Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах

Шмуэль Спроль

Иоханан Цингербай Нашим героям немного за сорок лет.

Бела Берло

Действие первое

Ранний вечер. Бела Берло одна в своей аптеке.

Берло. Конец дня. Начало весны. Аптека. Я жду. (Входит Цингербай.) Здравствуйте, чем могу помочь?

Цингербай. Я бы хотел поговорить с аптекарем…

Берло. Аптекарь умер.

Цингербай. В таком случае попрошу таблетки аспирина.

Берло. Я дам вам аспирин. Но мне кажется, что вы жаждете чего-то другого. (Пауза.) Если позволите, я намекну.

Поет «Песню-намек»

Намекнуть еще?

Короче: какие вы хотите презервативы?

Цингербай. Пачку из трех штук, без смазки.

Берло. Вы все еще хотите аспирин?

Цингербай. Да, потому что вне всякой связи я страдаю и от частых головных болей.

Берло. Свойственно чувствительному человеку.

Цингербай. Весьма благодарен.

Берло. Вы получите аспирин. А также презервативы и наилучшие пожелания здоровья.

Цингербай. Весьма, весьма благодарен и снова весьма благодарен.

Берло. Очень приятно. Меня зовут Бела Берло.

Цингербай. А меня — Иоханан Цингербай.

Берло. Цингербай? Когда-то мне был знаком один Цингербай.

Цингербай. Может быть, мой родственник?

Берло. Какой же вы интересный человек. Только встретились — и уже есть о чем поговорить.

Входит Шмуэль Спроль.

Спроль. Меня зовут Шмуэль Спроль, перехожу прямо к делу. Мой отец, что скончался неделю назад, светлая ему память, был человек богобоязненный, однако колбаска у него была — кипяток, и за свою жизнь он накупил презервативов, много презервативов, которые, к великому сожалению, не успел использовать, и посему я, его единственный сын Шмуэль, остался наследником десяти тысяч пачек новых презервативов высшего австралийского качества, в которых сам, будучи больным, не нуждаюсь и которые был бы рад продать вам по весьма низкой цене, буквально за гроши, я живу во втором доме отсюда, можно в любой час, даже сейчас, зовут меня Шмуэль Спроль.

Цингербай. Предложение очаровательное. С другой стороны, очаровательная сердечность, проявленная со стороны госпожи аптекарши…

Берло. Зовите меня Бела.

Цингербай. …Со стороны госпожи Белы, сердечность, которая выходит за рамки, принятые при совершении обычной торговой сделки… Так что решение весьма не просто. Какая скидка?

Спроль. Здесь пачка стоит восемь фунтов. У меня, как мужчина мужчине, только шесть.

Берло. Затруднение господина Цингербая…

Цингербай. Пожалуйста, зовите меня Иоханан.

Берло. Затруднение Иоханана можно понять. Иоханан купит у вас презервативы на два фунта дешевле за пачку. Что дальше? Иоханан выходит с пачкой презервативов в одном кармане и пачкой аспирина в другом. Иоханан слоняется по улице, у него болит голова. Иоханан подходит к киоску, просит стакан воды и принимает аспирин. Первый раз. Но что же с пачкой презервативов? Презервативы не аспирин. Ты не можешь вскрыть пачку у киоска, продавец этого не допустит. Иоханан входит с пачкой презервативов в автобус. Иоханан выходит с пачкой презервативов из автобуса. Иоханан сидит с пачкой презервативов в кафе. Иоханан слушает с пачкой презервативов известия. У Иоханана снова начинает болеть голова. Иоханан принимает аспирин. Еще раз. Иоханан выходит с пачкой презервативов из кафе. Иоханан гуляет с пачкой презервативов вдоль моря. Иоханан заходит с пачкой презервативов в автобус. Иоханан выходит с пачкой презервативов из автобуса. И что дальше? Опять аспирин? Ведь Иоханан не из железа. В чьей уборной, спрашивает Иоханан себя, в чьей уборной я открою сегодня вечером пачку и натяну резиновый цилиндрик на положенное ему место? В чьей кухне, продолжает спрашивать себя Иоханан, в чьей кухне я приму сегодня аспирин? Четвертую таблетку со стаканом холодной воды, после того как резинка уже натянута на свое место. И на чью простыню, спрашивает Иоханан, на чью простыню и под чье одеяло, или, говоря проще, куда, куда точно попадет наконец этой ночью натянутый презерватив, что на Иоханане — простите, который принадлежит Иоханану, — вот последний вопрос, простой, жгучий, который задает себе Иоханан. Я кончила.

