Золушка и Мафиози

07

РАФАЭЛА ЭСПОЗИТО

Ошарашенный взгляд подруги — маленькое облегчение посреди пыток последних дней. Габи прикусывает губу, но ее маленькая улыбка никуда не девается. Она моргает и неуловимо поворачивает лицо, ее взгляд все еще висит в воздухе, пока она ищет слова, чтобы описать пережитое, но в конце концов ее ответом становится смех.

— Я не знаю, как это описать… Греция так прекрасна, Рафа! Так… — Она качает головой из стороны в сторону. — Сюрреалистично! Иногда мне кажется, что я попала в заставку чьего-то компьютера.

Я смеюсь, а она продолжает рассказывать обо всех чудесных вещах, которые она делала в последние несколько дней. Я киваю головой в знак согласия, но проходит несколько секунд, прежде чем мои мысли улетучиваются.

Я уже начала думать, что остаться наедине с Тициано будет чем-то почти волшебным, но обнаружила, что какая-то глупая часть меня верит в другое. Нейрон, достаточно глупый, чтобы культивировать надежду на то, что, несмотря на всю мою уверенность, убеждение в том, что причиной его настойчивости были мои негативы, все же может быть ошибочным.

Но это было не так.

Он исчез.

Проходили дни, а я не слышала даже шепота его шагов. Когда я приходила к нему домой, его уже не было, а когда я уходила, он еще не возвращался. Я чувствую себя так глупо, что это застало меня врасплох. Тициано никогда не уважал меня, не слушал моих "нет" и не обращал внимания на мои отказы, но, конечно, право другого мужчины на меня заставит его отступить.

— Я слишком много говорю, не так ли? — Спрашивает Габриэлла с виноватым выражением лица, и я чувствую себя ужасной подругой.

— Нет! — Поспешно отрицаю я, глядя на экран мобильного телефона. — Прости, я просто… — Я закрываю рот, впиваюсь зубами во внутреннюю губу и с трудом сглатываю. Габриэлла нахмуривает брови.

— Ты прекрасно выглядишь! Куда это ты так вырядилась?

И я понимаю, что, поставив меня в центр разговора, она пытается подбодрить меня. Она понятия не имеет…

— Что-то случилось? — Обеспокоенно спрашивает она, когда я затягиваю с ответом.

Я провожу кончиком языка туда-сюда по верхней губе, размышляя. Я закрываю глаза и глубоко и медленно выдыхаю.

— Вообще-то, случилось. Я… — Я не успеваю договорить, как Габи встает с шезлонга, на котором лежала. И садится с прямой спиной.

— Рафа?

Я снова закрываю глаза и выдыхаю.

— Меня выдают замуж, — признаюсь я, открывая глаза.

Моя подруга отворачивается от камеры, ее карие глаза расширены.

— Ты выходишь замуж?

Я смеюсь, хотя это не смешно, и соглашаюсь.

— Похоже, что так. — Она моргает, и я заставляю себя снова рассмеяться, как будто в этом нет ничего особенного. — Сегодня вечером будет ужин, который сделает все официально. Мне подарят кольцо, — я напеваю последнее слово и поднимаю правую руку, сохраняя улыбку на лице, хотя от одной мысли о том, что на мне будет кольцо, которое обозначит меня как собственность Марсело, меня начинает тошнить.

Если бы я думала, что у подруги нет шансов узнать о моей помолвке другим способом, я бы не стала ей говорить. Но она замужем за Доном, и, насколько я знаю, он без проблем разрешает Габриэлле подслушивать его разговоры. Если бы она узнала от кого-то другого, я не смогла бы притвориться, что все в порядке, чтобы не заставлять ее волноваться во время медового месяца.

— Я знала, что скоро это случится. — Я пожимаю плечами. — Ну, это и случилось.

— Ты в порядке? Я знаю…

— Я в порядке, — перебиваю я ее. — Все так, как должно быть. Поэтому я и вернулась домой.

— Рафаэла…

— Нет, Габи… — Я не даю ей закончить. — Речь не обо мне. Я хочу знать, как там Греция! Я живу через тебя, не лишай меня этого.

— Рафа, — повторяет она, и когда я открываю рот, чтобы прервать ее в третий раз, Габи поднимает руку, останавливая меня. — Не надо притворяться. — И словно почувствовав ее слова, мои плечи тут же опускаются.

Я отворачиваюсь, моргая, чтобы сжечь слезы, я отказываюсь плакать, мне достаточно этого жалкого чувства беспомощности. Я отказываюсь давать какую-либо другую реакцию на эту дерьмовую ситуацию. Габриэлла уважает мое молчание до тех пор, пока я позволяю ему длиться.

— Со мной все будет в порядке.

