Золушка и Мафиози

75

ЧЕЗАРЕ КАТАНЕО

— Ненавижу Неаполь, — пожаловался я, входя в больницу.

— У них есть настоящая неаполитанская пицца, — передразнил Тициано, и мои губы дернулись.

Я всегда ненавидел Неаполь. Претенциозная атмосфера города, единственным достоинством которого является настоящая неаполитанская пицца, не поддается логике.

— Было бы большим достижением, если бы в городе готовили настоящую римскую пиццу, Тициано. В случае с неаполитанской она выполняет не более чем свой долг. — Мой брат смеется на другом конце линии, и я делаю долгий выдох. — Зачем ты мне позвонил? Я думал, это Витторио, брат, которого ты больше всего любишь доставать.

— Рафаэла любопытствует, по ее словам, твоя жизнь стала лучшим реалити-шоу в Италии.

— Интересно, она всегда была немного сумасшедшей, твое маленькое шоу на свадьбе, прыжок с чертовой скалы было твоим шоу, или это жизнь с тобой сделала ее такой безумной, раз она согласилась? Разве вам не следует заняться чем-нибудь еще? Трахаться например? Наслаждаться медовым месяцем? Чем-нибудь еще, кроме как засорять мне мозг?

— Мы многофункциональны. Мы можем делать все это одновременно.

Я отключаю телефон.

Центральная больница Неаполя — еще одна претенциозная вещь. Архитектура эпохи Возрождения противоречит не только логике, но и практичности. В ней нет никакого смысла, а количество хитрых входов и выходов также не имеет никакого значения для помещения, которое должно быть безопасным.

Я иду к лифту, перечисляя по меньшей мере тридцать семь различных способов попасть сюда и выбраться отсюда. Поднимаясь, я засовываю руки в карманы, мысленно считая секунды, которые мне понадобятся, чтобы подняться с первого этажа на тринадцатый. Сто две.

Двери открываются на полупустой этаж. Несколько медсестер сгрудились за стойкой, а дюжина мужчин расположились у входов и выходов. Я чуть не смеюсь. Антонио делает над собой усилие. То ли чтобы произвести на меня впечатление, то ли полагая, что может меня напугать, — хотелось бы мне знать. Бледная темноволосая женщина, закутанная в меховую шаль, хотя температура здесь не превышает двадцати двух градусов, уже смотрит на меня.

Я не запомнил ее лица, но отчетливо помню ее позу. Прошло больше десяти лет с тех пор, как я видел ее в последний раз, и то, что я до сих пор помню ее высокомерие, что-то да значит.

— Синьор Чезаре — Стефания Барбьери приветствует меня, когда я подхожу к ней, линии ее лица изо всех сил пытаются нарисовать опустошенное выражение, но безуспешно. Фальшивка. Каждая эмоция, которую она демонстрирует, фальшива. Интересно. — Спасибо, что пришли лично.

— Не стоит. Где Антонио? — Я сразу перехожу к делу, и Стефания моргает, быстро переводя взгляд на меня, прежде чем вспомнить, какой ответ она должна была мне дать.

Я наклоняю голову. Так интереснее.

— Он пошел за доктором, когда мы узнали о вашем приезде. Он хотел, чтобы вы побеседовали с ним, если у вас возникнут сомнения по поводу состояния ее здоровья.

— Должно ли?

— Нет, — восклицает она, расширив глаза и подняв ладони. — Конечно, нет. Клара в полном порядке.

Каждый мускул Стефании противоречит ее словам. Ее плечи вздымаются, а позвоночник напрягается. Уголки ее рта выпрямляются, и даже лоб, невыразительный из-за ботокса, выдает ее напряжение.

— Где она? Я хочу ее увидеть.

Этот вопрос приводит ее в отчаяние больше, чем предыдущий. Стефания открывает рот, но закрывает его, так ничего и не сказав. Затем она оглядывается, словно ожидая внезапного появления мужа, и, когда он не появляется, сглатывает.

— Простите, но Клара, хотя и в порядке, все еще немного хрупкая. Прошло много лет. Конечно, она проходила физиотерапию и получала лучший уход во время комы, но даже в этом случае трех недель недостаточно, чтобы привести ее в надлежащий вид, — пытается убедить она меня.

