Европа-45. Европа-Запад

УПАВШИЙ С НЕБА

Прадед Юджина Вернера по рождению не был американцем. Он был чистокровным немцем из Пфальца. К тому же, как свидетельствуют некоторые факты из его жизни, неплохим немцем: после неудачной попытки свергнуть монархию в Германии в 1848 году среди изгнанников, простившихся с отчизной, оказался и Иоганн Вернер. Ему было суждено увеличить число американских немцев еще на одного.

Прадед не добился особых успехов на новой родине. Деду повезло больше, и, умирая, он оставил отцу Юджина немного денег, на которые удалось купить небольшую ферму в штате Висконсин. Это был типично немецкий штат. Здесь жили люди, говорившие между собой на языке, который звучал на Эльбе и Рейне, люди эти любили пиво, жирную еду, глиняные трубки после обеда и беседы о международной политике. В милуокском ресторане «Швабенгоф» можно было съесть сосиски, которые ничем не уступали знаменитым франкфуртским. Особенно славился ресторан своей запеканкой из лапши с курятиной, причем кур растили здесь же, в штате, на фермах, которые напоминали баварские или вестфальские хуторки.

Молодое поколение американских немцев постепенно отходило от отцов. Ему не хватало воспоминаний о земле дедов и прадедов. Семейные рассказы об утраченной родине звучали уже приглушенно, в них не было живых красок и тех незначительных на первый взгляд деталей, которые задевают чувствительнейшие струны в душе. Молодежь утрачивала язык своих предков. На улице среди детей звучала английская речь, в магазине — английская, в школе, по радио, в кино, в газете — везде английский язык. Неимоверных усилий стоило родителям научить детей наряду с английским немецкому языку. Не всем это удавалось, многие махнули рукой, будь что будет!

Юджин Вернер родился в семье, которая не могла и не хотела забывать свою бывшую отчизну. Как-никак за нее была пролита кровь их предков! Истинно немецкому воспитанию Вернера способствовало и то, что он с детства никуда не выезжал с отцовской усадьбы, не рвался в Чикаго или Нью-Йорк, а спокойно работал в патриархальном хуторке.

Когда началась война, Юджин, как истый американец, добровольно явился на призывной пункт и заявил, что хочет одним из первых вступить на немецкую землю, чтобы своими руками бить фашистов. Его желание было истолковано своеобразно. Юджина послали в школу разведчиков, после окончания которой он получил чин сержанта.

Когда войска союзников после долгого топтания на месте наконец высадились в Северной Франции, Юджина перебросили на самолете в Англию, на военно-воздушную базу Стенмор. На базе все было американское: самолеты, летчики, «джипы», палатки. Когда-то английские солдаты уходили за моря и океаны, завоевывая для британской короны все новые и новые владения. Теперь пришлось не только стягивать на Альбион свои войска, но даже впустить к себе чужие, чего Англия не делала ни разу в своей истории.

Американцы жили в палатках, в бараках из штампованной жести. Юджин думал, что те несколько дней, которые ему придется ждать до вылета на задание, он тоже будет жить в одной из палаток, однако вежливый подполковник в форме генерального штаба посадил Вернера в «джип» и повез к небольшому городку Нортолт, красные кирпичные домики которого были хорошо видны с базы.

— Там вы отдохнете в интимной обстановке, — сказал подполковник. — Это полезно.

Был ясный летний день, солнце припекало совсем по-американски, Юджин расстегнул еще одну пуговицу форменной сорочки и, лениво жмурясь, посматривал вокруг. Ему нравились и эта узенькая дорожка, по обе стороны которой росла густая высокая трава, и зеленый луг, на краю которого стояли ровные ряды стандартных домиков Нортолта, и небо, чистое, голубое, ласковое.

«Хороша эта Англия! » — подумал Юджин.

Внезапно подполковник остановил «джип», выключил мотор и бросился под машину.

— Прячься! — крикнул он Юджину.

Сначала Юджин ничего не понял. Зеленый луг, сонный городок, теплый ветер и чистое небо — какая здесь могла быть опасность? Но сразу же, как только перестал гудеть мотор, в уши Юджина ворвался новый звук — жуткий, ужасающий свист. Он нарастал с шальной быстротой.

Вернер не был обстрелянным солдатом. Он никогда не слышал, как свистят артиллерийские снаряды, как шелестят мины, как воют бомбы. Он не представлял себе, что может быть на свете такой немыслимый, адский звук.

