Европа-45. Европа-Запад

ИТАЛЬЯНСКОЕ КАПРИЧЧИО

Многие прекрасные намерения часто остаются неосуществленными, в то время как злые дела доводятся до конца, хоть и несут они людям только муки, страдания и погибель.

Устранив Финка, Кальтенбруннер сразу же вызвал в Берлин доктора Гйотля, принял его со всей приветливостью, на какую только был способен, сказал, что ему приятно познакомиться с земляком, и приказал продолжать дело, которое Гйотль начал еще при Гейдрихе.

— Только никаких фабрик, никаких лабораторий в Берлине,— сурово предупредил Кальтенбруннер. — У нас для этого есть лучшие места. Карлсен, вы подыскали подходящее место?

— Так точно, герр группенфюрер, —склонив голову, промолвил Карлсен, который присутствовал при беседе. — Я полагаю, что лучше всего будет делать это в концлагере Заксенхаузен, в Ораниенбурге. Мною уже отобрано нужное количество евреев-специалистов...

— Помните, — предупредил Кальтенбруннер обоих. — Помните, что все надо выдержать в духе глубочайшей тайны. Никто не должен знать больше, чем ему положено, как сказал наш фюрер. Малейшая попытка распустить язык закончится этим, — он сделал красноречивый жест, проведя ребром ладони по шее.— С подчиненными там, в Заксен-хаузене, не нянчиться. При одном намеке на непослушание — Индустриенгоф.[26]Понятно?

— Яволь! — почти одновременно гаркнули шеф великой аферы и его «консультант».

Вскоре Ораниенбургский «монетный двор» стал выдавать свою продукцию. Пачки новеньких фунтов стерлингов ложились в окованные железом ящики, заполняли их, согревали уставшее от забот сердце доктора Гйотля, вызывали какой-то невиданный блеск даже в мутных глазах всегда спокойного и уравновешенного Карлсена. Теперь на очереди было главнейшее задание — распространение фальшивых банкнот. Легко навязывать побежденному разноцветные бумажки, называя их деньгами и выкачивая за них из захваченной страны все те товары, которые не имеешь возможности захватить открыто. Так было с «краковскими злотыми» в Польше, с «остмарками» на оккупированных территориях Советского Союза, так было в Северной Африке, где американцы ввели знаменитые «доллары с желтой сеткой», так должно было быть во Франции, для которой союзники уже готовили «франк вторжения».

Однако навязать силой фальшивые деньги нейтральным странам, которые торгуют с тобой не по принуждению, а ради выгоды, убедить вежливых коммерсантов в светлых галстуках, что ты предлагаешь им не фальшивые бумажки, а настоящую валюту, — на это требуется настоящая ловкость.

Доктору Гйотлю было приказано найти человека, который смог бы без риска для дела обменивать фальшивые фунты на полноценное золото, швейцарские франки и американские доллары. Может быть, получая этот приказ, оберштурмбанфюрер Гйотль и вспомнил не без сожаления своего бывшего сотрудника, великого практика Рольфа Финка, а может, и не вспомнил: за это время он развил в себе самом не только «научные таланты», но и типичный гестаповский нюх на все преступное, хитрое, грязное. Он знал, что во всех опасных и сомнительных делах надо надеяться прежде всего на себя, используя других, как использует жокей перво-классного скакуна, чтобы первым домчаться до финиша и получить приз.

Швейцарские друзья, которым Гйотль не имел основания не верить, порекомендовали ему человека по имени Швенд.

Гйотль телеграфировал Швенду по его швейцарскому адресу, предлагая встретиться. Через день пришел ответ. Швенд спрашивал о месте встречи. Оберштурмбанфюрер побоялся ехать в нейтральную Швейцарию, где его легко могла «выкрасть» английская или американская разведка, и потому назвал Италию.

Они встретились в богатом ресторане «Ульпия». Швенд, высокий голубоглазый человек, одетый с подчеркнутой элегантностью, заговорил с Гйотлем по-немецки. Оберштурмбанфюрер долго присматривался к новому знакомому. Пожалуй, ему около сорока. Умеет одеваться. Изысканные манеры. Поразительно владеет собой. С первого взгляда производит впечатление богатого промышленника, который привык орудовать солидными капиталами. Почему-то показалось Гйотлю, что Швенд американец.

