Золушка и Мафиози

27

РАФАЭЛА ЭСПОЗИТО

Если я когда-нибудь встречу своего ангела-хранителя, я надеру ему задницу. И за это богохульство отец Армандо может велеть мне молиться сколько угодно, но я не буду просить у него прощения.

Что-то не так с небесным существом, которое должно заботиться обо мне. Есть ли на небесах алкоголь? Он что постоянно пьян?

Держать голову поднятой, пока я добираюсь от дома, почти мучительная задача: взгляды, шепот… Невеста, брошенная у алтаря. И послушай, Санта, я не жалуюсь. Даже близко нет, но эти сплетни! Ради всего святого! Я ненавижу сплетни!

Я резко выдыхаю, когда группа девочек-подростков беззастенчиво показывает на меня и хихикает. Я бросаю на них взгляд и всерьез подумываю о том, что с таким поведением они даже не найдут себе женихов, которые их бросят у алтаря. Конечно, я считаю, что это было благословением для меня, но если они смеются надо мной, то я очень сомневаюсь, что они так думают.

Я иду, все более злая и униженная, к особняку, но скрываю второе чувство под бесконечными слоями первого. Люди никогда не поймут меня. Они все думают, что со мной что-то не так.

Я вздохнула с облегчением, когда нашла свой шкафчик в раздевалке для персонала, на котором все еще было мое имя и чистая, отглаженная форма. Я не должна была больше находиться на Сицилии, поэтому не знала, есть ли у меня еще работа, но я расцениваю это как да.

Несколько служащих проходят мимо меня, но никто не заговаривает со мной, пока я переодеваюсь или иду в кабинет Луиджии, и я рада этому. Сегодня хороший день, чтобы стать персоной нон грата, возможно, следующее десятилетие будет состоять из удачных дней для этого.

Однако, к моему несчастью, главная экономка находится в самой комнате. Ее строгое лицо сосредоточено на чтении каких-то бумаг, на кончике носа — маленькие прямоугольные очки с жемчужной цепочкой.

— Доброе утро, Луиджия.

— Доброе утро, сеньорита.

Я забираю свой планшет со списком дел на сегодня для крыла Дона, но, когда я иду за списком для его заместителя, его там уже нет. Я хмурюсь.

Луиджия, должно быть, замечает мой хмурый взгляд или раздражена тем, что я стою и смотрю на список дежурств, потому что она поднимает глаза, чтобы понять, в чем дело.

— Ты больше не отвечаешь за крыло Тициана, — говорит она мне, правильно истолковав мое замешательство.

— Марта вернулась?

— Еще нет.

— Конечно, нет! — Я киваю головой в знак согласия. — Мне вообще не следовало бы здесь находиться. Конечно, все уже было готово, — бормочу я скорее себе, чем ей, и не то, чтобы меня это удивляло.

Нахождение в крыле Тициано было временным, даже если именно сегодня мне очень хотелось его увидеть. Луиджия никак не реагирует на мои размышления вслух.

— Я оставила там кольцо на прошлой неделе. Раньше это не имело значения, я не собиралась возвращаться сюда только ради этого, но теперь… Я загляну туда перед тем, как пойду к Дону в крыло, хорошо? — Я прошу, и это не полная ложь.

Я действительно оставила там кольцо, но сегодня украшение так же незначительно, как и вчера, и, честно говоря, я даже не знаю, на что именно я надеюсь, заходя к Тициано в последний раз. Сейчас его, наверное, уже и дома нет. Я просто…

— Не задерживайся там. — Голос Луиджии обрывает мои мысли. — Дон отдал четкие распоряжения, чтобы ты не работала в крыле его заместителя.

Мои брови поднимаются так высоко, что достают до корней волос. Значит, это было сделано не из-за моего брака? Я открываю рот, но останавливаю себя, прежде чем совершить ошибку и спросить. Это была бы ужасная идея. Я просто киваю и выхожу из комнаты.

Я пересекаю лабиринт знакомых коридоров и поднимаюсь по лестнице в одиночестве. Уборщицы и домашний персонал не пользуются теми же входами, что семья Катанео и домработницы.

Я останавливаюсь, как только выхожу на площадку крыла Тициано. Моя грудь вздымается, дыхание меняется.

Тициано расслабленно сидит в кресле в гостиной, как и в тот день, когда он сообщил мне о смерти Марсело. Улыбка висит в уголках его губ, и он с тоской смотрит на меня. Я бы солгала, когда сказала бы, что не знала, чего ожидала, прийдя сюда.

Я ожидала именно этого.

Этот голубой взгляд, изучающий меня с неповторимым интересом, розовые губы, изогнутые таким раздражающим образом, челюсть со шрамом, точеное тело, татуировки, проступающие из-под рубашки, от шеи до тыльной стороны рук. Увидеть все это было именно тем, на что я надеялась. И теперь, когда я это увидела, этого уже не кажется достаточным.

— Сегодня нет подарка в виде черного платья или незапланированного выходного?

Я говорю первой, потому что не думаю, что смогу вынести его осуждение. Не его.

Я переставляю ноги, вхожу в комнату и останавливаюсь в нескольких шагах от кресла, в котором он сидит. Его улыбка расширяется.

