Золушка и Мафиози

69

ТИЦИАНО КАТАНЕО

Чезаре ошибался, дав изначально моим чувствам определение, это не страсть. После прошлой ночи я понял это наверняка. Я манипулировал, лгал, убивал и мучил Рафаэлу, и ни одна из этих вещей, которые я люблю делать, не нуждаясь в поводах, никогда не приносила мне даже малой доли того удовлетворения, которое дает мне ее счастье.

И это еще одна вещь, которую я открыл для себя: то, что я чувствую, когда делаю ее счастливой, — это счастье.

Это не может быть страстью. Мимолетный химический дисбаланс не объясняет ни этого… принуждения видеть ее улыбку, ни того, как ее взгляд, ее внимание и ее присутствие питают мой дух. Совсем нет.

Я опускаю голову и вытягиваю руки на наконец-то опустевшем офисном столе.

С бюрократией покончено. Я закончил все дела, физические и виртуальные, которые Витторио подбрасывал мне, и кажется символичным, что последнее из них было завершено сегодня.

Любовь.

Это было то самое слово, которое я искал. И прошлой ночью оно прозвучало в тишине вместе со стонами и задыхающимся дыханием моей жены.

Черт, я люблю ее.

Я разразился недоверчивым смехом. Эта жалкая маленький девчонка не захотела раздвинуть для меня ноги и заставила меня полюбить ее? Какая же хитрая маленькая женщина.

— Ах, Санта! Какой у тебя жалкий юмор!

Я выключаю компьютер и выхожу из комнаты, заперев дверь, проверяя время.

Рафаэла, должно быть, уже на пути к моей башне или прибыла в нее. Сегодня мне очень хочется раздеть ее догола, подвесить к крюку и трахнуть. Когда она будет в полном бреду, теряясь в удовольствии, которое дарит ей мой член, я прошепчу ей на ухо, что люблю ее, и буду смотреть на ее лицо, чтобы понять, какую ее часть это сломает.

Я иду к выходу из учебного центра, планируя каждую вещь, которую собираюсь сделать со своей женой, и проклинаю того, кто мне мешает, когда мой телефон звонит, прежде чем я делаю последний шаг из зала.

— Да? — Я отвечаю, не глядя.

— У нас проблема, — предупреждает Маттео, и я фыркаю.

— Что бы это ни было, придется подождать до завтра, — предупреждаю я, отходя назад.

— Мне жаль говорить, но я не думаю, что нарушение безопасности будет настолько незначительным, босс.

Какого черта. Я перестаю идти. Клянусь, я убью кого-нибудь, если мне придется потратить больше двух часов на то, чтобы разобраться с чем-нибудь.

— И где это дерьмо?

— В твоей башне.

На секунду мир замедляется.

— Что ты сказал? — Спрашиваю я, поворачивая лицо и хмурясь.

Мои движения настолько медленны, что, кажется, они хотят соответствовать новому ритму планеты Земля.

— В системе произошел сбой, и некоторые ячейки открылись сами собой. Мы знаем, что по крайней мере одна из них была занята, но не знаем, кем, — объясняет Маттео, и я кладу трубку.

Я немедленно звоню Рафаэле, чувствуя, как кровь шумит в ушах, и каждый звонок мобильного телефона, на который она не отвечает, заставляет все мое тело наполняться отчаянием, которого я никогда раньше не испытывал.

— Ответь, мать твою! — Кричу я на мобильный телефон, а когда это ничего не меняет, отнимаю его от уха и включаю громкую связь.

Я открываю систему мониторинга башни, чтобы посмотреть на камеры, но изображения нет, и мой звонок отправляется на голосовую почту Рафаэлы. Маттео звонит мне снова, и я отказываюсь от его звонка. Я звоню домой.

— Да?

— Рафаэла! Рафаэла дома?

— Шеф? — Экономка заикается, и последнее, что мне сейчас нужно, это ее страх передо мной.

— Рафаэла, черт возьми! Рафаэла там?

— Нет. Она ушла по меньшей мере тридцать минут назад.

Я выбегаю на улицу, оглядываясь по сторонам в поисках машины. Любой, мать ее, машины. Маттео снова звонит мне.

— Ты уже едешь? Мы собираемся запечатать башню…

— Нет! — Кричу я и перехожу на бег, когда в нескольких метрах слева от меня паркуется внедорожник. — Рафаэла может быть внутри башни, я не могу получить доступ к камерам наблюдения, не смейте запирать там мою жену! Она должна иметь возможность выбраться!

У Маттео уходит несколько секунд, чтобы ответить мне.

— Система наблюдения также была нарушена из-за бреши в системе безопасности. Твоя жена находится в башне?

— Я, блядь, не знаю! Я не знаю!

Я добираюсь до внедорожника и вытаскиваю из него солдата, прежде чем тот успевает понять, что происходит. Я вывожу автоматическую коробку передач из режима холостого хода и нажимаю на педаль газа, даже не закрыв эту чертову дверь.

— Тициано… — говорит Маттео, но я прерываю его.

— Я не хочу слышать ничего, кроме того, что Рафаэла в безопасности. Кого ты туда послал?

— Никого.

— Черт возьми, Маттео! — Кричу я, хлопая рукой по рулю и изо всех сил нажимая на педаль газа.

Короткое расстояние между тренировочным центром и башней кажется умноженным на тысячу, пока я не знаю, там ли Рафаэла, пока не знаю, успею ли я, пока не знаю, что может происходить.

Тому, кто освободился, терять нечего, а смерть… Смерть может оказаться мягкой участью по сравнению с тем, что они готовы сделать с Рафаэлой. То, что они могут делать с ней прямо сейчас.

Моя кровь, кажется, ищет выход из организма, а вены на висках и шее пульсируют с ошеломляющей силой.

Страх, неприкрытый и вязкий, пронизывает каждую клеточку моего тела по мере того, как тянутся секунды, словно нарочно отдаляя меня от того места, где я должен быть. Я не могу вспомнить, чтобы когда-либо в своей жизни испытывал нечто подобное.

Ни пытки, ни выстрелы, ни боль никогда не были такими тревожными, как, то чувство, что взрывает стенки моей груди. Я поворачиваю руль, делая резкий поворот без замедления, и машина накреняется, два ее колеса отрываются от асфальта в опасном движении.

Если она… Черт! Если я не успею… Я запираю эту мысль в самой темной, самой апатичной части своего сознания.

Я не хочу признавать это.

Я не позволю себе этого.

Я доберусь туда. И когда я доберусь… Когда я приду, тот, кто осмелится представлять хоть тень опасности для моей жены, будет умолять меня о самом жестоком дне, потому что зверство не будет достаточно хорошим словом, чтобы описать то, чем я стану.

Возможно, я окрашу стены одной из покоев башни его кровью и подарю Рафаэле эту комнату. А может, придумаю новый вид наказания, настолько варварский, что даже крови не останется. Неважно. Я буду беспокоиться об этом позже, потому что я иду.

Я должен успеть.