Золушка и Мафиози

21

РАФАЭЛА ЭСПОЗИТО

Слова Михаэля до сих пор звучат в моей голове, даже спустя несколько дней. Я много думала о них, о разных значениях, которые они могут иметь. Ни одно из них не кажется мне хоть сколько-нибудь обнадеживающим. Тик-так. Каждые двадцать четыре часа в моем мысленном обратном отсчете до свадьбы, к шагу полного и абсолютного несчастья.

Кажется, дни летят незаметно, а ночи тянутся вечно. Я не могу заснуть, прием пищи превратился в упражнение на стойкость, и куда бы я ни посмотрела, все возвращает меня к тому столику в ресторане, к тому отвратительному запаху и тошнотворному ощущению мозолистой руки, касающейся моей кожи.

Почти все время я провожу в страхе перед тем, что произойдет после того, как я выйду из церкви после того, как я покину Кантину. Я много раз ненавидела это место, но здесь всегда было безопасно. Не думаю, что после свадьбы я снова узнаю, каково это.

Единственное время, когда мне удается не думать об этом, это когда Тициано устраивает мне ад.

Я действительно достигла дна.

Гораздо чаще, чем это можно было бы считать здоровым, я задумываюсь о том, действительно ли подчинение этому влечению станет решением моих проблем. Я дам своему телу то, чего оно так отчаянно хочет, и, более того, если в нашу брачную ночь муж узнает, что его драгоценность нацепил на себя другой мужчина, это может заставить моего муженька разозлиться и подарить мне безболезненную смерть. Свободный пропуск, что бы ни значили слова, произнесенные во время тоста. Страшно подумать, что с каждым днем это решение кажется все менее абсурдным и более эффективным.

Марсело был отвратительным стариком и, возможно, трусом. Я не сомневаюсь, что он был готов применить физическую силу, чтобы получить от меня то, что хотел, но Михаэль? Этот человек вызывал у меня все внутренние тревоги. Для дочери мафии это многое значит.

А еще слухи…

Если раньше я никогда ничего не слышала о Михаэле, то теперь, когда я рядом, о нем говорят все. О нем и его сыне.

Мой желудок замирает при этой мысли, и я перехожу дорогу, переходя на бег, когда ветер усиливается. Я засовываю руки в карманы брюк, пытаясь согреть их. Они замерзли, и теплый ветерок тут ни при чем.

Моя мама постоянно приглашает нас на любые церковные мероприятия, и если мужчины в деревне только и делают, что обмениваются многозначительными взглядами, когда я прохожу мимо, то женщины более чем готовы поговорить.

Саграда — это не благотворительная организация, ее члены — преступники всех мастей, которые полностью игнорируют то, что здравый смысл считает моралью. Но есть определенные дела, в которые не ввязываются даже эти беспринципные люди, воры, убийцы, мучители и политики. Есть определенные границы, которые даже они не переступают. Наш кодекс чести не позволяет им этого.

Наши законы не позволяют трогает детей, принуждать женщин к проституции и не порабощают людей. Изнасилование наших женщин карается смертью, а домашнее насилие, если оно будет обнаружено, может привести к той же участи. Конечно, когда речь идет о последнем, случаи редко становятся достоянием гласности. Многие женщины боятся, но факт остается фактом: у Саграды есть честь. Если верить сплетням, которые преследовали меня последние несколько дней, у Коза Ностра ее нет.

Я бы с удовольствием притворилась, что не верю всему, что слышала о делах Михаэля, это сильно облегчило бы мне жизнь. Может быть, я даже смогла бы снова заснуть. Но зачем кому-то придумывать такие извращенные вещи? А как же плохое предчувствие, которое я испытывала, глядя на Михаэля, стоя рядом с ним? А как же слова, которые он шептал так, чтобы никто, кроме меня, не слышал? Люди могут лгать, но не поведение моего жениха…

Я иду по короткой улице, пока не подхожу к последнему дому в части крыла для персонала. Включенный свет говорит о том, что мои родители уже дома. Я поворачиваю ключ в замке и открываю дверь, но через два шага замираю на месте.

Звук бьющегося о стену стекла заставляет меня испуганно подпрыгнуть на месте, а затем я вижу, как осколки кувшина рассыпаются по полу в нескольких метрах передо мной в гостиной.

— Этого не может быть! Не может быть! — Кричит отец, и я моргаю, на несколько секунд задумавшись, стоит ли входить.

Мой отец никогда не был жестоким человеком в доме. Что бы ни толкнуло его за грань, это должно быть что-то очень серьезное. Я делаю глубокий вдох, закрываю за собой дверь и вхожу. Я осторожно пересекаю коридор, готовая обернуться при малейшем признаке необходимости.

В конце концов, увидеть эту сцену еще более странно, чем услышать.

Отец расхаживает взад-вперед, проводя руками по редеющим волосам, его лицо и шея покраснели, он явно нервничает. Моя мама тоже находится в комнате, но ее поза совершенно иная. Несмотря на нахмуренные губы и лоб, она не выглядит обеспокоенной, и когда ее рот открывается, я понимаю, почему.

— Это знак от Святых, Кармо. Этот человек не подходил нашей дочери, если ты…

Подождите, она сказала "не подходил"?

— София, я не в настроении слушать твои мечты о Рафаэле и невозможном браке с заместителем главы, — предупреждает он, скрипя зубами, и мои брови поднимаются от его агрессивного тона.

— Это не невозможно! — Протестует моя мама, уже покраснев. — Если бы у тебя было немного терпения, я бы…

— У меня нет времени на терпение, София! Дерьмо! — Морщина на моем лбу становится еще глубже, когда его слова теряют для меня смысл.

Почему у него нет времени? И о чем они говорят?

— Еще один мертвый жених, — жалуется отец, отвечая на вопрос, который я безмолвно задавала себе, и мое сердце бешено колотится. Я задерживаю дыхание.

— Михаэль умер? — Спрашиваю я вслух.

Они оба поворачиваются ко мне, только тогда понимая, что я пришла.

— Святые оказали нам такую услугу, — подтверждает мама, и я прислоняюсь к стене, так как мои ноги подкашиваются. — Они говорят, что этот человек торговал людьми, Кармо. Что его сын…

Мама продолжает говорить, но я перестаю слушать, в моей голове бесконечным эхом повторяются только три слова: он мертв.

Он мертв.

Михаэль мертв.

Я закрываю глаза, чувствуя, как их щиплет, а губы хотят растянуться в улыбку, поэтому я прячу лицо руками, пытаясь успокоиться настолько, чтобы снова встретиться взглядом с родителями, когда бегу в свою комнату. Но мне это не нужно. Хлопнувшая дверь заставляет меня опустить руки, и я вижу маму, идущую ко мне с улыбкой на лице, такой же большой, как и та, что была у меня. Она крепко обнимает меня, затем берет мои руки.

— Наша Святая с нами, дитя мое, — говорит она, — мы попросили время, и она дала его нам.

Моя мама вздыхает, и хотя я не думаю, что она права насчет того, почему умер Михаэль, невозможно не радоваться так же, как она, потому что это действительно произошло.

Мертв… Михаэль мертв.