Дремир. На грани. Том 2

Часть 1 Глава 9. Морской дракон

Элеонора

Для публичных казней в Марингерде была отведена специальная площадь. Она называлась «Площадь Камелий». Кусты красивых красных цветов действительно росли по её периметру, но это было не единственным «красным», во что зачастую была украшена эта площадь.

К площади вело четыре переулка, и в день казни их перекрывала городская стража, пропуская на неё только совершеннолетних.

О казни оповещался весь город за неделю, чтобы все успели свыкнуться с мыслью, что на ней придётся присутствовать. Казни графини Дэйнеры всегда были очень жестокими, и желающих на них поприсутствовать обычно было немного. Однако желания горожан графиня в расчёт не брала, и если за час до казни на площади не собиралось достаточно людей, то городская стража отлавливала остальных на улицах и по домам, восполняя недостачу.

За редким исключением графиня Дэйнера казнила только «людей моря» — капитанов захваченных ею кораблей, которые нарушили морской закон. В том числе и за это её в народе прозвали «Морским драконом». Не была исключением и сегодняшняя казнь.

Ровно в час назначенной казни на площадь въехала карета графини в сопровождении двух десятков гвардейцев из её личной охраны. Следом — повозка с пленным Конрадом, который стоял в ней на коленях, с руками, завязанным сзади вокруг столба. Его рот был тоже завязан, а глаза полны ужаса.

Карета остановилась у постамента в центре площади. Двое гвардейцев спешились и поднялись с графиней на постамент. Следом за ними внесли Конрада и растянули его за руки и ноги на вертикальном щите. Рядом стал слуга с двумя флагами с корабля Конрада на длинном древке, чтобы флаги было видно с любого конца площади.

Графиня подняла руку вверх и дождалась, пока вся площадь притихнет.

— Это Конрад Рейхтер, — разнёсся громкий и звонкий девичий голос по всей округе. — Капитан пиратского судна Клана Конрада из Зольданы. Он нарушил морской закон — в составе команды его корабля был маг, который участвовал в боевых действиях.

Один из слуг поднял голову мага перед собой и показал всем на площади.

— За это его ждёт казнь, — продолжала графиня Дэйнера. — За это же он лишается права голоса в своё оправдание.

Графиня развернулась к беспомощному Конраду, достала кинжал из ножен на бедре, разрезала ему повязку на лице, засунула пальцы в перчатке в рот, достала язык и отрезала его.

— Ну как? — тихо спросила она, пригнувшись к нему поближе. — Тебе нравится твой приз?

Из его горла вырвался хрип боли, и он в ужасе замотал головой из стороны в сторону.

Она бросила его язык на пол и так же тихо продолжила:

— Если бы дело было в маге на твоём борту, ты бы отделался быстрой смертью, но за отца и десять лет моей угробленной жизни тебе придётся «немного» заплатить.

Конрад забился на привязи, пытаясь высвободиться, а графиня Дэйнера сделала несколько шагов назад и развернулась к общественности.

— Он не признаёт свою вину! — громко сказала она. — А значит, его казнь будет долгой и мучительной!

От того, что происходило дальше, стошнило многих женщин на площади и даже некотоых мужчин. Однако на лице графини Дэйнеры не дрогнул ни мускул — казнь проводила она единолично, с холодным и надменным выражением лица. Но никто из людей на площади и не догадывался, что это её показное спокойствие — не признак внутренней жестокости и презрения к человеческой жизни, а результат длительных тренировок — через нежелание, обмороки, тошноту и слёзы. Она тренировалась разделывать коров и свиней с пятнадцати лет, а убивать людей — с шестнадцати.

Конрад умер через два часа.

Когда графиня Дэйнера садилась в карету, её тёмно-зелёный сюртук, штаны и сапоги были коричневыми от крови её жертвы. В карете она позволила себе вытереть платком лицо и руки. Карета тронулась и поехала в сторону усадьбы, снова окружённая её личной охраной.

Люди с площади разошлись. Площадь тут же убрали. Через два часа после окончания казни ничего уже здесь и не напоминало о происходившей жестокости, но из памяти людей её вычистить было не так уж и легко — на это и был расчёт графини.

Элеонора вернулась к себе домой. С холодным равнодушием на лице зашла в свою комнату и замкнула дверь на ключ изнутри. Ключ оставила в замке. Задёрнула плотные шторы.

Прошла в уборную — там не было окон, и комната освещалась магическими светильниками. Закрыла за собой дверь. Её лицо тут же исказилось от смеси отвращения и ужаса, и её скрутило пополам. На пол закапала прозрачная слюна. Элеонора предусмотрительно ничего не ела со вчерашнего утра.

Когда рвотные позывы прекратились, она кое-как разогнулась и разделась дрожащими руками. Пошатываясь, она дошла до большого чана, бросила в него всю грязную одежду и тут же закрыла его крышкой.

Подошла к большой миске с водой, встала рядом с ней на колени и отмыла лицо и руки. Обтёрлась мокрым полотенцем, бросила его на пол и залезла в ванну с горячей водой.

Её кожа раскраснелась от обжигающей воды, но ей было холодно — её бил озноб.

Элеонора беззвучно заплакала. Умылась водой из ванны — не помогло, слёзы всё текли и текли.

«Я больше не могу это делать… — рыдала она. — Я так устала… Ты ведь вернёшься, Киран, правда? Может, с тобой они от меня отстанут? Может, я им перестану быть нужна? Может, мне не надо будет больше никого убивать… Казнить… Надеюсь, ты не испугаешься крови на моих руках… Ты говорил, что тебе не страшно… Надеюсь, это правда…»

Горячая ванна расслабляла, смывала весь пережитый ужас и растворяла его в прозрачной воде… Через четверть часа Элеонора поняла, что вода начала остывать, а её клонит в сон. Она вылезла из ванны, обтёрлась полотенцем, надела длинную рубашку и свободные штаны и пошла спать.

Проснулась среди ночи. Встала. Расшторила окно и посмотрела на звёздное небо сквозь стекло. Ей было этого мало — она открыла окно.

Свет звёзд стал ярче и теплее, и Элеонора тихо-тихо запела песню, которую раз в жизни слышала ещё маленькой девочкой:

Звёзды загораются

В поднебесье,

Мысли растекаются

В мире с песней.

В океане звёздном

Кораблями

Мы скользим отважно

Над волнами…

Она давно уже не помнила кто ей её напевал — лишь помнила, что с песней в её мир тогда пришла защита, забота и спокойствие. С тех пор она пела её себе всегда, когда ей невыносимо хотелось вернуться в те тёплые объятья.