Золушка и Мафиози

70

РАФАЭЛА КАТАНЕО

Я собираюсь сказать ему, решаю я это уже в пятый раз за последние пять минут. Все четыре предыдущих раза за этим следовал трусливый отказ. Но что может случиться в худшем случае?

Может ли он взбеситься из-за этого? Да, определенно может.

Но развод — это не вариант, так что, думаю, это хорошо, не так ли, Санта? Я смотрю вверх, хотя между мной и небом несколько каменных этажей.

Я расхаживаю взад-вперед по башне. Я пришла раньше до встречи с Тициано, не в силах больше оставаться дома, борясь с этим извращенным "хорошо для меня, плохо для меня" — "скажу ему, не скажу".

Не так уж много изменилось. На самом деле, единственное, что изменилось, это место, где я борюсь с этим.

Так много мужчин, в которых можно влюбиться, а я схожу с ума по самому сложному из них. Что за черт! Кажется, они отправили на пенсию моего ангела-хранителя. Даже пьяный не допустил бы такого, это невозможно.

Они отправили на пенсию крылатого парня, который защищал меня много лет назад, и забыли поставить на его место другого. Вот и все. Другого объяснения нет.

Я откидываю назад распущенные волосы и оборачиваюсь. Плохая идея, понимаю я, глядя на пустой бак. Глаза закрываются, и в голове возникают образы меня и Тициано, прижавшихся друг к другу. Я вздыхаю.

Ад, ад, ад!

Я разом выдыхаю весь воздух из легких, и тишину прорезает звук поднимающегося старого лифта. Ладно, Рафаэла, это не так уж и сложно. Просто скажи: я была идиоткой и влюбилась в тебя, и что мы будем с этим делать?

И честно? Я должна винить его. Да, если у Тициано хватает наглости говорить глупости, я должна втереть ему в лицо, что мужчины, которые не пытаются завоевать сердце женщины, не убивают ради нее людей, не покупают дома и мотоциклы, и уж тем более не говорят, как им нравится делать ее счастливой.

Я фыркаю, и дверь лифта открывается за моей спиной. Я начинаю считать до трех, твердо решив признаться в своих чувствах на счет три, как только повернусь и выстрелю в него, словно на дуэли на Диком Западе, потому что так будет проще.

Однако, когда я дохожу до двух, воздух прорезает вздох, и я оборачиваюсь, мой рот уже открыт, полная решимости заговорить, пока он не пошутил или не соблазнил меня, и я снова сдамся.

Однако кто бы ни был на другом конце комнаты, это не Тициано.

— Так, так, так… Кто у нас тут?