— Прячься, черт тебя возьми! — еще раз крикнул оторопевшему Юджину подполковник, и сержант, скорее подчиняясь его властному голосу, чем своему страху, вывалился из машины и припал грудью к теплому асфальту.

Свист перешел в рев. Он крошил и рвал голубой простор на куски и бросал их на беспомощную землю, на ошеломленных людей. Юджин теперь хотел только одного: чтобы поскорее все кончилось. Здесь, под маленькой зеленой машиной, он впервые столкнулся лицом к лицу с войной.

Взрыва Юджин не услышал Он только увидел вдруг, что машина как-то странно накренилась и плывет в воздухе. Увидел, что и подполковник, распластав по-жабьи руки и ноги, тоже плывет в воздухе, и только тогда понял, что и сам он больше не лежит на асфальте, а висит между небом и землей. Впереди за какую-то сотню метров от них неведомая сила извергала из глубин земли черную тучу песка, глины и сажи. Туча все лезла и лезла из земли, и Юджину даже надоело это зрелище, он зажмурил глаза. Оскорбленная такой неучтивостью, сила, поднявшая сержанта в воздух, сразу же бросила его наземь, и он услышал наконец звук взрыва — медленный и мощный, в котором слились все небесные и земные громы.

Тишина, которая наступила, была прекрасна. Опять пекло солнце, млел под его щедрыми лучами зеленый луг и хмурил сонные глаза маленький Нортолт.

— Кончилось! — весело крикнул подполковник. — Поехали, сержант! Вы родились в сорочке. Я был в Африке, на Сицилии, но такого видеть не приходилось. Наше счастье, сержант, что мы были ближе всех от места взрыва. Теперь не нам будут рассказывать, а мы сможем сказать кое-что интересное этим штабным крысам. Сейчас они сбегутся.

Действительно, со стороны Стенмора уже показалось несколько «джипов», они во весь опор неслись к месту взрыва.

Подполковник лихо развернул машину у самого края гигантской воронки, соскочил и крикнул Юджину:

— Пожалуйста!

Сержант посмотрел вниз. Широченная, глубокая, закопченная черной сажей прорва, на дне ее еще вился дым, а под ним уже собиралась густая мутная вода. Обожженная, забросанная кусками глины трава вокруг. Изувеченное шоссе без асфальтового покрова, с голыми каменными ребрами основы. И смрад — тяжелый, острый, как в газовой камере.

— Могло быть хуже! — весело сказал подполковник, выразительно поглядывая на домики Нортолта.

Подъехало несколько машин. Из них повыскакивали оживленные американцы и солидные, нахмуренные английские офицеры, должно быть очень высоких рангов, потому что подполковник вытянулся и козырнул. Юджин тоже козырнул, но сделал это автоматически: он еще не пришел в нормальное состояние.

Офицеры о чем-то быстро заговорили. Юджин слышал слова «тяжелая вода», «захвачена в Норвегии», «немецкие ученые», «возможна новая страшная бомба», но ничего из этого разговора не мог понять. Подполковник, который вез его, выслушав офицеров, уверенно сказал:

— Джентльмены, это просто немецкий летающий снаряд «фау-1». Я был за какие-то полсотни метров от места взрыва и имею представление о силе и характере действия этой штучки.

— А вы уверены, что это не новейшее оружие, которым грозит Гитлер? — спросил один из офицеров.

Подполковник пожал плечами:

— Это же та самая чертовщина, что летает на Лондон! Хотя «фау-1» летит, пожалуй, медленнее, переворачивается в воздухе, как жирный индюк. А эта штука несется чуть ли не из стратосферы и падает на вашу голову, как кара божья. Да, ее, пожалуй, не остановишь ни зенитками, ни истребителями, как это вы делаете с «фау-1». Наверно, не зря болтали немцы про свое новое оружие.

Офицеры еще немного поговорили и разъехались. Подполковник тоже завел машину и, трогаясь с места, сказал Юджину:

— Наверно, сержант, ко всем вашим заданиям прибавится еще одно: вот эти штуковины, что так красиво падают людям на голову среди бела дня с пустого неба.

Через несколько дней Вернера снова привезли в Стенмор. Теперь он уже был не в форме сержанта американской армии, а в чистенькой одежде немецкого железнодорожника путевой службы.

