ТИЦИАНО КАТАНЕО
Чезаре слегка хмурится, глядя через плечо на меня, когда я выхожу из машины, припаркованной перед сараем. На первый взгляд, единственные люди на грязной улице, это мой брат и шесть человек вокруг него, хотя вытяжные вентиляторы, жужжащие под потолком огромного, с высокими стенами, облупившегося сарая, выдают его работу.
Этот промышленный склад — еще один в длинном списке тех, что занимают этот район. Если Виа дель Потере — центр проституции и торговли телами Саграды в Катании, то Квартьере ди Силенцио — база для наших операций с наркотиками.
Поза моего брата немного расслабляется, когда он узнает меня.
— Дон, — говорит он, кивая, и поворачивается спиной ко мне и мужчинам. И сопровождающие его люди делают то же самое, бормоча слова и коротко кланяясь.
Жестом мой брат отстраняет их, и они входят на склад.
— Что ты здесь делаешь? — Спрашивает он, когда мы остаемся одни, выражая свое замешательство, хотя лицо его этого не выдает.
— Работаю, — сухо отвечаю я, и он слегка наклоняет голову.
— Не помню, чтобы в сегодняшнем расписании значился твой визит, — интересуется он, делая несколько шагов ближе, пока не оказывается прямо передо мной. — Тебя понизили с должности элитного исполнителя до секретаря?
Он коротко рассмеялся.
— Нет, но мне нравится знать, что меня ожидает в тех местах, где я должен быть. Сегодня мы везем тонну пыли.
— Я знаю.
Я достаю из кармана пачку сигарет и прикуриваю одну. Дерьмовый день. Я откидываюсь на машину и затягиваюсь, глядя на нестабильный пейзаж вокруг нас.
— Сегодня я решил сделать сюрприз и посетить несколько лабораторий.
— Сюрприз? В день погрузки? — Чезаре коротко смеется и вытирает губы. Он откидывается назад к машине рядом со мной. — После того как ты отдал приказ о закрытии шести казино и без предупреждения повысил плату за охрану тех, что еще открыты?
— Ты сегодня работал, Чезаре? Или ты провел весь день, заботясь о моей жизни и сплетничая?
— Такие новости обычно распространяются быстро. — Он пожимает плечами. — Даже Витторио, наверное, уже слышал об этом.
— О, в этом я не сомневаюсь. Тебя не устраивает то, как я веду дела? — Нетерпеливо спрашиваю я, поворачиваясь к нему лицом.
Мой брат поднимает руки в знак капитуляции.
— Нет проблем, — говорит он, выпячивая нижнюю губу и покачивая головой из стороны в сторону. — И если он мастерски скрыл свое удивление, увидев меня здесь, то не стоит сомневаться, что он сделает то же самое со своим неодобрением. — Я просто удивлен внезапной агрессией. У тебя есть своя манера поведения, когда Витторио нет дома, но это не то.
— Сегодня мне сказали, что, когда речь идет о развитии, лучше поздно, чем никогда. Я решил прислушаться к этому совету.
— А ты не знал? — Спрашивает он через некоторое время в тишине, когда я бросаю окурок на пол и топчусь на нем. — Ты же Дон. — Вспоминает он, пожимая плечами, потому что, видимо, сегодня мой брат решил стать королем очевидности.
— Не напоминай.
— Она может исчезнуть, — предлагает он, и становится ясно, о ком он говорит. Я выдыхаю сквозь зубы: эти чертовы сплетни. Неужели он узнал об этом раньше меня? — Если она не собирается быть твоей, ей не нужно быть чьей-то еще.
— Как романтично, — насмехаюсь я.
— Я не знал, что ты романтик.
— Я не романтик.
— Так что ты собираешься делать? — Спрашивает он, скрещивая руки перед грудью, а я засовываю руки в карманы брюк.
— Кто сказал, что я собираюсь что-то делать?
— Я знаю этот взгляд. Это взгляд человека, который собирается устроить беспорядок, чтобы мне потом пришлось его убирать, — обвиняет он, и я смеюсь, сразу после этого облизывая губы.
— Она просто женщина. Не будь смешным, я могу иметь столько, сколько захочу, как захочу, где захочу, даже одновременно.
Он позволяет тишине установиться между нами, словно ожидая, что я снова заговорю. Когда этого не происходит, он поворачивается ко мне лицом.
— Ты помнишь, как ты привел ту дворнягу домой?
— Мне было десять лет, Чезаре.
— Я помню, как наш отец сказал, что не хочет, чтобы в столовой были животные, и выгнал твою дворнягу. Ты пошел искать ее ночью, но так и не нашел. — Чезаре делает драматическую паузу, от которой я закатываю глаза. — Ты потерялся. Тебя искали три дня, но так и не нашли. Мама была в отчаянии… когда ты просто появился дома…
— Меня избили, — заканчиваю я за него рассказ.
— Почему ты прятался, Тициано?
— Я заблудился.
— Почему ты прятался? — Повторяет он вопрос.
— Я заблудился, — повторяю я ответ.
— Ты никогда не терялся.
— Мне было 10 лет.
Чезаре смеется.
— Любопытно, что в тот вечер, когда ты наконец вернулся домой, умерла любимая лошадь нашего отца — внезапная болезнь, сказали ветеринары. Он был безутешен. Помнишь, что ты сказал нашему отцу, когда мама попросила нас хорошо к нему относиться, потому что он грустил?
— Я думал, ты не любишь животных, — повторил я точные слова.
— И каждый раз, когда наш отец пытался заменить эту породу, у них ничего не получалось, они таинственно исчезали или страдали от других внезапных недугов. Странно, ты не находишь? Очень странно. — Говорит он и сам же отвечает. — Особенно если учесть, что твоя собака пропала.
— Он умер, — поправляю я.
— Он не умер.
— Я сам его похоронил.
— Ага, а его брат-близнец, из того же помета, был доставлен почти за шестьдесят километров от нашего участка, на пожарную станцию, и умер от старости, спустя годы.
Так и было.
— Но Голиаф мог бы остаться, если бы наш отец не прогнал его.
— И ты хочешь сказать, что приложил столько усилий, чтобы спасти и отомстить за собаку, но ничего не сделаешь, когда у тебя крадут жену?
— Именно это я и говорю.
— Согласись, в это очень трудно поверить.
— Ты что, Чезаре, стал писателем криминальных романов? Наша мама будет гордиться. — Говорю я, отцепляясь от борта машины и подтягивая рукава рубашки чуть выше.
— Что бы ты ни надумал сделать, будь сдержан. По большому счету, на ближайшие несколько недель ты все еще Дон.
Я провожу кончиком языка по внутренней стороне щеки, а затем прикусываю ее, глядя на брата с улыбкой на лице.
— Я понятия не имею, о чем ты говоришь.