Спроль. Долгая речь, которая вызывает у меня только один короткий вопросец: а что будет, если он купит не у меня, а у вас? Разве тогда, когда он уплатит, заметьте, на два фунта за пачку больше, разве тогда будет знать Иоханан, куда он всунет натянутый презерватив?

Берло. Разумеется. Улица Вашингтона, тридцать шесть, второй этаж, квартира восемь.

Цингербай. Можно спросить, что написано у входа в ту квартиру восемь под звонком?

Берло. Конечно. Там написано: «Бела Берло».

Цингербай. «Бела Берло» или «Семья Берло»?

Берло. Никакой семьи. «Бела».

Цингербай. Это гораздо больше, чем я ожидал. Я принимаю первоначальное предложение.

Спроль. А именно?

Цингербай. Улица Вашингтона, тридцать шесть, второй этаж, квартира восемь.

Спроль. В таком случае я с поклоном уступаю дорогу. До свидания, и я напоминаю господину Цингербаю, что я живу во втором доме отсюда, номер десять, Шмуэль Спроль. (Выходит.)

Берло. Не люблю красавчиков с внешностью певца.

Цингербай. Примерно таков же и мой вкус.

Берло. Смотрите, у нас уже есть общие вкусы. Интересно, почему мне вдруг стало холодно? Может быть, потому, что под халатом у меня ничего не надето?

Цингербай. А у меня вдруг нарисовалась одна мечта.

Берло. Расскажите, какая.

Цингербай. Открыть одну пачку. Здесь и сейчас.

Берло. Прекрасная мечта, но придется отложить ее до вечера. Здесь все-таки аптека, а не публичный дом.

Цингербай. Разумеется. Вы просто непорочная праведница.

Берло. Презервативы и аспирин — итого двенадцать фунтов. Может, возьмете две пачки?

Цингербай. Разумеется.

Берло. Железный мужчина. Настоящая сталь. Итого двадцать фунтов. (Цингербай платит и получает товар.) Значит, в девять?

Цингербай. В полдевятого вы увидите, как я кручусь внизу. (Идет к выходу.)

Берло. (Поет «Песню-намек».)

Цингербай уходит.

Вечер. Синагога. Спроль заканчивает вечернюю молитву.

Спроль. Да возвысится и освятится великое Имя Его в мире, сотворенном по воле Его, и воцарится Он и взрастит спасение, и приблизятся времена мессии, и… плохо дело, папа, плохо, ни одна аптека не готова дать больше, чем три фунта за пачку, хотя стоит она восемь, пользуясь теми обстоятельствами, что я — не признанная официально фабрика и что я принужден избавиться разом от всего запаса, и это означает, что я должен бросить на ветер пятьдесят тысяч, частный же клиент боится, что я подсуну ему презервативы с заплатами, и предпочитает на два фунта за пачку больше и трахаться со спокойным сердцем, да и кто вообще заинтересован в таком огромном запасе кондомов, когда у них всего четыре года гарантии, да к тому же надо позаботиться о том, чтобы хранить их в холоде, и это в такой жаркой стране, как наша, и четыре года пройдут, время летит быстро, и жизнь и презервативы трещат по швам, как будто мало в нашем мире загадок, так ты со своими кондомами прибавил еще одну, ну как тебе взбрело это в голову, если ты думал, как повыгоднее вложить деньги, папа, так какое тут вложение, сам видишь, почему не в квартиру или не в компаньонов по бизнесу, а если ходить к девкам, так сам знаешь, что девки работают со своими презервативами, или что — ты думал ходить к женщинам, которые не девки? — так сколько ты уже мог? — и зачем было покупать наперед на сто лет, что случилось? в чем спешка? и почему именно презервативы? ты думал, что производство презервативов в мире на грани кризиса, или что будет дефицит и блокада во время войны и не будет импорта? — но кто же трахается как бешеный во время дефицита, папа, и сколько продолжается блокада, и если блокада, то почему не коробки с сардинами, папа? — что ты оставил мне в наследство и с чем ты засунул меня в этот мир, в котором я и без презервативов не знаю, что делать, не знаю, что тут творится? да сотворит мир в высотах Своих, да сотворит мир нам и всему Израилю, и скажем «аминь». (Уходит.)