В большой палатке-столовой его накормили вкусным ужином, причем сам повар подходил и спрашивал, что ему подать. Юджин сначала пожелал яичницы из настоящих куриных яиц, а не из порошка. Ему принесли сковородку, на которой шипели и подпрыгивали аппетитные кружки желтков. Юджин поделился яичницей с авиационным техником того самолета, на котором должны были его везти. Техник засмеялся:

— Тебя кормят как на убой.

Потом в той же палатке тот же повар, который был одновременно капелланом авиационного полка, прочитал перед всеми, кто летел в Германию, молитву.

— Господи, — бормотал он, — воззри на людей, что летят в эту ночь, и позволь им счастливо вернуться к нам. С уверенностью будем ждать будущего, зная, что не оставишь нас, господи, в своем милосердии ныне и присно. Аминь!

— Бог, наверно, не понимает молитвы нашего повара, — засмеялся техник. — Когда его выдумали, еще не было ни летчиков, ни наших «боингов».

Перед посадкой техник подошел к Юджину, снял с руки широкий белый перстень и протянул сержанту:

— На счастье.

Перстень был удивительно легкий и такой белый, что даже в темноте выделялся на темной ладони техника.

— Алюминиевый? — спросил Юджин.

— А ты хочешь, чтобы тебе дарили золото? Да и у немцев тоже оловянные или алюминиевые.

— Спасибо, — проговорил Вернер.

— Успеха! Возвращайся.

— Спасибо, — еще раз сказал Юджин, поднимаясь в самолет.

Ночной полет — это полет среди звезд. Звезды висят над самолетом, звезды проплывают внизу, мерцают справа и слева, и начинает казаться, что и ты тоже часть этого бесконечного, величественного звездного царства. У людей, которые летают в мирное время и которых впереди не ждут ни-какие страхи, главное желание — поскорее долететь. Юджину некуда было спешить. Этот самолет был последней частицей, соединявшей его с родным краем, с людьми, среди которых он родился и вырос. Даже звезды вокруг самолета казались своими, американскими, такими, как и по ту сторону океана. Но как только он переступит порог кабины, оторвется от металлической сигары бомбардировщика, — сразу же окажется под чужими звездами, над чужой землей, полной неизвестных угроз и неожиданностей.

«Боинг» шел не один. Сто, двести, а может быть, и тысяча бомбардировщиков летели в эту ночь на Германию. Осуществлялся план английского маршала авиации Артура Гарриса.

Самолеты шли на большой высоте — что-то около восьми тысяч метров. Пришлось надеть кислородные маски, и Юджин пожалел, что он не сможет съесть сандвич и глотнуть из термоса теплого какао. Он пробовал заснуть, просыпался и снова покачивался на волнах дремоты.

Но вот над дверью в кабину пилотов загорелась красная лампочка — внимание! Нужно готовиться. «Боинг» наклонил нос и нырнул вниз, во тьму, отрываясь от гремящей воздушной армады, приближаясь к притихшей земле. Сержант подключился к переговорной линии, услышал короткое «о’кей!» командира и стал готовить контейнеры. Ему помогли их сбросить, и через мгновение два металлических ящика уже покачивались в темном просторе под куполами парашютов. Юджин пожал руки летчикам, проверил лямки и шагнул к черному отверстию, что-то крикнул, зажмурил глаза и бросился в ночь. Резанул неистовый рев моторов, ударило холодным ветром, рванули под мышками стропы парашюта — и он начал падать на темную, враждебную землю.

Самолеты еще гремели вверху и сыпали вниз пучки лент металлической фольги, чтобы сбить с толку немецкие радиолокаторы. Фольга цеплялась за парашютные стропы, повисла на плечах Юджина, и он приземлился, весь увешанный блестящими лентами, словно американский Дед- Мороз — Санта-Клаус.

Теперь нужно было найти контейнеры с рацией и боеприпасами, выйти к железнодорожной колее и, передав в штаб данные о движении поездов, взорвать несколько мостов в горах.

До утра Юджин просидел под разлапистой сосной, не выпуская из рук автоматического пистолета, прислушиваясь к каждому шороху, к каждому ночному звуку. Когда рассвело, он посмотрел на карту и отправился обследовать квадрат, где должны были упасть его контейнеры.