Кельнер поставил перед ними рюмки и бутылку «мартеля». Когда он отошел, Швенд, извиняясь, обратился к Гйотлю:

— Извините, герр доктор, но я привык к виски.

Из дальнейшей беседы выяснились главные пункты биографии Швенда. Он охотно рассказывал о себе, хоть сначала и казался неразговорчивым и замкнутым. Немец по происхождению, он много путешествовал. Европа показалась ему тесной, и он решил вырваться за Геркулесовы столбы. Он поехал в Африку и Америку как представитель немецких экспортных фирм. Но его тянуло к самостоятельности.

Из опыта, почерпнутого в поездках по странам мира, он сделал вывод, что торговля оружием — доходнейшая вещь. С этой целью он приехал в Маньчжурию и стал в Харбине экономическим советником белого атамана генерала Семенова.

На деньги, полученные за оружие, проданное Семенову, он попробовал искать мифический клад, вывезенный из Сибири белым бароном Унгерном, однако вскоре убедился, что ничего из этого не выйдет. Тогда Швенд построил себе виллу в Баварии. Однако в Германии он не нашел для себя подходящего занятия и отправился в Америку, где занял должность руководителя большой фирмы «Банге и Борн», торгующей зерном. Связался с рядом южноамериканских фирм, с которыми «Банге и Борн» поддерживала торговые сношения. И все же новая работа его не удовлетворяла. Как только началась война в Европе, он стал задумываться над тем, чтобы вернуться на материк. Ведь там, где война, необходимо оружие, а он умеет его продавать. Вот он и приехал в Швейцарию...

— А что, если бы вам предложили торговлю такими вещами, которые посильнее оружия? — оберштурмбанфюрер, потягивая виски, взглянул на Швенда через край рюмки.

— Не знаю таких, — Швенд пожал плечами.

— Надеюсь, герр Швенд не обидится на меня, если я предложу ему встретиться завтра... ну, хотя бы вот здесь.

Он достал из кармана блокнот, вырвал страничку и быстро написал адрес: «Виа Тассо, 52»

Они просидели допоздна. Лениво перебрасывались малозначительными словами. В первом часу ночи оркестр заиграл что-то очень сложное, сумбурное.

Гйотль слушал и усмехался.

— Что играют? — шепотом спросил он Швенда.

— А разве я знаю?—равнодушно бросил тот. — Какое-нибудь каприччио. Итальянское каприччио, запутанное и сумасшедшее, как наша жизнь.

— Вы считаете нашу жизнь запутанной?

— А по-вашему, она прямая как телеграфный столб?

Гйотль смолчал. Они посидели еще немного и поднялись,

— Стало быть, до завтра? — сказал Гйотль.

На его предложение организовать распространение фальшивых фунтов Швенд согласился. При новой встрече оберштурмбанфюрер передал ему шкатулку, в которой было пятьсот тысяч фунтов стерлингов, что по международному курсу равнялось десяти миллионам немецких марок.

За фальшивые фунты Швенд прежде всего накупил фальшивых документов: здесь был наименьший риск. Раздобыл для себя лично несколько итальянских паспортов на разные фамилии, купил египетский, португальский, испанский, несколько южноамериканских паспортов. Потом Швенд приобрел, уже настоящий на этот раз, замок Лабер, расположенный неподалеку от Мерано. Затерянный среди буйных виноградников, скрытый от посторонних глаз, замок был идеальной «главной квартирой фальшивомонетчиков».

На пышном банкете в новоприобретенном замке Швенд познакомил доктора Гйотля с первыми агентами своей организации.

Гйотль, который привык иметь дела чаще всего с уголовными преступниками, такими, как Рольф Финк, надеялся и здесь встретить типичных маклеров с черного рынка. Он был ошеломлен: его встретил целый букет идеально одетых джентльменов, при которых стыдно было даже произносить такие слова, как «фальшивые деньги».