— Я не собираюсь притворяться, что знаю, что ты чувствуешь, Рафа. Я не знаю. Но я знаю, каково это — не иметь выбора, потому что я была в таком положении. И как бы ни было хорошо то, что я имею сегодня, в тот момент мне было совсем не по себе. Мне жаль, что тебе пришлось пройти через это. Мне правда жаль.

— Ты разрушаешь мою резолюцию не плакать.

Я хмыкаю, вытирая уголки глаз, и мы обе смеемся.

— Может быть, — говорит она после некоторого молчания. — Может быть, этот плохой момент приведет тебя к чему-то хорошему? Когда-то Витторио тоже был причиной моих слез, а сегодня он — обладатель всех моих улыбок. Может быть, счастье найдет дорогу и к тебе.

Габи улыбается, стараясь поддержать меня не только надеждой и добрыми словами. Вместо того чтобы сказать ей, что последнее, что я найду в мире с Марсело, это счастье, я качаю головой в знак согласия.

— Может быть, — лгу я. — Все будет хорошо.

— Если тебе что-то понадобится…

— Мне нужно, чтобы ты вернулась к своей замечательной поездке и забыла об Италии на ближайшие несколько недель. Ты заслужила все это счастье, Габи. Несправедливо, что ты упускаешь хотя бы малую толику его, беспокоясь обо мне.

Габриэлла говорит мне, что я веду себя глупо, просто смеясь.

— Несколько месяцев назад ты научил меня, что имя этому — дружба. — Она напоминает мне об этом, и я поднимаю взгляд, пытаясь остановить слезы, которые текут к краям глаз еще охотнее, чем раньше.

— Ты разрушишь мой макияж, Габриэлла! — Протестую я, а она смеется, пока мы не слышим стук в дверь. — Мне нужно идти.

Габи качает головой в знак согласия.

— Удачи тебе. Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

— Тебе лучше отказаться от десерта, — Марсело во второй раз с момента своего приезда замечает мое существование, и я моргаю.

Первый раз это было, когда мой отец официально представил нас и проанализировал меня, как будто я лошадь. Даже мои зубы были осмотрены. После этого все его внимание было приковано к моему отцу, в то время как Марсело с удовольствием игнорировал трех других людей в комнате: свою собственную дочь, мою мать и меня.

— Простите? — Спрашиваю я, и он качает головой, довольный моим выбором слов.

— Все в порядке, дорогая. Просто сбрось несколько килограммов перед свадьбой, и больше не будет причин извиняться.

Мой рот открывается в шоке, и мама щиплет меня под столом, что заставляет меня закрыть его и ненадолго зажмурить глаза. Я смотрю на нее в поисках чего, я даже не знаю, но, очевидно, нахожу на ее лице только принудительную улыбку, которую она ожидает от меня.

Я кладу столовые приборы на все еще чистую десертную тарелку, показывая, что я довольна, даже если это не так, и убираю салфетку с коленей, завершая трапезу. Марсело кивает, наслаждаясь моим послушанием, и возвращается к разговору с моим отцом.

Я перевожу взгляд на Сарию — она единственная из детей Марсело пришла на ужин и весь вечер молча смотря в пол. Теперь я понимаю, почему она почти не притронулась к еде.

Срань господня! Неужели это будет моя жизнь?

Я снова перевожу взгляд на Марсело, но тут же получаю еще одну щепотку под смятым полотенцем.

Он старый. Интересно, сколько времени ему понадобится, чтобы умереть? Это не может быть долго, верно?

За последние несколько лет я много думала об этом. Я так и не смогла решить, кого предпочесть: молодого мужа, с которым я буду жить десятилетиями, или старика, который не сможет продержаться так долго. Мы — мафия, люди умирают.

Боже, надеюсь, он скоро умрет.

Не знаю, сколько времени я потерялась в собственных мыслях, но, должно быть, очень долго, потому что, когда я возвращаюсь в настоящее, мое имя называют достаточно твердо, чтобы я поняла, что это уже не в первый раз. Более того, мое бедро наказывают еще одним щипком, со стола уже убрали, и все, за исключением Сарии, смотрят на меня.

— Нам придется поработать и над твоими манерами, — говорит Марсело, наконец привлекая мое внимание.

— Она просто нервничает, — вмешивается мой отец.

— Мне очень жаль, — повторяю я, поскольку моему жениху, похоже, очень понравилось слышать это раньше.

Встав, он обходит вокруг, пока не оказывается рядом со мной, и я поворачиваюсь на своем месте, чтобы встретиться с ним взглядом.

— Дай мне руку, дитя.

Желание вызвать рвоту заставляет меня содрогнуться. Это так неправильно. Но… Я заставляю свое лицо улыбнуться, а руку — подняться, не дрожа. Он надевает кольцо, которое уже держал в руке, на мой безымянный палец и целует его. Я продолжаю улыбаться.