Ящик со взрывчаткой лежал у самой железнодорожной колеи, вернее, висел между деревьями, раскачиваясь на прочных стропах. Парашют, изорванный о сучья, надежно служил до конца и не давал грузу спуститься на землю. Юджин выругался. Днем белое полотнище парашюта будет прекрасным ориентиром для поисковых групп (он почему-то был убежден, что о его высадке знает вся Германия и что сотни специальных команд уже шарят вдоль Рура и Рейна, ищут сержанта американской армии Юджина Вернера). Поэтому он прежде всего полез на дерево и перерезал с одной стороны несколько строп. Контейнер пополз вниз, потянул за собой остатки парашюта. Шелк рвался и трещал, стрелял, как пистолет. Проклятый американский шелк! Юджин решил сначала освободить контейнер, а потом убрать с дерева эти чертовы тряпки.

Было уже совсем светло, когда он закончил работу. Его счастье, что по колее не прошел еще ни один поезд и поблизости не оказалось немцев. Юджин слез и стал свертывать порванный парашют — надо было закопать его в землю и замести следы.

Вот тогда-то и произошло неожиданное.

Сзади что-то вдруг зашелестело, мягко и упруго прыгнуло сержанту на спину и прошипело на немецком языке, который звучал у Юджина дома и которого сержант боялся сейчас больше всего на свете:

— Хенде хох!

Для раздумий времени не было. Руки его уже поднимались — медленно, словно на них висели двухпудовые гири. Приказ выполнялся безоговорочно, и тот, что был сзади, не имел оснований беспокоиться. На это и рассчитывал Юджин Его правая рука на полпути изменила направление и, описав резкий полукруг назад, нанесла безошибочный удар. Твердый как камень кулак Юджина попал по чьей-то острой челюсти, и человек со стоном свалился. Вторым движением Юджин выхватил тяжелый автоматический пистолет. Мигом обернулся, увидел фигуру, лежавшую у его ног, но не успел рассмотреть, потому что очутился лицом к лицу с другим противником, который целился в него из черного немецкого автомата.

Стрелять! Как в американской дуэли, стрелять первым! И Юджин выстрелил прямо в лицо тому, кто наводил на него автомат.

Странные вещи бывают на свете. Юджин был уверен, что вгонит пулю прямо в физиономию врага, а пуля ни с того ни с сего свистнула в белый свет, как в копеечку, — пистолет в решающий миг почему-то поехал назад, задрав тупое рыльце.

И лишь тогда, когда Юджин бухнулся о землю всем своим девяностокилограммовым телом, он понял: произошло непоправимое. Тот, что лежал на земле, очнулся, подкатился к нему под ноги и сбил, как при игре в бейсбол. Юджин выстрелил еще раз, не целясь, куда попало. Это был его последний выстрел. Сразу же на руку, на пистолет, навалился тот, что с автоматом, и стал гнуть к земле, чтобы вырвать оружие. Враг был легкий, вялый, но упорный. Юджин хотел расквитаться с ним левой рукой, но на левую налег второй, который с трудом полз до этого по земле. Юджин увидел лица немцев — худые, небритые, грязные. Он представлял себе фашистов тупыми, жестокими, но никогда не думал, что они могут быть такими жалкими в сравнении с ним — здоровым, откормленным, сильным и красивым. Он шевельнулся, и оба противника чуть было не свалились с него. Но рук не выпустили.

— Что стреляешь, дурень? — на плохом английском языке прохрипел тот, что держал левую руку.

«Они знают, что я американец», — встревожился Юджин и опять попробовал вырваться.

— Брось оружие, мы свои! — снова прохрипел тот же голос по-английски.

«Знаем мы эти штучки!» — почти весело подумал Юд-жин, понимая, что до тех пор, пока у него в руке пистолет, враги бессильны.

Тогда другой, в которого стрелял сержант, вдруг бросил руку Юджина и ткнул себя в грудь:

— Я советский. Понимаешь? Советский.

Американец от неожиданности даже сел. Слова незнакомца ошеломили его, наверно, больше, чем взрыв в Стенморе. Советский! Перед ним русский солдат!

— Ты правда советский? — спросил Юджин.

— Да, — кивнул Михаил. — Советский лейтенант Михаил Скиба. Не надо стрелять. Мы знаем, кто вы. Мы — ваши друзья.

Он говорил по-немецки, старательно подбирая и выговаривая слова. Его товарищ, полагая, что Юджину эта речь непонятна, быстро перевел ответ на свой ужасающий английский.

— Черт! — все еще не веря, проговорил американец. — Откуда это видно, что вы не немцы?