Швенд познакомил Гйотля с присутствующими: директором одного из швейцарских банков, владельцами роскошных отелей, финансистами и дипломатами нейтральных стран, приехавшими из Рима, чтобы развеять скуку. Сразу же после ужина обрадованный Гйотль поздравил Швенда с присвоением ему чина штурмбанфюрера СС, он уведомил его, что отныне Швенд будет называться доктором Вендингом и под его команду передается специальное отделение штаба третьего немецкого танкового корпуса в составе двадцати четырех младших чинов СС, которые должны будут охранять замок и исполнять функции курьеров. Здесь же заключили финансовое соглашение. Швенд должен получать тридцать три и три десятых процента от оборота. Из этой суммы восемь и три десятых процента шли лично Швенду, остальные двадцать пять процентов — главным агентам и их помощникам. Все потери из-за конфискаций, хищений и других непредвиденных случайностей должен покрывать Швенд.

Когда доктор Гйотль собирался уезжать из замка, Швенд попросил, чтобы тот захватил с собой три ящика. Оберштурмбанфюрер удивился:

— Какие еще ящики?

Новоиспеченный доктор Вендинг провел Гйотля в комнату с окошками, закрытыми решеткой, отпер окованные железными полосами три ящика, что стояли на каменном полу, и быстрым движением отбросил крышку одного из них.

Желтый мягкий свет полился из глубины тесного четырехугольника. Гйотль наклонился. Мотки золотой проволоки, тугие и запутанные, лежали у его ног. Швенд открыл другой ящик —золото швейцарских франков, настоящих золотых франков, резануло глаза. Третий ящик, как кадка тестом, был наполнен пухлыми пачками зеленоватых американских долларов.

У Гйотля задрожали руки. Такой суммы он не видел никогда в жизни. Все финансы, которые сейчас имело в своем распоряжении СД, не составляли и десятой части той бесценной валюты, что лежала у его ног.

— Вы чародей, доктор Вендинг! — сдавленным голосом воскликнул Гйотль. — Где вам удалось найти дураков, которые меняют простые бумажки на этот благородный металл? И почему золото имеет вид проволоки? Это напоминает какую-то восточную сказку!

— Разрешите? — садясь на уголок ящика с долларами, спросил Швенд.

— О, я превращаюсь в слух!

— Как вам, очевидно, известно, сейчас одним из сильнейших мировых продавцов являются Соединенные Штаты Америки. Они продают что угодно и кому угодно. Даже Германии, с которой воюют. Но Америка за все требует только золото или доллары. Вы удивитесь, узнав, что самой Америке золото вообще не нужно. Год тому назад в конгрессе был принят специальный закон, который запрещает добычу золота на территории Соединенных Штатов. Цель американцев — лишить золота других, сосредоточить все основные запасы его в своих руках, запереть в пещерах форта Кнокс в штате Кентукки и овладеть финансовым рычагом всего мира.

Международный монетный фонд под давлением США установил цену золота — тридцать пять долларов за унцию. Это очень низкая цена. Зато доллар, как предполагали американцы, должен был сразу жё «подскочить», вытеснить с мировых рынков всесильный фунт стерлингов и стать «валютой валют». Но государства, которые задолжали Соединенным Штатам, нашли выход: они продают золото «налево» по цене более высокой, а потом выплачивают долги долларами. Южно-Африканский Союз, самый большой поставщик золота в мире, тоже стремится обойти сакраментальную цену в тридцать пять долларов за унцию. Швейцария закупает золото в Африке, делает из него часы, чеканит монеты, а остальное перерабатывает в проволоку, которая продается во всех швейцарских магазинах. Спекуляция золотом в государственном масштабе! Однако юридически все в порядке, потому что продается промышленное изделие — золотая проволока. Золотые франки, которые вы видите здесь, добыты за фунты стерлингов.

— Не слишком ли вы торопитесь, доктор Вендинг?— прерывающимся от волнения голосом спросил Гйотль. — Не вызовет ли у кого-нибудь подозрения появление на международном рынке такого большого количества английских фунтов?

