Золушка и Мафиози

55

РАФАЭЛА КАТАНЕО

Я думаю, не перевернулись ли все карты, и теперь это мой ангел-хранитель интересуется, не пьяна ли я, но я продолжаю идти, как будто мне здесь самое место. Я игнорирую любопытные взгляды, которые бросают на меня при каждом шаге в направлении учебного центра Саграды.

Обертка в моих руках словно горит, но это не связано с температурой сэндвича внутри. Это беспокойство, разъедающее мой желудок, заставляет мое тело чувствовать жар. После двух недель ежедневных тренировок с Тициано я не могла побороть свое любопытство. Я знаю, что должна была спросить его, а не просто подойти к двери учебного центра и попроситься войти. И я верю, что Тициано, если он решит запретить мне вход, сделает это так, чтобы не унизить меня.

— Синьора, — приветствует меня солдат у двери, и я высоко поднимаю голову.

Это тот же самый парень, который охранял башню Тициано, когда я постучала без предупреждения. Сегодня, однако, у него сломана рука.

— Привет. Я пришла повидаться с мужем. Скажи ему, что я здесь, — приказываю я, изо всех сил изображая Анну Катанео.

Мужчина секунду смотрит на меня, как будто мои слова вызвали в его мозгу какой-то перекос, но потом берет в руки висящую на поясе рацию и начинает говорить с тем, кто на другом конце. Я стараюсь не стучать ногой по полу и не показывать никаких признаков беспокойства. Проходят минуты, которые могли бы стать часами, прежде чем солдат, нахмурившись, кивает мне.

— Я отведу вас к нему, мадам.

У меня язык чешется сказать спасибо, но я останавливаю себя. Анна не сказала бы спасибо. Мужчина входит в коридор, и я следую за ним. Удержать свои любопытные глаза от сканирования каждого сантиметра пространства, в которое мы вошли, — еще та задача.

Тренировочный центр "Ла Санта" огромен. Здесь можно разместить четыре или пять гигантских спортзалов. Стена, на которой нарисован символ Ла Санты, от пола до потолка, должно быть, имеет высоту не менее шести метров.

Мы пересекаем длинный коридор, уставленный кольцами и силовыми тренажерами, пока я не замечаю Тициано, стоящего в открытом дверном проеме одной из комнат. Его руки скрещены перед грудью, а выражение лица совершенно нечитаемо.

По мере того, как я продвигаюсь вперед, мужчины, кажется, практически уклоняются с моего пути, постоянно глядя в пол или на другую сторону зала. Я не понимаю, пока снова не обращаю внимание на Тициано и не осознаю, что его нечитаемый взгляд обращен только на меня.

Для остальных он выглядит не иначе как чудовищный дьявол, о котором все только и говорят. И только потом я понимаю, что никогда раньше не видела такого выражения на его лице. Когда глаза Тициано возвращаются ко мне, они снова приобретают не поддающийся интерпретации вид.

— Шеф — солдат, который сопровождал меня здоровается с ним, а мой муж просто кивает. Он жестом приглашает меня войти в кабинет, и я подчиняюсь.

Тициано входит следом за мной и, как только закрывает дверь, спрашивает:

— Ты соскучилась по мне, куколка?

Его голос высокомерен, но то, как он смотрит на меня… как будто нескольких секунд, в течение которых он видел, как я приближаюсь к нему, ему было достаточно, чтобы разгадать меня.

— Вообще-то мне было интересно посмотреть, как тренируются твои люди, — говорю я, сразу же отходя к окнам. — Но я принесла тебе перекусить. — Я шлепаю пакет ему на грудь и отпускаю его.

Я оттягиваю одну из лямок ставней и заглядываю через нее, как только добираюсь до стекла. Кабинет Тициано находится прямо в центре, поэтому мне хорошо видно все, что происходит снаружи.

— Ты можешь открыть ставни, куколка. Стекло тонировано, так что никто не увидит, как ты подглядываешь.

— Я не подглядываю — возражаю я защищаясь. — Но ты все время говоришь, что смерть в виде упражнений, которые ты заставляешь меня делать каждое утро, это ерунда, я хотела увидеть это своими глазами.

— Угу, — бормочет он и, судя по звукам, которые я слышу, откидывается в кресле.

Не знаю, сколько времени я наблюдаю за движением в тренировочном центре, прежде чем удовлетвориться, но каждую секунду я чувствую на себе взгляд Тициано. Его внимание уходит, затем возвращается, когда он пытается справиться с моим вторжением в его пространство.