— Это была не просьба.

Темные глаза вспыхивают, а белая кожа становится еще бледнее. Каждая секунда в присутствии мамы Клары кричит о том, что что-то недосказано.

— Конечно, — наконец соглашается она, сглатывая, но снова оглядывается, ожидая мужа.

Антонио Барбьери — младший брат Альберто Барбьери, нынешнего дона Каморры, ответственного за соблюдение брачного договора, заключенного между его отцом и моим.

У Матиа Барбьери не было дочерей, поэтому, когда представилась возможность заключить союз между Каморрой и Ла Сантой, он пообещал свою внучку, которой на тот момент был всего год, а для моего отца выбор пал на меня.

Однако в возрасте тринадцати лет с Кларой произошел несчастный случай, в результате которого она впала в кому, когда до нашей свадьбы оставалось пять лет.

Я никогда не встречался с ней, кроме нелепой помолвки, когда она была еще ребенком, а мне было восемь.

Страх Стефании заставляет меня задуматься, не является ли то, что они от меня скрывают, продолжением несчастного случая или чем-то, что ему предшествовало.

— Пожалуйста, — говорит она, кивая в сторону одной из дверей.

Она делает шаг передо мной и открывает ее. Оставаясь снаружи, я наблюдаю, как темноволосая женщина, лежащая на больничной койке, поворачивается, ее испуганные глаза устремлены на мать, а затем на меня.

Клара прижимается к подушкам при виде меня, убегая от меня, не покидая пределов, которые принадлежат ей вот уже почти тринадцать лет.

У девочки темные глаза и очень бледная кожа. Как давно на нее не попадал солнечный свет? Ее полные губы потрескались, а маленькое тело слишком худое.

Кардиомонитор пищит, когда сердцебиение выходит из-под контроля, и Стефания бросается к дочери, изображая обеспокоенную мать.

Беспокойную мать, если не считать того, что девочка отстраняется, словно боится ее.

Может, трех недель и недостаточно, чтобы она поправилась, но уж точно должно хватить, чтобы она перестала так бояться собственной матери.

— Успокойся, дорогая. Это всего лишь твой жених. Он хотел тебя увидеть.

Клара не отвечает, она просто смотрит с мамы на меня и с меня на маму, ее пульс становится все выше и выше, заставляя монитор кричать.

— С тобой все в порядке? — Спрашиваю я.

— Я… я… — она запинается, ее голос все еще странный, и я думаю, что это ожидаемое последствие после тринадцати лет, в течение которых она им не пользовалась.

— Она все еще не совсем хорошо говорит, но мы работаем над этим, — заверяет меня Стефания, и Клара опускает голову, ее плечи дрожат, когда мать берет ее за руку.

— Оставьте нас, — приказываю я, блуждая глазами по ее стройному телу, регистрируя каждую выступающую кость и участок бледной кожи, на который они попадают.

— Это… Это было бы неуместно, сэр, я…

Я поворачиваюсь к Стефании. Ее голова откинута назад, а рот открыт. Она выглядит испуганной, и это было бы хорошо, если бы страх в ее глазах не был направлен на меня, а не на то, что, как она боится, я обнаружу, если она оставит меня наедине с Кларой.

— Мы в больнице, и за ней наблюдают, Стефания. Ты намекаешь на то, что я могу что-то сделать?

— Нет, нет, просто…

— Я так и подумал.

Я открываю ей дверь, и, поняв, что ей не удастся меня убедить, женщина поворачивается к Кларе и бросает на нее многозначительный взгляд, но затем уходит, и я закрываю дверь.

Я медленно облизываю губы и кладу руки на талию, размышляя. Что за хрень. Я подхожу к кровати, где девушка все еще опускает голову и напугана, хотя, кажется, она уже не так ошеломлена отсутствием Стефании.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, синьор.

— Зови меня Чезаре. И я не люблю, когда мне лгут.

— Я не лгу.

— Посмотри на меня, Клара.

Она поднимает голову и смотрит на меня, ее глаза становятся красными, а дыхание прерывистым. У нее женское лицо, но взгляд…

— С тобой хорошо обращаются? — Глаза Клары блуждают по закрытой двери, затем возвращаются ко мне, прежде чем она кивает. — Слова, ответьте мне словами.

