Золушка и Мафиози

28

РАФАЭЛА ЭСПОЗИТО

Тициано свел меня с ума. Это единственное объяснение, почему я уже сорок минут смотрю на цветастое платье, расстеленное на моей кровати. Я не должна была идти на вечеринку. Я уже решила, что в ближайшие несколько недель не буду выходить из дома без крайней необходимости. Если прогулка до особняка и обратно была наполнена шепотом, то я даже думать не хочу о том, что будет на вечеринке, на которой будет присутствовать все наше общество.

Так зачем же я выбираю платье?

Я опускаю свое тело на кровать и падаю на матрас. Я прикрываю глаза рукой, раздраженная тем, насколько уязвимой я себя чувствую, нелепо тоскуя по чувству защищенности, которое я обрела сегодня в объятиях Тициано, и так устав от сомнений, что могу проспать целую неделю.

Я скучаю по тому времени, когда считала себя сильной, теперь не чувствовать себя жалкой — большая победа. Я делаю глубокий вдох, заглушая хаотичные мысли всего на десять секунд.

Больше никакой жалости к себе, Рафаэла!

Я встаю и снова смотрю на платье. Оставлю жалость на тот случай, когда это единственное, что я смогу чувствовать, сегодня у меня есть другой вариант.

Я одеваюсь и тщательно делаю макияж, оставляю волосы распущенными и надеваю туфли на среднем каблуке. Когда я заканчиваю готовиться и смотрю в зеркало, образ мне нравится, хотя я чувствую, что он отражает бешеный ритм моего сердца.

Я медленно выдыхаю через рот, несколько раз пытаясь успокоиться, и каждый раз терплю неудачу. Я сдаюсь, подхватываю сумку и выхожу из пустого дома.

Мои родители уже там.

Мама, хоть и смущена до смерти, но тоже отчаянно хочет не быть исключенной из общественной жизни из-за моего несостоявшегося брака, а папа, вероятно, считает, что вечеринка в честь Санты — отличная возможность найти мне другого жениха. Я не сомневаюсь, что к завтрашнему утру на моем пальце будет красоваться еще одно кольцо. Я с содроганием думаю о том, насколько отвратительным должен быть мужчина, чтобы принять женщину с моим послужным списком, который, как признаю даже я, на данный момент кажется очень неудачным.

Не сегодня, Рафаэла. Не сегодня.

Я марширую по освещенным улицам Кантины, слушая, как музыка прихода становится все громче и громче по мере моего приближения. Окрестные улицы заполнены праздниками. На фонарных столбах висят разноцветные баннеры, развеваются изображения Святой, повсюду развеваются сердца и розы в виде надувных шаров.

Я уже и забыла, как сильно любила этот фестиваль. Я не видела его уже много лет. Я поджала губы, проходя по мощеным улицам мимо традиционных ларьков с едой и играми, в воздухе витает запах вина, а из динамиков громко звучит веселая, типично итальянская музыка.

Я пропустила мессу.

Я смотрю на часы на вершине церковной башни. До колокольного звона еще полчаса. Я брожу вокруг, не обращая внимания на пристальные взгляды и сплетни, когда люди, менее занятые своими развлечениями, успевают заметить меня, и ищу Габриэллу.

Я знаю, что моя подруга, должно быть, занята тем, что позирует в качестве первой леди рядом с Доном, но я хотела ее увидеть. По крайней мере, так я говорю себе, даже когда вместо темных глаз ищу голубые радужки, а вместо женского тела — мужское, татуированное и гораздо крупнее меня. Но я все равно не могу его найти.

Неужели я играю нелепую роль? Тициано разыгрывает меня? Стал бы он делать что-то подобное?

Я снова смотрю на часы на башне, но не прошло и пяти минут. Нервозность разъедает мой желудок, и я не знаю, что с собой делать. Сердце колотится в ушах, и я чувствую каждый его удар кончиками пальцев. Я потею.

Ради святого! От меня будет вонять?

— Рафаэла! — Удивленное восклицание моего имени выводит меня из состояния внутреннего помешательства, и я поворачиваюсь в сторону крика, который слышен даже сквозь музыку и шум толпы.

Черт возьми!

Моя мама спешит ко мне, неся поднос.

— Привет, — говорю я нехотя. Я надеялась остаться незамеченной ею.