— Деньги никогда не вызывают подозрений, — спокойно ответил Швенд. — Успокойтесь, дорогой доктор, и присылайте мне новую партию фунтов для реализации.

Италия всегда была безопасным врагом и опасным союзником Германии. Лето сорок третьего года принесло новое подтверждение этого.

Одиннадцатого июня английские войска высадились в Сицилии. Итальянская армия не оказала никакого сопротивления.

Девятнадцатого июня состоялась встреча Гитлера с Муссолини. Взволнованный фюрер сам приехал в Италию. Он бегал по просторному залу дворца Фельтре. В Рим Гитлер ехать побоялся, а дуче, в свою очередь, боялся выезжать из Италии, на австрийский перевал Бреннер, где они чаще всего встречались с фюрером. Боялся, так как не был уверен в добрых намерениях немцев относительно его персоны. Фюрер бегал и кричал что-то о тотальной войне, о жертвах, о новом оружии, перед которым капитулируют союзники. Муссолини сидел в кресле, тер свои бледные щеки, слушал крики Гитлера и думал о том, что, наверно, капитуляция произойдет раньше, чем будет применено обещанное фюрером новое оружие. Только кто первым капитулирует — вот вопрос! Его начальник генерального штаба генерал Амброзио настаивает, чтобы Италия вышла из войны. Солдаты отказываются воевать. Гарнизон острова Пантеллерия сдался без единого выстрела, хотя в подземных ангарах и убежищах можно было пересидеть какие угодно бомбардировки. Сдался и гарнизон острова Лампедуза. Бои идут на Сицилии. Южная Италия, Италия нищих и оборванцев, ждет не дождется минуты, когда будет кончено с фашистами. Даже в его собственном великом фашистском совете...

— Что вы скажете мне, мой дуче?!—заламывая руки, воскликнул фюрер и остановился против Муссолини.

Дуче молчал. Его лицо передернула гримаса боли.

— Кажется, у меня начинается приступ печени, — наконец выговорил он.

Двадцать шестого июля 1943 года в Италии произошел государственный переворот. Накануне в палаццо Венеция, где жил дуче, в большом зале, увешанном картинами старых мастеров, украшенном коврами и бронзой, собрался фашистский совет, которого Муссолини не созывал с 1939 года, и впервые за всю историю итальянского фашизма проголосовал против Муссолини. Против дуче голосовали даже его собственный зять, недавний министр иностранных дел Галеаццо Чиано и маршал де Боно.

Вечером Муссолини вызвали в королевский дворец Квиринал. Дуче попробовал изложить королю свои планы на будущее, но Виктор Эммануил перебил его, заявив, что премьером назначен маршал Пьетро Бадольо. Бронзовой статуи Муссолини, что стояла, раньше позади королевского трона, не было. Дуче понял, что пришел конец. Он попробовал угрожать королю, однако тот спокойно сказал, что аудиенция окончена. Когда Муссолини покидал дворец, к нему подошел молодой офицер карабинеров и тихо сказал:

— Бенито Муссолини, вы арестованы. Прошу идти за мной.

В Берлине началась паника. В главной квартире ночью состоялось совещание, на котором Гитлер приказал оккупировать Италию. Дальнейший проект, скрытый под криптонимом «операция Студент», предусматривал арест правительства маршала Бадольо и королевской семьи. На случай неудачи этого плана или капитуляции Бадольо перед союзниками вступала в силу «операция Ось», которая предусматривала разоружение и захват в плен всей итальянской армии. Гиммлер предлагал, кроме того, выкрасть и привезти в Германию римского папу.

Гитлер бросил на Рим парашютно-десантную дивизию. Из Южной Франции, Тироля и Каринтии в долину По была переведена группа армий «Б» фельдмаршала Роммеля. Гитлер ждал приезда в Берлин Муссолини как своего личного гостя.

Необходимо было немедленно разыскать дуче.