Вечер. Квартира Берло. Входит Цингербай.

Берло. Господин Иоханан, вы сказали, что придете раньше на полчаса, а не на полтора.

Цингербай. Простите, но я просто не мог больше ждать дома. Мне казалось, что каждая минута, когда я вас не вижу, это та минута, в которую я вас теряю. (Целует ей руку.)

Берло. Это, конечно, не все?

Цингербай. Брак, если все уладится, будет для меня только честью.

Берло. Я слышу предложение? Садитесь, обсудим его вместе.

Цингербай. Но презерватив уже развернут и натянут на положенное ему место тому как полтора часа.

Берло. Вы, конечно, устали, садитесь.

Цингербай. Спасибо, но презе…

Берло. Вам сказали — сядьте.

Цингербай. Спасибо. (Садится.) При всем расположении к легкой беседе, мне сейчас несколько тяжело. (Встает.) Трудно сидеть. Давит, если вы меня понимаете. Развернут и натянут. (Пытается усмехнуться.) У мужчин с того момента, как напрягся, натянулся… Как струна. (Преклоняет колено.) Поймите мои мучения. Почему я должен всегда просить? Почему у меня никогда ничего не происходит просто, как у других? Почему я всегда оказываюсь на коленях, всегда жду ответа, жду, что придут, что постучат в дверь, всегда в напряжении, всегда в ожидании, всегда жду чьего-то ответа? Может быть, и мне надо хоть раз сказать «посмотрим», или «может быть», или «при случае», или «пожалуйста, подождите», или «пожалуйста, присядьте», или «я немного занят», или «я немного устал», или «я несколько в затруднении», или «пожалуйста, позвоните через неделю», или «пожалуйста, попытайтесь еще раз осенью»?! Или хотя бы один раз просто «нет»?! Или даже без единого слова просто как-нибудь встать, взять шляпу и уйти? (Почти плачет.) Простите меня. Это не по-мужски. Зажегся от пламени ваших намеков в аптеке… Простите, что я на вас давлю. Мне срочно нужно быть счастливым. Каждый день с утра до вечера я ищу. Ищу, ищу и ищу! Я свихнусь! Сколько времени можно так искать?

Поет песню «Сколько времени можно так искать?» [244]

Берло. Да. Однако вопрос в том, насколько человек готов не только получить, но и дать.

Цингербай. Все! Все!

Берло. Слишком часто я слышала в жизни это слово — «все».

Цингербай (снова почти плачет). Разве я виноват, что вы слышали? Другие всегда испортят — а я расплачивайся?

Берло. Я не знаю! И не задавайте мне настырных вопросов о вашей жизни, за которую я не отвечаю, и не загоняйте меня в первый же вечер в угол! Я знаю только, что слишком часто я слышала в жизни это слово — «все»! Приходят, оставляют мусор и крошки на ковре, грязь на стенах уборной, говорят «все» и исчезают. И я говорю вам, что я сыта по горло. И я говорю вам, что не поверю, нет, не поверю ничему, что сказано не в присутствии адвоката, а просто так, задешево, меня достаточно водили за нос, достаточно грабили, обжирали меня, высасывали из меня все соки. Нет, не я, не меня, хватит!

Цингербай. Госпожа Бела…

Берло. Сядьте, сядьте, сколько раз вам надо говорить «сядьте»!

Цингербай снова садится. Пауза.

Цингербай. У меня в банке шестьдесят тысяч. Сберегательный вклад сроком на пять лет из расчета семнадцать процентов с привязкой к индексу. Я живу на съемной двухкомнатной квартире. У меня есть постоянная работа, я служащий муниципалитета. Деньги в банке я сохранил со времени, когда моя покойная мама была еще жива — сбережения на квартиру, и я храню эти деньги в память о маме, и на свою квартиру, очевидно, мне надеяться нельзя. Вот и все, что у меня есть, теперь вы меня, возможно, знаете лучше.

Берло (про себя). Служащий с шестьюдесятью тысячами в память о маме, до чего я докатилась!

Цингербай. Если моя профессия и мои сбережения задевают вас лично, то мне лучше уйти.

Берло (преграждает ему путь). Нет, останьтесь! У вас хороший характер. Вы мужчина обходительный. Добрая душа. Это стоит немножко больше шестидесяти тысяч. Впрочем, шестьдесят тысяч тоже со счета не скидывайте.