— У тебя нет мертвого жениха. Для брошенных у алтаря у меня есть другое утешение, но я не думаю, что у тебя хватит смелости принять его.

Он говорит, хотя слова и звучат едко, в них нет ничего извращенного. Тициано встает, и все мое тело вздрагивает, вспоминая и тоскуя по теплу его близости. Словно зная это, он преодолевает расстояние между нами всего двумя длинными шагами. Возможно, он и в самом деле знает. Как и каждый раз, его рука обхватывает мое тело, словно он владеет им.

— Привет, принцесса, — мягко говорит он, и медленная ласка его большого пальца на моей щеке заставляет меня ненадолго закрыть глаза.

Именно это я и ожидала, когда пришла сюда.

Я делаю глубокий вдох, вдыхая аромат табака и мяты.

— Я просто пришла забрать кольцо, которое забыла здесь на прошлой неделе. Луиджия официально исключила меня из числа своих подопечных, — шепчу я полуправду, и Тициано целует меня, мы оба с открытыми глазами.

— Я знаю. — Он качает головой, прижимаясь к моим губам, и я могу заплакать от облегчения, чувствуя, как меня охватывает чувство защищенности, когда я оказываюсь в его объятиях.

У меня нет иллюзий, Тициано — эгоистичный сукин сын, который не хочет от меня ничего, кроме как видеть, как я сдаюсь. Однажды я сравнила его с Марсело. Я думала, что Тициано, как и мой первый жених, тоже не возражает против моих отказов. Я ошибалась, потому что на самом деле я никогда не говорила Тициано "нет". Мои "нет" были ложью, как для него, так и для меня, а он лишь видел меня насквозь. Я устала лгать.

И ради чего?

Я и представить себе не могла, что буду скучать по тем временам, когда секс по обоюдному согласию было худшей участью, с которой я могла столкнуться. Если с мертвым женихом мой отец был достаточно отчаянным, чтобы отдать меня человеку, которого едва знал, то что он сможет сделать теперь, когда у меня два мертвых жениха, и один из них бросил меня?

— А что, если я соглашусь? Может быть… — Пробормотала я, когда его губы прошлись по моему подбородку, дразня и холодя кожу.

Его пальцы по-хозяйски сжимают мою талию, а его голубые глаза не отрываются от меня.

— Может быть… — повторяет он, похоже, смакуя это слово. — В прошлый раз мне пришлось досчитать до трех, прежде чем твое "может быть" превратилось в "нет". — Он смеется, проводит кончиком носа по моей челюсти, вниз по шее и глубоко вдыхает.

— На этот раз не считай, — шепчу я, и Тициано снова поворачивается ко мне лицом, все признаки улыбки полностью стерты с его лица.

Три удара моего сердца. Он целует меня. В этом поцелуе чувствуется голод, который, кажется, гораздо больше, чем просто физический. Его рот встречает мой с такой силой, которая отражает смятение и беспорядок в моем собственном сердце. Я погружаюсь в этот поцелуй, позволяя себе прочувствовать его полностью. Я сдаюсь, я распадаюсь на части, я забываю обо всем, кроме губ, языка и зубов Тициано. Его руки на моем теле, его запах в моем носу.

Наши языки снова и снова вступают в восхитительный танец, прежде чем Тициано оттягивает зубами мою нижнюю губу, нежно прикусывая ее, от чего по позвоночнику пробегает дрожь. Ощущение, будто я снова прыгаю со скалы.

Тициано облизывает ее, а затем возвращается к поглощению моего рта, как будто это самое вкусное, что он когда-либо пробовал. Его рука пробегает по моей спине, притягивая меня ближе и обхватывая за попу так сильно, что отрывает мои ноги от земли, а другая проникает в корни моих волос, распускает пучок, дергает за пряди, вызывая восхитительное жжение и захлестывая меня вихрем ощущений, о которых я даже не подозревала, что могу почувствовать от одного поцелуя.

Язык Тициано дерзок, он скользит в мой рот и обратно, запутывается в нем, властвует над ним, требует подчинения, а затем ласкает его, вознаграждая за послушание.

Я таю, слушая, как звуки вырываются из моего собственного горла, не контролируя себя. Каждая фибра моего тело реагирует на это, содрогаясь и отдаваясь, доводя меня до такого состояния абсолютной потребности, что крик моих легких отходит на второй план. Желание получить больше ощущений, доминирующих в моем теле, гораздо сильнее, чем дыхание.

Когда Тициано раздвигает наши губы, я задыхаюсь и, без сомнения, красная.

— Я сделаю все лучше, куколка, — говорит он мне очень серьезно, его дыхание такое же учащенное, как и мое. — Я дам тебе целый день на размышление. Сегодня вечером, в праздник Святой Санты, я буду ждать тебя в ризнице, после удара колокола. Если ты будешь там, я буду знать, что это да.

Затем он отходит, смотрит на меня испепеляющими глазами несколько секунд, которые кажутся вечностью, поворачивается и уходит. А я остаюсь с колотящимся сердцем, горячим телом, красным лицом и сомнением: что только что произошло?