В Италию прилетел на самолете посланный Кальтенбруннером знаменитый авантюрист, мастер грязнейших дел, руководитель специальной диверсионной группы СС гауптштурмфюрерОтто Скорцени, двухметровый громадина с лицом дегенерата и равнодушной усмешкой палача. Скорцени пугал своим видом даже тех, кому приходилось с ним работать. Он прославился как непревзойденный специалист «международных конфликтов». Это под его командой группа головорезов спровоцировала в тридцать девятом году нападение фашистских войск на Польшу. Это он организовал воображаемое покушение на Гитлера в мюнхенском погребке Бюргербраукеллер с целью ареста сотрудников английского посольства в Голландии. Это его «отряд» без единого выстрела захватил столицу Дании Копенгаген. Скорцени видели в Париже и в Норвегии, в Австрии и Чехословакии. Он с одинаковым рвением выполнял приказы Гейдриха и Кальтенбруннера. Для него не было невозможного. Неразборчивость в способах соединялась в нем с отвагой, изобретательность с упорством, отчаяние с жестокостью.

Скорцени спекулировал своей фамилией. Если попадал в славянские страны, перелицовывался в славянина и говорил, что фамилия его Скорченный. В Германии выдавал себя за потомка прибалтийских баронов и доказывал, что Скорцени — это искаженное Скорцен. В Италии он сразу же стал итальянцем, прибавив в своей фамилии еще одно «н»: Скорценни. Однако никто из итальянцев не клюнул на эту удочку. О Муссолини в Италии просто не хотели говорить.

Скорцени вынужден был телеграфировать Кальтенбруннеру о невозможности выполнить приказ.

Вот тогда-то один из швейцарских агентов Швенда привез ему привет от «старого знакомого» и приглашение на «прогулку». Швенд немедленно послал шифровку к Гйотлю, предлагая свои услуги. Он извещал Берлин, что итальянцы, ожидая высадки союзных войск, стремятся за любую цену менять свои лиры на американские доллары или английские фунты. Берлин почему-то не отвечал, и Швенд уже начал беспокоиться. Он приехал на свою римскую квартиру, чтобы быть поближе к немцам. Берлин молчал три дня. На четвертый, ночью, Швенда позвали на виа Тассо, где жил уполномоченный гестапо в Италии Каплер. Тот известил Швенда, или доктора Вендинга, как он теперь назывался, что ему поручается одно из серьезнейших дел великой войны — установить местопребывание Муссолини.

Швенд, одетый во фрак и белую манишку, молча раскланялся и вышел.

За тысячу фальшивых фунтов лейтенант карабинеров информировал Швенда, что слышал о том, будто дуче где-то спрятали флотские офицеры.

Швенд бросился в Геную. Три дня он сыпал направо и налево фунтами стерлингов, но так и не смог ничего установить. Ему лишь намекнули, что искать надо, вероятно, в Неаполе.

И Швенд поехал туда.

Неаполь стал к этому времени местом паломничества. Сюда стекались со всей Италии колонны беглецов. Бежали все, кто не хотел больше видеть немцев, кто жаждал поскорее встретить армию союзников. Убегали от войны, голода, эпидемий, террора, смерти, руин. Поезд Рим — Неаполь, в который сел Швенд, был переполнен. Офицеры, солдаты, священники, полицейские, женщины с детьми, старики, девушки. Солдаты сидели на крышах вагонов, висели на подножках, толпились в тамбурах, на площадках, пели, смеялись, болтали, радуясь концу Муссолини.

Жара была страшная. Швенда мучила жажда, духота теснила грудь, перед глазами мелькали черные горластые рты, фиолетовые лица, растрепанные головы. Говор, давка, теснота...

Мраморное здание почтамта в Неаполе было разбито бомбежкой, и Швенд не смог телеграфировать в Рим о своем прибытии. Он не мог разыскать ни такси, ни извозчика. Поехал, как говорят итальянцы, на коне святого Франциска: пошел пешком.

В порту что-то горело. Черный косматый дым поднимался к небу и смешивался с дымом Везувия. Швенд запутался в темных, грязных улочках Палонетти и долго выбирался из них, обходя груды битого камня, разломанной мебели, спотыкаясь о трупы убитых во время бомбардировки людей... И везде натыкался на детей.