Цингербай. Вы необыкновенная женщина. Сколько есть мужчин, имеющих надежное положение, а кто я?..

Берло. Нет, нет… (Гладит его по щеке.) Есть птица на весну, и есть птица на осень.

Цингербай. И я на осень.

Берло. Что поделать, и осень тоже сезон, не так ли? Птица на осень жизни. А там, внизу, я вижу у вас еще мотылька. (Носок ее туфли касается ширинки его брюк.) Сострадание к человеку. Шестьдесят тысяч. (Медленно и как бы нечаянно она начинает тереть носком туфли о ширинку. Пауза.)

Цингербай. Вы не будете против, если я тем временем положу свою руку вам на бедро… Легонько. (Цингербай поглаживает ее бедро.) Это примерно все, что у меня есть. И, само собой, у меня уже нет избытка сил, я не негр, и мне не шестнадцать лет.

Пауза. Они продолжают, она — тереть туфлей, он — поглаживать.

Внезапно он перестает.

Берло. Вы можете продолжать.

Цингербай. Я думаю, я уже кончил. Как я уже сказал, у меня уж нет избытка сил, я не негр, и мне не шестнадцать лет. (Пауза.) Однако удовольствие огромное, по крайней мере, что касается меня. Нога, пальцы, ступня — огонь и пламя. И чувствуется опыт. (Про себя.) Есть все основания ожидать чего-то очень хорошего. Квартира прекрасная, ножка крепкая, и этот острый озноб наслаждения пробуждает ощущение, что тебе стоило родиться. Хорошо родиться, и тот, кто не родился, много проиграл. (Беле.) Остаться на ночь?

Берло. Неудобно. Обстановка у меня не предназначена для гостей с ночевкой.

Цингербай. Пойти и принести из дому одеяло и пижаму?

Берло. Неудобно. Мне вообще неудобно, когда гости у меня ночуют. А сейчас вам стоит пойти выбросить презерватив в унитаз, чтобы он не соскользнул на ковер.

Цингербай (про себя). Плохо родиться. Плохо и не стоило. И тот, кто не родился, много выиграл. (Подумав, снова начинает настаивать.) Я знаю, что вы не подготовились и что вы строго придерживаетесь своих привычек.

Берло. Нет, господин Цингербай, так дело не пойдет. Здесь не вечеринка и не кабак! Меня не оглушишь романтическими исповедями после полуночи. Я не позволю, чтобы гости вдруг оставались у меня без предупреждения и пачкали мои простыни. Так дело не пойдет! Не сразу, не сразу! Встречаемся, как положено, нормально, приходим с подробным предложением и садимся за переговоры, как все люди, а уж потом можно начинать думать о как бы переночевать. Идите-ка домой! Учитесь! Подумайте! Будет у вас предложение — приходите с предложением. (Цингербай направляется к выходу, возвращается и садится рядом с ней.) Я понимаю так, что у вас есть предложение. Какое предложение?

Цингербай. Я предлагаю… просто… себя.

Берло. Простите?

Цингербай. Себя. Себя. Я предлагаю вам себя.

Берло. Себя и…

Цингербай. И…?

Берло. Сколько?

Цингербай. Много. Много, много любви.

Берло. А кроме любви?

Цингербай. Обожание.

Берло. Вы насмехаетесь надо мной, или что?

Цингербай. Насмехаюсь? Я падаю перед вами на колени, горю в мучениях, отдаю вам все — это насмешка?

Берло. Все? Вы отдаете мне все?

Цингербай. Все.

Берло. Все-все?

Цингербай. Все-все-все. Все.

Берло. И все, что у вас есть?

Цингербай. А что такого у меня есть?

Берло. У вас ничего нет?

Цингербай. Любовь. У меня большая любовь.

Берло. И…?

Цингербай. Обожание.

Берло. До свидания и спокойной ночи.

Цингербай. Нет! Еще нет! Я знаю, что мне нечего вам предложить, кроме себя, а я сам — это несерьезное предложение.

Берло. Это вообще не предложение.

Цингербай. Я знаю. И все-таки, недавно там, в аптеке, я думал, что вы проявили некоторый интерес…

Берло. Вы показались мне порядочным человеком.

Цингербай. Я и вправду порядочный.

Берло. Потому я и говорю: для обсуждения порядочного предложения, от которого вы, при всей своей порядочности, увильнули, я готова сесть за стол; но предложение, которое включает только вас — с любовью, без любви, — тут нечего и обсуждать.

