Золушка и Мафиози

61

ТИЦИАНО КАТАНЕО

— Сынок. — Мама встречает меня в прихожей, одетая в белое платье и золотые туфли на каблуках, являющая собой образец элегантности. Ее улыбка, однако, достаточно широка, чтобы вызвать у меня подозрения. — Я ждала тебя.

— И чем же я обязан такой чести, мама?

Я сужаю глаза, и она фыркает, как будто мое беспокойство совершенно излишне. Адреналин от работы, в которую я был погружен весь день, все еще бурлит в моих венах, что делает расчетливую медлительность шагов матери по направлению ко мне еще более подозрительной.

Одна из ее рук обхватывает мою талию в знак молчаливого приглашения идти рядом с ней. Я вдыхаю характерный для этого дома аромат красного дерева и сосны и соглашаюсь.

— Мы получили приглашение.

— Мы получаем десятки разных приглашений каждый день, мама. И с каких это пор именно ты объявляешь о них? И почему это я, а не Рафаэла?

Я прекращаю идти, когда понимаю, что она намерена отвести меня в столовую, хотя каждый вечер я забираю сперва куколку, чтобы ей не пришлось спускаться вниз одной.

— Ну, — начинает она, делая резкую паузу после одного слова. — Я боялась, что она может обидеться.

— А почему приглашение должно обидеть Рафаэлу, мама?

— Она отказывается открывать свадебные подарки, на которых нет ее имени, — покровительственно говорит она. Я делаю мысленную пометку поговорить с персоналом нашего крыла. То, что происходит там, должно оставаться там. Как бы ни была убедительна Анна Катанео, я уверен, что смогу быть более убедительным. — И я не знаю, как Рафаэла отреагирует на то, что ее имени нет в приглашении. Скорее всего, это была непреднамеренная ошибка, наверное, напечатали до вашей свадьбы, — заверила она меня, проведя руками по темным волосам.

— Ну, если ты хотела, чтобы наша семья была там, тебе стоило постараться.

Моя мама громко смеется и отмахивается от моих слов кивком.

— Прекрати нести чушь, конечно, ты идешь.

— Нет, не иду, — серьезно предупреждаю я, и мама моргает, пригнув голову, когда понимает, что я говорю всерьез.

— Ты ведешь себя глупо, Тициано. — Я закрываю глаза, делая долгий вдох. Когда я снова открываю их, то делаю несколько шагов в сторону и кладу одну руку на талию, повернувшись лицом к матери. — И не смотри на меня так! Я ждала, когда ты поймешь, насколько абсурден этот твой брак, который и на брак то непохож, но это слишком затянулось, Тициано.

— А на что это похоже? — Спрашиваю я, приподняв брови.

Она фыркает жестом, который она сама сочла бы недостойным, если бы он исходил от кого-нибудь другого.

— Я прекрасно знаю, кто мои дети. Я уже несколько недель жду, когда эта девочка исчезнет.

Я издаю короткий смешок и поднимаю глаза. Боже дай мне сил!

— Было бы разумно остановиться на этом, — предупреждаю я, внезапно становясь серьезным, и мама бледнеет, ведь она не лгала, когда говорила, что прекрасно знает, кто ее дети. Я никогда не разговаривал с ней так, как сейчас, потому что до сих пор у меня не было для этого повода. — Этот тон — не единственное, о чем я говорю мама, я больше не намерен терпеть твое пренебрежение по отношению к моей жене…

— Тициано, — прерывает она меня, прижимая руку к груди, с глазами, полными крокодильих слез.

— И ты должна помнить, — продолжил я, как будто она меня не перебивала, — что я не обладаю изяществом твоего старшего сына. Запрет на то, чтобы она присутствовала на твоих драгоценных мероприятиях, будет последним пунктом в очень длинном списке наказаний, который я уже начал себе представлять.

— Это не я отправляла приглашения, — защищается она, фальшиво обидевшись.

— Не прикидывайся идиоткой, мамочка, потому что это не так. Была по крайней мере дюжина разных способов справиться с этим, и ты выбрала самый худший: ты предпочла ткнуть меня лицом в поведение, которое поощряла со дня моей свадьбы. Теперь с этим покончено.

Она открывает рот и качает головой из стороны в сторону.

В ее глазах читается вопрос "Как ты смеешь?".

— Нравится тебе это или нет, но я выбрал Рафаэлу, — я полностью игнорирую ее попытку молчаливого манипулирования и продолжаю говорить. — Я выбрал жить здесь с ней, и у тебя есть два варианта: либо принять это, либо попрощаться, потому что, хотя статус моей матери гарантирует тебе милость, которую я не оказал бы никому другому, я больше не позволю так обращаться с моей женой в ее доме.

— В моем доме! — Она задыхается от возмущения.

— Очень хорошо, — соглашаюсь я, кивая. — И если мне больше не будут рады, то я первым нарушу традицию и буду жить за пределами особняка.

Глаза Анны Катанео расширяются, а рот несколько раз открывается и закрывается, словно рыба в воде, она прекрасно понимает, что это не угроза, а предложение.

— Я никогда не была так оскорблена! — Восклицает она, раскинув руки в стороны и сжав ладони в кулаки.

— Надеюсь теперь ты начала понимать, через что пришлось пройти Рафаэле за последние несколько месяцев. Два варианта, мама, — повторяю я, поворачиваясь к лестнице. — Даю ночь на размышление.

Я не жду ответа, прежде чем подняться по ступенькам. Мое сердце вместо крови перекачивает по венам раздражение, а мир и покой, которые я мог обрести днем, были полностью уничтожены сценой с Анной Катанео.

Я дохожу до гостиной и вижу, как из коридора выходит Рафаэла, приложив руку к уху надевая серьгу.

— Привет, — говорит она, улыбаясь, и этого крошечного слова оказывается достаточно, чтобы немного ослабить давление, которое гнев скопил в моей груди.

Сократить расстояние между нами и прильнуть к ее рту — совершенно необдуманный жест, просто… Она нужна мне. Ее вкус, ее запах, вся она.

— Привет, куколка, — шепчу я ей в губы, когда она задыхается. Она прижимается к моим рукам и трется лицом о мое в нежной ласке.

— Я готова к ужину, — говорит она и целует уголок моего рта, ее глаза все еще закрыты, а пальцы крепко сжимают лацканы моего костюма.

Я обвиваю рукой ее шею, проводя ею по корням его волос.

— Давай сегодня пропустим ужин, принцесса, — говорю я, и Рафаэла открывает глаза, пристально глядя на меня. — У меня для тебя сюрприз, и на всякий случай тебе лучше быть голодной.