Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах

Слоны и медведи из льда

по утрам встречали меня

чистой стужей,

неслышным ворчаньем.

Пели сани, скрипели.

Через стылую в инее площадь

молодая женщина тянула ребенка

на короткой тонкой веревке.

Пели скрипели, сани.

Искрились чудесные шкуры.

Люди продвигались,

Укутавшись, пар выпускали дыханий.

Головы слонов и медведей

я лучше всего запомнил,

мерцающие в сером пространстве,

что живую плоть рассекает.

По вечерам возникали

какие-то стертые лица,

будто посторонились и отплыли,

смежили пустые глазницы.

Тяжелый снег по вселенной

бьет как молоты гномов,

кующие новое упованье

каждую ночь неустанно,

как скрытым жителям подобает

занятым важным тайным

и секретным деяньем.

Существовали прорастающие пейзажи, произрастившие

в спаленных песках белые кубики. Сияние

незнакомое нашим отцам. Разве

только воображаемым предкам из потрепанных книг.

Наши зоркие глаза видят: ровный ряд

против ровного ряда дворов, отмеченных колышками и тонкой веревкой.

Черепичные крыши в дожде, чуть красные.

Песку, что посередине, — называться дорогой,

сконфуженному кусту — называться деревом,

презренному праху — называться Адамом,

и только небо для Господа,

небесная твердь во всем полноценная.

Лазурь лиловеющая, выбеленная

и обманный чечеточный ветер с моря,

собирающий в горсть по дороге обрывки благоуханий

апельсиновых рощ, пустырей и течки суглинка.

В сегодняшнем кроссе к темнеющим дюнам

вспыхивают нагие огни. Но свет

он и есть свет, он освещает в темноте песню протеста

лисиц и шакалов в округе, летучих мышей полет.

Они задремали и спят

среди расщелин простынных,

как облако непорочности

забелеет над ними перина.

На захолустной станции усталый паровоз,

его голова пары между ног ее выдыхает.

Заброшенная водокачка, от праведного труда

внизу на его животе ее уста отдыхают.

Девственные окрестности, в ранний утренний час

погружается память, создается рассказ.