Цингербай. Я понимаю.

Берло. И простите, что я снова делаю вам замечание, но, право, стоит пойти наконец и бросить презерватив в унитаз, пока он не соскользнул мне на ковер.

Цингербай. Не следовало мне натягивать его. Зря истратил пачку.

Берло. Завтра купите новую.

Цингербай. В пачке остались еще две штуки.

Берло. На завтра не хватит.

Цингербай. Не хватит? Двух штук? На один вечер?

Берло (с многообещающей улыбкой). Такой мужчина, как вы — и еще опрашиваете?

Цингербай (довольный). Пожалуй, вы правы. В особенно бурный вечер…

Берло. Бурный — не то слово.

Цингербай (подскакивает от радости). А может, в сущности, стоит родиться, хорошо родиться…

Берло. Ну вот и соскользнул на ковер! А ведь я же предупреждала!

Цингербай (поднимает презерватив с ковра). Простите.

Берло. Простите! Пачкают мне ковер и говорят «простите»!

Цингербай (про себя). Она просто великолепна! Держится великолепно, мебель содержит великолепно, а какой темперамент!

Берло. Что вы держите его за кончик, как селедку? В унитаз его, живее!

Цингербай. Завтра в девять?

Берло. В девять, и ни минутой позднее.

Цингербай. Какая вы точная, прямо чудо.

Берло. И с предложением в руках. (Цингербай уходит. Про себя.) Вот так. Любовь — обожание, обожание — любовь, а о шестидесяти тысячах — ни слова.

<…>

Ночь. Квартира Берло. Берло. Входит Спроль.

Берло. Я надеюсь, что у вас есть основательная причина приходить к даме в полночь без приглашения.

Спроль. Десять тысяч причин из австралийской резины высшего качества и одна причина из плоти и крови.

Берло. А именно?

Спроль. Вы женщина, я — мужчина; у вас есть месячный цикл, я должен бриться каждое утро; у вас есть аптека, у меня — десять тысяч пачек презервативов; где в природе можно найти большую совместимость?

Берло. К делу. Без полуночной лирики.

Спроль. Допустим, я вношу в аптеку «Берло энд Берло» десять тысяч пачек презервативов, что на сегодня составляет шестьдесят тысяч фунтов по оптовой цене.

Берло. Допустим. Дальше.

Спроль. И допустим, что за этот взнос вы меняете вывеску «Берло энд Берло» на «Берло энд Спроль».

Берло. Допустим. Дальше.

Спроль. И допустим, что вместе с подписанием сделки в тот же день состоится также скромная церемония свадьбы между обеими сторонами.

Берло. Что переменит «Берло энд Спроль» на «Спроль энд Спроль».

Спроль. Имя «Берло» мне не помешает.

Берло. Допустим. Дальше.

Спроль. Нет «дальше». Все.

Берло. Вы пришли ночью, чтобы посмеяться надо мной? Взамен партии из десяти тысяч пачек презервативов, оптовая цена которых не шесть, и даже не пять, а четыре фунта за пачку, взамен этой партии вы хотите пятьдесят процентов в деле, в котором стоимость только одного оборудования составляет четверть миллиона, не считая лицензии, помещения и наличности, что все вместе достигает полумиллиона. И чтобы отпраздновать эту коммерческую глупость, вы подбрасываете мне вершину торжества — вместе потеть в супружеской постели.

Спроль. Ваш бизнес находится в трудном положении. Место нехорошее, не в центре, нет клиентов, нет размаха.

Берло. Мне плевать на размах. Дела идут прекрасно.

Спроль. Ваши дела, и личные тоже, идут скверно. Вы нуждаетесь во мне, Бела.

Берло. Ей-богу, он пытается очаровать меня, этот владелец склада презервативов! Он уже медовыми устами зовет меня Белой! Есть и другие кандидаты, вы наверняка знаете.

Спроль. Я познакомился с ним — с другими кандидатами. (Обнимает ее.) Но вы должны признать, что со мной это все по-другому. Со мной не торчат дома в пижаме, со мной атмосфера театра, кафе, карточной игры… (Танцует с ней.) И есть еще один довод, мадам Спроль…

Берло. Берло. Пока еще Берло.