Казалось, дети всего Неаполя, всей Италии высыпали на темные улочки Палонетти. Они были странно озабочены и не обращали никакого внимания на Швенда, на гудение самолетов, что кружили над городом, на пожары в порту и на вечный дым Везувия.

Дети искали в руинах игрушки. Швенд даже остановился, сделав для себя это неожиданное открытие.

Цветные тряпочки, медные украшения от старинных комодов, металлические шарики от семейных кроватей, на которых родились, спали и умирали целые поколения неаполитанцев, старые бутылки, разбитые зеркальца, порванные книжки с длинноносым Пиноккио, стеклянные шарики бус — все это стало игрушками.

У детей не было больше ничего. Им остались только стеклянные потрескавшиеся шарики. Матерей, которые носили бусы, не было. Не было ни бабушек, ни сестер.

Выли руины, пепелища, зола...

Широкая прямая улица Толедо привела его к молу Санта Лючия. В гротах Монте ди Дио неаполитанцы прятались от бомбежек. Люди переселились туда на постоянное жительство. Вся гора белела от белья, вывешенного сушиться, простынь, перин и подушек. Неаполь капитулировал перед морем, он вывесил тысячи белых флагов, распял их, как паруса, под которыми хотел плыть к свободе, к спасению от войны.

Когда Швенд увидел море, что-то изменилось в его лице, какой-то мглистый туман застлал глаза, короткий вздох вырвался из груди. Но это продолжалось неуловимую частицу секунды.

Он двинулся дальше, высокий, решительный, и его голубые глаза под густыми короткими бровями блестели сталью, а на челюстях натянулась кожа, крепкая, как на турецком барабане. Он совершал свою «прогулку».

Через два часа Швенда арестовала портовая итальянская полиция, заподозрив в шпионаже. В его карманах нашли итальянский паспорт на имя Джованни Вика и небольшую сумму итальянских и немецких денег. Паспорт свидетельствовал об итальянском происхождении Швенда, акцент выдавал иностранца. Швенда посадили в камеру, за решетку и не дали даже воды.

Вечером Швенд просунул сквозь щель двери пятидесятифунтовый банкнот и на английском языке попросил карабинера, стоявшего на страже, позвать начальника портовой полиции. Полицейский не знал английского языка, но достаточно хорошо знал цвет английских фунтов стерлингов. Сумма взятки и умение прятать деньги (полицейский присутствовал при обыске Швенда) свидетельствовали о том, что за дверью какая-то важная птица. Поэтому полицейский не раздумывая рассказал все начальнику.

Маленький, толстый, с жирной нижней губой, с черной щетиной в носу, начальник карабинеров вызвал брезгливую гримасу на холеном лице Швенда.

Он говорил на том ужасном неаполитанском диалекте, которого не понимают даже сами итальянцы, суетился, как официант дешевого ресторана, увидев состоятельного посетителя. Попросил Швенда сесть, а сам стоял и смотрел ему в рот.

— Я не Джованни Вика, — сказал Швенд, — и не немецкий шпион, за которого меня принимают ваши полицейские. Я майор английской разведки Норман Роупер.

Еле слышное «о!» вырвалось из уст начальника полиции.

— Вы сами понимаете, — продолжал Швенд, — что я не имел возможности держать при себе какие-нибудь документы, кроме итальянского паспорта. Единственным моим документом может быть вот это.

Он положил на стол две толстые пачки английских банкнот.

У начальника полиции зачесались руки от желания прикоснуться к деньгам, но он поборол искушение и спрятал руки за спину.

— Моей обязанностью, — спокойно продолжал Швенд, — был сбор информации, необходимой для занятия Неаполя войсками союзников. Может быть, синьор не ждет прихода союзнического флота?

— О, святая мадонна, кто теперь не ждет этого! — впервые нарушил молчание начальник полиции.

Он пробовал говорить по-английски, но это был язык американских гангстеров итальянского происхождения, а не величественная речь Шекспира.

Швенд милостиво усмехнулся.

— Синьор шеф будет, наверно, нашим другом, если он успел даже овладеть языком англосаксов.