Она сжимает зубы, как будто ее тело отталкивает то, что сейчас вырвется из ее рта.

— Так и есть.

Я долго и тяжело выдыхаю. Я не знаю, как справиться с этим дерьмом.

— Когда мы поженимся? — Спрашивает она, и мои брови взлетают вверх. — Моя мама сказала, что это не займет много времени. И что мне нужно будет быстро научиться быть женой. Как быстро?

— Научиться быть… Я наклоняю голову. Это то, чего ты боишься? Свадьбы?

Клара несколько раз моргает, но вместо ответа задает мне другой вопрос.

— Сколько тебе лет?

— Тридцать три.

— Мама говорит, что сейчас мне двадцать пять, а скоро исполнится двадцать шесть, но я не помню своих дней рождения. Последний раз я помню, когда мне было тринадцать лет. Странно, — пробормотала она.

— Ты долгое время находилась в коме, — говорю я, мой голос звучит мягче, чем я когда-либо слышал.

— Я знаю. Мама сказала, что я пропустила свой выпускной. — Настает ее очередь наклонить голову, и на секунду кажется, что ее разум больше не находится в комнате, хотя ее рот начинает говорить. — Она также сказала, что все мои друзья уже вышли замуж, что у них даже есть дети. Дети. Мне придется завести детей, да? Думаю, научиться быть мамой будет сложнее, чем женой. — Внезапно ее глаза расширяются и фокусируются на мне. — Но я научусь, сэр. Обещаю, что научусь, — заверяет она, нервничая еще больше, чем раньше. Что-то похожее на панику сочится из ее пор.

— Клара, ты…

— Я знаю, что мне не нужно было так долго спать, и что, если бы они не пытались меня убить, я бы все еще спала и…

Я перестаю слушать. Слова "если бы они не пытались меня убить" эхом отдаются в моей голове и складываются воедино все кусочки, которые я собрал с тех пор, как Маттео прервал семейный ужин, сказав, что Клара проснулась. До сих пор многое не имело смысла.

В этот момент открывается дверь, и я несколько секунд смотрю на свою невесту, а затем оборачиваюсь и вижу, что Антонио переводит взгляд со своей дочери на меня с озабоченным выражением лица, что только подтверждает мою уверенность в том, что именно это они от меня скрывали.

Покушение на мою невесту.

Я прикоснулся кончиком языка к центру верхней губы и кивнул сам себе.

— Чезаре, мы можем поговорить? — Спрашивает Антонио, совершенно не обращая внимания на девушку.

Я обвожу кончиком языка верхние зубы.

— Можем. Я достаточно насмотрелся.

— Ты хочешь отправить ее в интернат? — Спрашивает Витторио, приподняв бровь, как бы желая убедиться, что меня правильно поняли.

— Она — ребенок в женском теле, и я не намерен жениться, пока ее голова не сравняется с остальными частями тела. Кроме того, ей нужна защита после того гребаного покушения, которое Каморра пыталась от нас скрыть.

Мой брат откинулся в кресле, положил локти на стол и переплел пальцы.

— Есть какие-нибудь зацепки, кто это мог быть?

— Нет. Но я собираюсь это выяснить, а когда выясню, то напомню, кто бы ни был этими ублюдками, почему никто не должен связываться с собственностью Саграды.

— И как долго? — Спрашивает Витторио.

— Идеальным вариантом было бы десятилетие, но я понимаю, что прошу многого. Шесть лет, не меньше. Ей нужно закончить обучение, и даже если она не достигнет соответствующего умственного возраста, ей нужно хотя бы думать, как более взрослая женщина, Витторио.

— Каморра хотела быстрого брака, — комментирует он. — Они хотели избавиться от доказательства собственной некомпетентности. Клара могла быть уже мертва. И интересно, узнали бы мы, что это произошло не от естественных причин? Этот союз может не продлиться следующие шесть лет, Чезаре.

— Тогда пять.

— Это все равно много.

— Витторио…

— Три, — говорит мой брат. — Три года. Три года ты сможешь держать Клару на расстоянии, но после этого тебе придется жениться.

Я стискиваю зубы, киваю и соглашаюсь, потому что тон Витторио не оставляет места для споров.

Да будет так.