Спроль. Простите, Берло. Еще один довод в мою пользу. Вы вводите в дело человека, болеющего сахарной болезнью. У меня уже был один инфаркт. Давление крови не в норме. И я не цепляюсь за долгую жизнь. Я курю, пью, жру жирное и жареное, играю в покер, ложусь спать поздно, и, как правило, не один. Год-два настоящей жизни со мной — и прощай, я оставляю вам все в упаковке светлых воспоминаний.

Берло. С мужчиной, за которого я захочу выйти замуж, господин Спроль, я захочу и состариться.

Спроль. Я могу умереть молодым, могу — старым, это зависит и от вас. (Прижав ее к себе, продолжает романтическим тоном.) С детства мечтал о женщинах, щедрых на деньги и ласки.

Берло. Щедрость на деньги ищите на небесах; щедрость на ласки — пожалуйста. (Прижимается к нему.)

Спроль. Подумайте над тем, что я сказал. Подумайте хорошенько. (Отрывается от нее и направляется к выходу. Она не может прийти в себя от изумления.)

Берло. Вы прекрасно знаете; что вас я хочу. Очень. Вы знали все время.

Спроль. Что не помешало Цингербаю прикончить у вас этим вечером пачку презервативов.

Берло. Только один презерватив, не пачку. Не успел сосчитать до двух, как кончил в штаны. А у меня внизу, поверьте, даже сок не появился.

Спроль. А сейчас, наоборот, появился.

Берло. Я не отрицаю.

Спроль. У меня тоже. Прозрачная липкая капля, слизь голодной любви, тянется в трусах, как тонкая нить.

Берло. Разве не чудо эта влага внизу, в потемках?

Спроль. Чудо зарождения, венец познания. Выше физики, астрологии, пара-пара-психологии и пира-пира-пирамид. Восьмое чудо: стоит человек, смотрит себе в окно, видит, как внизу по улице проходит женщина, колыхая бедрами — хоп-хоп, и вот уже прозрачная капля в трусах, и какой же скрытый насос работает там во всю мощь и накачивает его, как полагается? Поди разберись.

Берло. Черт знает. Но какое мне дело до механизма? Мне важен результат.

Они поют, совокупляясь, песню «Туннель к счастью».

Берло. Шмуэль, любимый, усатик мой, давай больше не будем говорить о делах, давай кончим со всей этой торговлей, ты человек больной, оставь все заботы мне! Отдай мне презервативы! Просто отдай! И возьми меня! И женись на мне! Я буду тебе женой достойной и верной! Я буду к тебе добра! Буду ухаживать за тобой самоотверженно и нежно! В жизни со мной тебе откроются новые удивительные стороны! Шмуэль, любимый, усатик мой, сокровища чувства ожидают тебя со мной, поверь мне! Сокровища чувства!

Спроль. От чувства — сокровища, от аптеки — ни гроша. Дешево стоит твое чувство, Бела.

Берло. Зачем снова счета и счеты? Жизнь проходит, проходит, и вместо того, чтобы брать от нее свою долю, мы занимаемся подсчетами! (Плачет.) Шмуэль, давай хотя бы один раз поднимемся выше мелочных расчетов, хотя бы раз докажем наше великодушие, один раз согласись на мое предложение — и будет!

Спроль. На предложение, которое заключается в том, чтобы великодушно передать тебе десять тысяч пачек презервативов высшего качества задаром.

Берло. А ты подумал, какой риск я беру на себя? Хотя ты должен умереть через год-два, ты можешь жить, жить, жить, и даже похоронить меня, и в конце концов тебе достанутся и презервативы, и аптека. А я буду лежать себе голая и грязная в земле. Это пункт первый. Пункт второй: что ты можешь, в сущности, предложить женщине? Ты был мужчиной с некоторым шармом, не спорю, но не профессор, не доктор, не бог весть кто, просто бездельник, а теперь из-за сахарной болезни почти слепой и на грани импотенции, в чем мы убедились лишь несколько минут назад. Что если положение ухудшится, что если ты получишь инфаркт или инсульт, и мне выпадет еще двадцать лет? Хлопоты по уходу за мужем-инвалидом — это обязанность жены, это подразумевается в брачных условиях, и я не спорю с этим. Другое дело — расходы, Ты знаешь, сколько стоит сегодня один день в доме для инвалидов? В считанные месяцы твое пребывание в этом доме поглотит такие суммы, что твой презервативный вклад в дело превратится в пыль на ветру. Конечно, если ты берешь на себя все расходы, связанные с твоей болезнью, это меняет картину.