— Ты пришла, как мило! Вот так мы и встаем на ноги, берем себя в руки и снова встаем на ноги. Пойдем, найдем чем тебе заняться, — говорит она, беря меня за руку и ведя сквозь толпу.

Я снова бросаю взгляд на башенные часы. Вздыхаю, смиряясь. Занятие рук — это, конечно, лучший способ скоротать время, нежели волноваться из-за собственного сердцебиения.

— Отец Армандо, ваше благословение, — спрашиваю я, когда мы доходим до внутренней части церкви и находим его. Мой взгляд скользит к закрытой двери ризницы.

Какой ироничный выбор Тициано. Столько раз я использовала эту комнату, чтобы исповедаться в своих грехах, а сегодня здесь я собираюсь объявить о своем решении совершить самый большой из них.

— Дитя мое, — он ласково улыбается мне, — как поживаешь? — Я пожимаю плечами, не бунтуя, но говоря, что не знаю, и получаю кивок в ответ. — Если тебе нужно будет поговорить, двери моей ризницы всегда будут открыты для тебя.

Хорошо, отец Армандо. Возможно, вам следует быть осторожнее в своих словах…

— Спасибо, отец.

— Я рад, что ты пришла.

— Конечно, она пришла бы — моя мама тоже участвует. — Рафаэла обожает праздник Святой Санты. Она бы ни за что не пропустила его.

Я улыбаюсь и киваю, потому что что еще я могу сделать?

— Вот. — Мама сует мне в руки корзину с цветами. — Отнеси это в киоск Мартины, он рядом с фонтаном. У нее закончились свои.

Я качаю головой, все еще с натянутой улыбкой на лице. Я киваю священнику, и он отпускает меня.

Выхожу из церкви и возвращаюсь в толпу.

Ладно, займи руки, чтобы скоротать время. Я могу это сделать.

Черт возьми, черт возьми, черт возьми!

Я смотрю из стороны в сторону, как будто решение моих проблем должно волшебным образом выскочить из стен крошечной кладовки.

Ради святого! Как я оказалась заперта здесь?

Я стучу в дверь, но из-за музыки, звучащей снаружи, меня никто не слышит. Я не могу в это поверить. Я не верю. Если я права, то в любой момент раздастся колокольный звон и… Мои мысли прерывает звон. А затем и праздничные возгласы, которые последовали за ним.

По традиции в день праздника Святой в 21.02 звонят в колокол и восемнадцать раз кричат "Viva!", приветствуя ее. Я не могу поверить! Не могу поверить, что после всего того времени, которое я потратила сегодня на размышления, представляя себе этот момент, гадая, хватит ли у меня смелости, и я обнаружила, что хватит, только я никогда не смогу ее проявить.

Я смеюсь от отвращения, потому что, конечно же, мне будет отказано и в этом. Мой ангел-хранитель определенно алкоголик. Музыка играет снова, после того как почести отданы Санте, и я вздыхаю. Я наклоняюсь, чтобы присесть на груду мешков с сахаром, и тут дверь внезапно распахивается, сильно ударяя меня по лбу.

Удар достаточно резок, чтобы у меня закружилась голова, но не настолько силен, чтобы причинить боль.

Я моргаю на Марию, которая смотрит на меня, нахмурившись, с вопросом

— Что ты здесь делаешь?

— Я застряла, спасибо, — это единственное, что я говорю, прежде чем буквально убежать.

Ради святого! Плач Беллы из-за того, что Эдвард не захотел заниматься с ней сексом, кажется легким и спокойным, по сравнению со мной. Но кого это волнует?

Коридоры церкви пусты, так что добраться до храма легко, и это заставляет меня замедлиться. Меньше всего мне нужно привлекать внимание к тому, куда я иду.

Я медленно и задыхаясь, как можно более рассеянно иду вдоль церкви, проводя пальцами по скамьям, пока не дохожу до алтаря. Музыка заглушается грохотом моего собственного сердца, когда я прохожу половину пути к алтарю, и в моей голове нет ничего, кроме предвкушения и даже страха.

Колокол прозвенел несколько минут назад… Он мог… Его может уже не быть. Я выдыхаю через рот, чувствуя, как на коже над губами выступает тонкий слой пота.

Я открываю дверь и вхожу так быстро, как только могу, в ту же секунду прислоняюсь к ней и рефлекторно закрывая глаза. У меня чуть не случился сердечный приступ. Шаг номер один успешно завершен.

— Здравствуй, принцесса.