакать, отказываюсь.

Я переступаю через скамейку и хватаю корзину с бельем. Если Санта будет добр, то на этот раз я умру, раскладывая одежду по шкафам. Да будет так, аминь. Я выхожу из кухни, ничего не ответив.