Спроль. О чем ты болтаешь? И болезнь, и смерть, и расходы — все на меня одного?

Берло. Что это значит? А выходить замуж, и овдоветь, и все расходы — на меня?

Спроль. Расходы к делу не относятся, кто может их заранее подсчитать? Я болею — ты платишь, завтра ты болеешь — я плачу.

Берло. Это когда ситуация обычная. А у нас ситуация такова, что ты болеешь, я здорова, мы начинаем брак не с одной стартовой точки, усек?

Спроль. Один раз, так и быть, соглашусь. Как ты говоришь, из великодушия. Запишем у адвоката: медицинские расходы не входят в брачные условия.

Берло. Медицинские расходы, включающие затраты на больницу, лекарства и убытки от болезни.

Спроль. Убытки уже включены в расходы на больницу.

Берло. Я имею в виду, когда ты болеешь и дома.

Спроль. Что такое? Когда я буду лежать дома, ты не дашь мне супа?

Берло. Дам суп и даже мясо. Но платишь ты.

Спроль. Какая связь между мясом и затратами на медицину? Здоровый человек не ест мясо?

Берло. Ест, но сам. Не подают ему в кровать, не кормят его. Расходы тут — обслуга и хлопоты.

Спроль. Хорошо, мы рассчитаем, сколько стоят твои хлопоты.

Берло. Нечего и рассчитывать. Просто ты платишь — и все.

Спроль. Хорошо, согласен.

Берло. И разумеется, затраты на похороны.

Спроль. Что еще за похороны? Какое отношение расходы на медицину имеют к расходам на похороны?

Берло. Одно влечет за собой другое.

Спроль. Я сожалею, но расходы на медицину — это до похорон. Все, что касается похорон, уже входит в брачные условия.

Берло. Это когда начинают брак с равной стартовой точки.

Спроль. Хватит с этой равной стартовой точкой! Завтра тебя задавит машина…

Берло. Машина не задавит меня так быстро! Найди себе ту, что попадет под машину!

Спроль. Задавит или не задавит, расходы на похороны входят в брачные условия.

Берло. Это несправедливо, но я постараюсь пойти тебе навстречу: расходы на погребение — за мной, но я не могу тратиться на памятник и участок под могилу.

Спроль. Памятник уступаю, участок — требую.

Берло. За твой счет.

Спроль. Входит в брачные условия.

Берло. Шмуэль, я очень за тебя хочу, но я вправду дошла в своих уступках до края, я шла тебе навстречу во всем, во всем, однако участок я просто не могу тебе уступить, я просто совру сама себе, если скажу тебе, что я могу, просто не могу. Хочу, но не могу.

Спроль. Входит в брачные условия.

Берло (с внезапной горячностью). Шмуэль, любимый, усатик мой, к чему эти счеты? Жизнь проходит.

Спроль. Это ты уже говорила.

Берло. Он всерьез, этот Цингербай, он влюблен, он завтра сделает мне предложение, которое я приму, ты меня навсегда потеряешь.

Спроль. Раз так, иди к Цингербаю, чего ты ждешь? Он тебя не распаляет, но платит.

Берло. Распаляет точно так же, как ты, не обольщайся. Что ты, что он, что остальные — один и тот же мужик, только презервативы разные.

Спроль. Спокойной ночи.

Берло (прижимаясь к нему). Нет, Шмуэль! Минутку! Прости меня!

Спроль. Я не брошу хорошие деньги на ветер, я не сделаю ничего такого, чего я и мой покойный отец себе не простили бы. Ясно? (Берло плачет.) А ведь когда-нибудь в будущем могло бы быть «Берло, Спроль и сыновья». (Она отчаянно рыдает. Он отрывает ее от себя.)

Берло. Вот так… никогда не получается… ничего не могу… как это… два взрослых человека… не могут… в этом мире… кончить… дело.

Спроль (уходя, про себя). Ах, если бы только можно было жить так, как смотрят кино, сидеть себе в сторонке, глядеть, как перед тобой движется жизнь на освещенном полотне, все эти страсти, любовные истории, катастрофы, сложности — все суетится и проходит перед твоими глазами, не задевая тебя, а ты, в темноте, уплатив всего несколько фунтов, сидишь себе в кресле с шоколадкой во рту и смотришь, только смотришь…

(1988)

Перевел Валентин Красногоров. // «Двадцать два», 1997, № 103, Тель-Авив.