И вашим помощником, — поспешно добавил начальник, — святая мадонна не даст мне соврать: я могу послужить союзникам. Я сведу вас с людьми, которые дадут исчерпывающую информацию обо всем, что будет интересовать господина майора.

Неаполитанцы оказались деловыми людьми. Швенд оставил в Неаполе двадцать тысяч фальшивых фунтов. Он пробыл там две недели. Зато вернулся в Рим с точными сведениями.

Муссолини спрятали на острове Святой Мадлены в архипелаге Бучинари, который затерялся где-то между Корсикой и Сардинией.

В Берлин полетела депеша. Кальтенбруннер немедленно прислал ответ. Звучал он странно: «Лично верю. Фюрер настроен скептически».

Оказалось, что, когда Гитлеру доложили, каким способом добыты сведения о местопребывании Муссолини, он затопал ногами и закричал, что не верит ни одному итальянцу. Даже тому, который видел дуче собственными глазами.

Гиммлер сразу же выдвинул свой план, назвав его «операцией Марс». Рейхсфюрер СС убедил Гитлера, что поиски таких сановных особ, как дуче, нельзя проводить с помощью тривиальных разведывательных методов, потому что выдающиеся люди пребывают под покровительством самого провидения. Поэтому в поисках должны принимать участие сверхъестественные силы. Гитлер тоже любил ссылаться на провидение, которое будто бы руководило всеми его делами и оберегало от врагов. Он с радостью одобрил предложение Гиммлера.

Так возникла сумасшедшая авантюра с «колдунами» на Ванзее.

Лавры Швенда перехватил какой-то неизвестный французик: по просьбе доктора Гйотля и по его подсказке он ткнул веретеном в тот же самый островок Святой Мадлены.

Отто Скорцени, утомленный долгим бездействием, получив из Берлина приказ проверить правдивость результатов «колдовства», переоделся пилотом и полетел на «хейнкеле-111» к архипелагу Бучинари. Во время перелета случилась авария, и Скорцени сделал вынужденную посадку на соседнем островке.

Итальянский офицер, ответственный за сохранение жизни Муссолини, заметив немецкий самолет, поднял тревогу. Когда на следующий день Скорцени во главе флотилии военных катеров налетел на порты Святой Мадлены, дуче там не было.

Снова привели в действие агентуру Швенда, снова посыпались направо и налево фальшивые фунты стерлингов.

История повторялась с удивительной точностью.

Подкупленные итальянцы информировали Швенда, что дуче спрятан в спортивном отеле на Кампо Императоре в горном массиве Гран-Сассо. Швенд побывал на месте и убедился, что на этот раз к Муссолини добраться еще сложнее. Единственным средством сообщения с отелем была воздушная канатная дорога, которую бдительно охраняли берсальеры[27], те самые берсальеры, которыми так гордился когда-то дуче.

В Берлине снова не поверили в правдивость информации. Гиммлер, наверно, еще раз хотел крутнуть веретено на Ванзее.

Однако Скорцени решил действовать на собственный страх и риск. Он заявил, что не будет больше ждать. Доктор Гйотль не одобрял этого намерения. Он боялся опять потерять Муссолини. Но Скорцени, с которым успел поговорить доктор Вендинг, не послушался. Он сел в самолет и сфотографировал склоны Гран-Сассо. Из отеля заметили самолет. Снова, как на Мадлене, подняли тревогу, и комендант стражи немедленно уведомил о своих опасениях премьера Бадольо.

Но когда премьер со своим кабинетом решил вопрос о переводе Муссолини на новое место, было уже поздно.

Скорцени с группой парашютистов высадился вблизи отеля, на горном лугу. Луг имел наклон в сорок пять градусов и не годился для высадки парашютистов. Самолеты, сбрасывая десант, не успевали поворачивать назад и врезались в массив горы. Три четверти машин разбились. Одного пулемета было бы достаточно, чтобы смести с луга всех парашютистов Скорцени, не дав им сделать ни одного выстрела.