— Можно мне побыть наедине с моей невестой? — Спрашивает он моего отца с дружелюбной улыбкой. — Может быть, прогуляться по саду?

Я смотрю на отца.

Нет, пожалуйста, нет! Пожалуйста, нет! Пожалуйста, нет!

— Конечно, пожалуйста! Почему бы и нет?

Я встаю с кресла, и Марсело крепко сжимает мою руку в своей, отчего мне становится не по себе. Мы проходим через заднюю дверь дома и выходим в сад. В тишине неуютно, но я цепляюсь за нее, как за спасательную шлюпку в открытом море. Жаль, что его не так легко оторвать от меня.

— Наша помолвка не будет долгой. — Именно так Марсело решает начать наш разговор, по-прежнему держа мою руку в своей. — Максимум два месяца. Я уже не так молод, я не могу позволить себе ждать, чтобы насладиться всеми благами жизни.

Я просто киваю головой, пока мы продолжаем идти, а в голове у меня прокручивается новая информация. Максимум два месяца.

Мы прошли расстояние, которое можно было бы считать подходящим, но Марсело продолжает уводить нас в сторону, и я останавливаюсь, изображая беспокойство, потому что не думаю, что он просто отвлекся.

— Мы можем остановиться? — Спрашиваю я. — Ночь жаркая, и я нервничаю, мне кажется, я немного устала, — я лгу с улыбкой, и его взгляд становится слишком ярким.

— Я могу тебя обнять и поддержать, — говорит он, придвигаясь ближе, пока его выпуклый живот не начинает тереться о мой живот, а его дряблая рука не обхватывает мою талию.

О, Боже.

— Я в порядке, я думаю… Думаю, нам лучше вернуться. — Я говорю, быстро качая головой, и он поднимает руку. Его ладонь касается моей щеки, останавливая мое движение.

— У тебя просто закружилась голова, дитя.

Я замираю, глядя на его круглое лицо и густые белые усы, тонкие губы и редкие волосы. Я смотрю на большой нос и непропорциональные уши, на все, что не заставляет меня видеть кристаллические намерения в темных радужках.

У меня сводит желудок, дыхание становится коротким. Я сжимаю руки в кулаки, сдерживая дрожь, и пытаюсь вспомнить, как дышать. Я бы предпочла потерять сознание, если бы не думала, что быть без сознания и наедине с этим мужчиной — опасность совершенно иного рода.

— Ты поняла, что я сказал о том, что нельзя ждать, чтобы насладиться хорошими вещами в жизни? — Тихо спрашивает он, и я сглатываю, но качаю головой вверх-вниз. — Ты действительно поняла? — Повторяет он, все сильнее прижимаясь к моему телу.

— Поняла.

— Хорошо.

Он делает шаг вперед, намереваясь поцеловать меня, и я извиваюсь в его объятиях, делая несколько шагов назад, обхватывая руками его грудь и пытаясь освободиться от его хватки.

— Я… Я… это неуместно, — заикаюсь я, держа руки вытянутыми перед собой. — Мы еще не женаты.

Марсело одаривает меня хищной улыбкой, продвигаясь вперед по ступенькам, которые я оставила между нами, и прижимается своим телом к моим рукам, пока я не вынуждена их опустить. Он оглядывает меня с ног до головы и отвратительно улыбается, прежде чем ответить мне.

— Молодец. Хорошо, что ты такая, — говорит он, словно давая мне разрешение отказать ему, — и что ты девственница, потому что, если ты раздвинула ноги для какого-то иностранца, пока училась вдали от наших глаз и в нашу брачную ночь, у тебя не пойдет кровь, я гарантирую тебе, — он вторгается в мое личное пространство и облизывает мою щеку снизу вверх, — что это будет неприятно.

Отвращение переполняет меня с такой силой, что я не знаю, как меня не вырвало всем, что я ела на ужин. Я сжимаюсь, делаю шаг назад и чувствую, как щиплет глаза.

Беспомощность — это, конечно, самое страшное.

Ощущение, уверенность в том, что я ничто, что я ничего не стою помимо воли человека, стоящего передо мной, наказывает меня сильнее, чем что-либо другое. Это не так уж и отличается от того, как Тициано обращался со мной в последние несколько месяцев, не так ли? Да, мое тело реагировало на его действия, но так же, как и мой жених, Тициано никогда не уважал мое "нет".

Он по-прежнему был другим мужчиной, преследующим меня, навязывающим мне свою волю и игнорирующим мою.

Стыд охватывает все мое тело, когда я думаю о том, что даже сейчас я бы с удовольствием лишилась девственности с этим засранцем, даже если бы это стоило мне жизни. Перспектива заняться сексом с Марсело всего один раз уже звучит гораздо хуже, чем наказание, о котором он говорил, но делать это до тех пор, пока он не умрет? Это звучит куда более жестоко, чем моя собственная смерть.