Я чувствую себя побежденной, когда понимаю, что мой муж был прав. Последовательность упражнений, которые я делаю, просто смешна по сравнению с теми, которые практикуются здесь.

— Ну как? — Спрашивает он со снисходительной улыбкой, когда я поворачиваюсь к нему. Я делаю глубокий вдох, отказываясь отвечать.

Я брожу по огромному кабинету, проводя пальцем по корешкам книг на полках и современной мебели из серого и светлого дерева. Они очень похожи на ту мебель, которая есть у Тициано дома.

Комната завалена бумагами, они лежат кипами практически на каждой поверхности: на столах, сервантах и даже диванах.

— Я думала, что в работе заместителя босса будет больше активности, — говорю я, обходя комнату и останавливаясь прямо перед Тициано, прислонившимся к своему столу.

Он откинулся в кресле, переплел пальцы на животе и медленно облизал губы, а его глаза почти аналитически путешествуют снизу вверх, лаская и согревая все вокруг.

Дрожь пробегает у меня по позвоночнику от его молчаливого пристального взгляда. Тициано не отвечает мне. Он поворачивается на стуле, вытягивая ноги из-под стола, а его руки убираются за пояс, и он смотрит на меня, как охотник на добычу.

Мое сердце бешено колотится, а ноги подкашиваются.

Мне не должно это так нравиться, правда? Святые угодники! Что со мной происходит?

— Я не даю тебе достаточно действий, куколка? — Слова произносятся почти шепотом, и хотя между нами не менее тридцати сантиметров, я словно чувствую его теплое дыхание у своего уха, пронизывающее электричеством каждый мой нерв. — Ты за этим пришла, Рафаэла? — Спрашивает он, заканчивая расстегивать ремень и начиная работать с пуговицей брюк, а затем с молнией. — И это любопытство было лишь жалким оправданием?

Так ли это? Я мысленно повторяю вопрос. Грудь тяжелеет, в центре пульсирует. Я дышу через приоткрытый рот, чувствуя, как на теле собирается тонкий слой пота, несмотря на включенный кондиционер.

Хриплый, развратный смех Тициано, сообщающий, что он знает все реакции моего тела, только усиливает возбуждение. Он вытаскивает свой член из брюк и поглаживает себя вверх-вниз так, что у меня покалывает ладони.

— Ах, Рафаэла, ты оказывается восхитительная маленькая шлюшка. Опустись на колени.

О, мой Бог! Он назвал меня шлюхой! Шлюхой! И как я реагирую? Я повинуюсь.

Я опускаюсь перед ним на колени, между его ног, и его свободная рука путается в моих волосах, а другая трется широкой головкой о мои губы. Я глубоко вдыхаю, и его аромат доминирует над всеми моими чувствами.

Я закрываю глаза, наслаждаясь ощущениями и его бархатной текстурой.

— Это то, чего ты хотела, Рафаэла? — Спрашивает он, ударяя меня по лицу своим твердым членом. — Ты за этим пришла? — Я высовываю кончик языка, желая почувствовать его вкус, но Тициано дергает меня за волосы, не давая приблизиться к желаемому. — Сначала ответь, куколка, награда будет позже.

— Я… — Я признаю это. — Так и было.

— Тогда соси меня.

Я жадно сосу вставший член и стону, чувствуя, как соленый вкус заливает мой язык. Одной рукой я обхватываю яйца Тициано, массируя их, а другой работаю с основанием, сжимая вверх и вниз, как он меня учил.

Я обвожу языком кончик и скольжу губами по головке, отстраняясь, когда дохожу до уздечки, а затем продвигаясь еще немного вперед. Постепенно я заглатываю его целиком, двигаясь вперед-назад, посасывая и облизывая, пока не чувствую его глубоко в горле и не сглатываю.

Он стонет низко, хрипло, и эти звуки… Зная, что это я делаю с ним… Его глаза ни на секунду, не отрываются от моих, пока я сосу его, и это, в сочетании со всеми ощущениями от того, что он на моем языке, в моих руках, сводит меня с ума от возбуждения.