Однако берсальеры не открыли огня. Объяснялось это тем, что накануне солдаты получили от неизвестного лица толстенькие пакеты. В пакетах были записки с просьбой не открывать огня по солдатам союзников, которые должны захватить дуче. Просьба подкреплялась круглой суммой английских фунтов. Такой пакетик вместе с другими получил и берсальер Пиппо Бенедетти. Он тоже поддался общечеловеческой слабости и не открыл огня, когда увидел, как на зеленый луг сыплются вооруженные до зубов люди, одетые в маскировочные халаты. А может, и правда поверил, что дуче хотят захватить союзники? Может быть, его погубила чрезмерная доверчивость, а не сребролюбие?

Что бы там ни было, но впоследствии Пиппо Бенедетти не раз жалел о том, что двенадцатого сентября сорок третьего года его автомат молчал.

Он жалел об этом уже тогда, когда его автомат, как и оружие всех других берсальеров, оказался в руках у немецких эсэсовцев; жалел, когда был взят вместе со своими товарищами под стражу и когда увидел дуче, который вышел из отеля гордый и самоуверенный, в черном пальто с поднятым воротником, в черной велюровой шляпе, в черных перчатках. Муссолини был пижоном. Об этом в Италии знали все. Журналиста, который отважился покритиковать галстук дуче, он приказал бросить в тюрьму. И вот даже здесь, арестованный, не зная, что с ним будет завтра, Муссолини прежде всего заботился о своей внешности и, должно быть, нарочно подобрал черные тона, чтобы подчеркнуть трагизм положения, в котором он находился до этого дня.

Дуче усмехался, как римский император во время триумфального въезда в столицу. Тяжелый подбородок его был выпячен. Гордость и самоуверенность смотрели из выпученных глаз. Даже нос дуче, подпорченный в двадцать шестом году пулей ирландки мисс Гибсон, торчал гордо и надменно. Муссолини шел, держа голову прямо, не глядя по сторонам, словно цирковой борец после победы над противником. Он оставлял эту арену битвы победителем.

Почтительно охватив дуче живой подковой, шагали сзади усмехающиеся эсэсовцы. Немецкий широкомордый капитан барон фон Берлепш, увешанный автоматными дисками, нес большой черный чемодан дуче. Другой чемодан нес камердинер Муссолини, лысый, приземистый человек, чем-то неуловимо похожий на дуче. Двухметровый Скорцени с биноклем на груди, с железным крестом первого класса на кармане ждал дуче неподалеку от дверей. Он замер в позе «смирно», задрал подбородок, вытянул толстую длинную шею, словно уже чувствовал на ней щекочущее прикосновение ленты рыцарского креста, которым наградит его Гитлер.

Пиппо Бенедетти чуть не заплакал, глядя на церемонию, одним из виновников которой был и он сам. В боковом кармане его серого френча лежала пачка фунтов стерлингов. За нее он продал Италию, продал собственную свою жизнь.

Коммерсант и финансист Швенд знал главную человеческую слабость. Знал и умел ею пользоваться. Он не жалел фунтов. «Великий дуче» стоил немцам пятьдесят тысяч фальшивых фунтов стерлингов. Правда, при необходимости Швенд мог бы заплатить и настоящими. Потому что дуче был нужен и ему лично.

Возле вагончика канатной дороги, в котором Муссолини спустился в долину, Швенд оказался первым. Конечно, теперь это был не Швенд, а оберштурмбанфюрер СС доктор Вендинг. Он первый приветствовал дуче с освобождением. Приветствовал по-итальянски, избавляя Муссолини от необходимости отвечать на немецком языке, который дуче знал плоховато. Потом оберштурмбанфюрер Вендинг сделал так, что в машине, куда положили чемоданы Муссолини, не осталось никого, кроме него самого и водителя.

И в то время как Муссолини, окруженный своими «спасителями», катил к аэродрому, где ждал его самолет на Берлин, Швенд — Вендинг — Роупер лихорадочно шарил в чемоданах бывшего фашистского диктатора Италии. Муссолини обыскивали, как мелкого воришку.

Английских писем, написанных твердым решительным почерком, в черных чемоданах не было.