Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах

Каждая лилия — остров

Мира обещанного,

Мира вечного.

В каждой лилии живет

Птица сапфировая,

имя которой «ве-хитету»[251].

И кажется,

Так близок

Ее аромат,

Так близок

Листьев покой,

Так близок

Тот остров —

Лишь лодку возьми

И пересеки море огня.

Я стояла

в Иерусалиме,

Висящем на облаке,

На кладбище

С плачущими людьми,

Кривым деревом.

Очертания гор неясные

И башня.

Вас ведь нет! —

Говорила нам смерть.

Тебя ведь нет! —

Она обращалась ко мне.

Я стояла

в Иерусалиме,

Расчерченном солнцем.

С улыбкой невесты

В поле

У тонкой зеленой травы.

Почему ты боялась меня вчера под дождем? —

Говорила мне смерть.

Разве я не сестра тебе,

Тихая, старшая…

Утешители входят во двор,

во внешний.

Вот они стоят возле ворот,

обращенных к долине смертных теней

и наводящих страх кругом, кругом.

Стоянье у ворот — это всё, что по силам,

Всё, что могут взять на себя утешители.

Но ведь душа моя также на расстоянии вёрст

от самоощущений плачущего. Так предуказано.

Ты, сотворивший ночи и ветер,

ведь это против Тебя стенанье неуемное это.

Не отдаляйся.

Да не встанут стенами

миллионы лет световых

Между Тобой и Иовом.

Если набок заляжет душа

зарытая в свое горе,

отпрянув от всякого неистовства

в людях, в машинах, в змеях,

и не пойдет она вплавь сквозь таинства ночи,

и не возлетит сквозь листву с порывами ветра,

оторванная от праздников и обрядов,

потеряв тропу к живому голосу.

Если набок заляжет душа,

и не услышит она голос горячий,

произносящий имя ее,

и позабудет благостыни солнца,

гор крутизну,

и тот спрятанный родник,

имя которому: тихая беседа

(родник, светивший нам с тобой во тьме).

Если набок заляжет душа,

завернутая в свои паутины,

отброшенная от всех деяний,

избегающая всего повседневного,

вот тогда прибудет от берега морского

тонкомелкий песок

и засыпет субботние дни ее,

и перекроет раздумья до самого корня.

В проникновенья рыданий,

пред ликом Бога таинственным и непостижимым,

вторгнется будничномелкий страшный песок,

если набок заляжет душа моя, зарытая в свое горе.