— Ты хочешь, чтобы я кончил тебе в рот, Рафаэла? — Я качаю головой, отрицая это, и он тянет меня за волосы, пока не отрывает себя от моих губ, и через несколько секунд я уже сижу у него на коленях, его ноги между моими, его твердый член между нами. — Так чего же ты хочешь? — Шепчет он мне на ухо, и его нос сразу же обходит его. Тициано дышит на меня, а вскоре облизывает и дует на шею.

— Хочу чувствовать тебя внутри. Я хочу, чтобы ты вошел в меня.

Я умоляю, выгибаю свое тело, чтобы тереться о него, перекатываюсь на его коленях в поисках любого контакта.

Он смеется. Засранец смеется!

— Ах, куколка… Ты забыла? Я хотел, но ты заставила меня пообещать не трахать тебя на людях, а там окно… — говорит он, глядя на стену, через которую я подглядывала за тренировкой, прежде чем щелкнуть языком. Я бы мог отшлепать тебя прямо здесь и сейчас, если бы у меня не было более важных дел.

— Пожалуйста, — умоляю я, потому что знаю, что этот урод хочет именно этого. — Пожалуйста, ты мне нужен!

Моя грудь вздымается и опускается, я задыхаюсь, желание бешено течет по моим венам, а сердце колотится в горле.

— Как пожелаешь, моя маленькая шлюшка.

Тициано встает, и через несколько шагов я оказываюсь прижатой к окну его кабинета. Он поворачивает меня к себе, и его теплая грудь прижимается к моей спине. Даже сквозь ткань нашей одежды его жар обжигает меня.

Его пальцы грубо проникают под мое платье и забираются в трусики. Мой рот раскрывается в протяжном стоне, когда я чувствую, как они проникают в мою полностью промокшую киску. Мое дыхание затуманивает темное стекло, и хотя я знаю, что темное стекло защищает нас, невозможно не почувствовать, как учащается мой пульс от этой пустой угрозы, но это не мешает мне кататься на его пальцах, отчаянно желая большего контакта.

— Никто тебя не видит, куколка, но если ты застонешь, они могут тебя услышать, а мы ведь этого не хотим, правда? — Он вводит в меня два пальца, и я только стону. Когда я не отвечаю, он прекращает свои движения и повторяет вопрос. — Хотим ли мы?

— Нет, — с трудом заставляю себя сказать я.

— Правильно, принцесса. Ты моя шлюшка, и единственный мужчина, который может слышать твои стоны, это я, поэтому ты кончишь на моем члене, но тихо.

— Я не знаю, смогу ли я это сделать, — признаюсь я в отчаянии.

— Если ты издашь хоть звук, я остановлюсь.

— Тициано… — хнычу я.

— Я больше не буду тебя предупреждать.

Я прижимаю одну губу к другой, мои руки прижаты к стеклу, скользят с каждым движением пальцев внутрь и наружу. Мои глаза плотно закрываются, а в голове — хаос из проглоченных ощущений, желаний и звуков.

Свободная рука Тициано опускается в мое декольте и сжимает сосок, я откидываю голову назад и вжимаюсь в его плечо, от невозможности издать ни звука у меня слезятся глаза, отчаяние, потребность поглощают и ошеломляют меня гигантскими волнами удовольствия.

— Пожалуйста, — шепчу я тоном, который почти невозможно услышать, потому что я не могу вынести дважды тихо кончить. — Пожалуйста, Тициано.

Когда он перестает прикасаться ко мне и я слышу, как он двигается, я почти вздрагиваю от облегчения, но оно кратковременное, почти никакое, я чувствую, как он надевает презерватив, затем обхватывает меня, и когда он вводит его весь сразу, мне кажется, что я превращаюсь в пыль, потому что мое тело рассыпается.

Мои глаза расширяются, ощущение удовлетворения проносится по всему телу в бешеных подъемах и спусках, не оставляя места ни для чего, кроме него. Горло болит от усилия, с которым я сглатываю свой крик.

Тициано переплетает свои пальцы с моими, прижимая мои руки к стеклу, отводит бедра назад и снова вколачивается, быстро и сильно.

Мои глаза закатываются, и я ничего не чувствую, пока меня полностью не уничтожает мощный оргазм, который стирает мое существование с лица земли, оставляя после себя лишь использованное тело.

Единственная причина, по которой я не падаю, это то, что Тициано держит меня, продолжая двигаться внутри меня, гоняясь за своим собственным финишем. И когда он находит его, то целует меня в шею, прежде чем прошептать:

— Я знал, что нам будет очень весело вместе, куколка.