— Посмотрите на нас, — коротко ответил Михаил, а его товарищ, как эхо, повторил ответ по-английски.

— Не будьте попугаем, — сердито сказал ему сержант.— Я знаю немецкий язык немного лучше, чем вы английский. А кроме того, отпустите мою руку.

— Прошу прощения, — пробормотал майор. — Прошу прощения и репрезентуюсь: майор Войска Польского Генрих Дулькевич.

— Поляк? — снова не поверил американец.

— Да, — учтиво склонил голову пан Дулькевич.

— Вот так история! — постепенно приходя в себя, проговорил Юджин.— Однако ко всем чертям, мне еще не верится. Как вы меня нашли?

Михаил пояснил.

— Слышим ночью: какой-то американский самолет снизился и кружит над этим местом. Решили, что здесь должны высадить десант. Ну и бросились. Мы увидели тебя еще тогда, когда ты полез на дерево.

— Вот и надо было снимать меня оттуда, как спелую грушу, — засмеялся Юджин.

— Я предвидел возможное сопротивление, — сказал Михаил. — Предупреждал пана Дулькевича. Он не послушался и, конечно, потерпел...

— Я, пожалуй, основательно задел вас, майор? — сочувственно спросил Вернер.

— А, пустяки! — небрежно махнул рукой поляк. — В последнее время меня столько били, что этого удара я почти не заметил.

— Зато вы меня хорошо поддели снизу, — захохотал Юджин. — Это было проделано с блеском!

— Генрих Дулькевич способен и еще кое на что,— скромно потупился майор.

Теперь американец уже не чувствовал себя одиноким и несчастным. Наоборот, он казался себе чем-то вроде доброго дядюшки Сэма, который упал с неба в непролазные дебри для того, чтобы стать благодетелем беспомощных беглецов. Он сильный, здоровый. У него есть продукты. А они — слабые, измученные, и притом бедные, как церковные мыши. Через несколько часов он разыщет рацию, свяжется со своим командованием, а они... оторваны от мира, предоставлены самим себе, никому не нужны...

— Вы, наверно, есть хотите как волки? — спросил Юджин.

— Как сто волков, — усмехнулся Михаил.

— А если перед едой еще хлебнуть? — американец похлопал по большой плоской баклаге, что висела у него на поясе.

— Нет, этого нам нельзя. Мы слишком ослабли. Да и к чему сейчас пить?

— Чтобы отметить наше знакомство, — вкрадчиво проговорил пан Дулькевич. — Пся кошчь, это же так романтично! В далеком немецком лесу, на плато Эйфель, встречаются трое союзников и пьют настоящее сода-виски или американское бренди!

— Сода-виски придется отставить, — сурово сказал Михаил. — Единственное, что мы можем попросить у нашего американского друга, это дать нам немного поесть.

Михаил говорил приглушенно, стараясь, чтобы американец не слышал их пререканий. Зато Дулькевич кричал на весь лес.

— Мы должны выработать общую линию поведения, — сказал Михаил.

— Какая еще, до дьябла, линия! — воскликнул пан Дулькевич. — Если нам на голову упал с неба богатый американец с выпивкой, свиной тушенкой, шоколадом и галетами!

Они говорили каждый на своем языке и хорошо понимали друг друга, зато американец ничего не мог разобрать в этой беседе и с интересом посматривал на обоих.

— Теперь я начинаю верить, что вы правда те, за кого себя выдаете, — усмехнулся он, — ваша речь такая певучая и непонятная. Такой я себе и представлял речь славян. Однако, сто чертей, о чем вы спорите?

— Пан лейтенант — командир нашего маленького отряда,— пояснил поляк,— и он категорически запрещает употреблять в данной ситуации алкогольные напитки.

— Ну, что касается меня, то я не подчинен господину лейтенанту, — сказал Вернер. — Я солдат американской армии и могу пить и есть все, что угодно, независимо ни от чьих запрещений, кроме американских.

— Пожалуйста, — развел руками Михаил. — Мы с паном Дулькевичем — сторонники демократии в самом широком смысле и не собираемся лишить вас какой-нибудь из ваших свобод.

Юджин, хотя и был простоват, все же уловил в этих словах насмешливую нотку и обиделся.

— Вы, наверное, еще не знаете, что на рассвете шестого июня открылся второй фронт? — сказал он.

— Правда? — воскликнул Михаил.

— Второй фронт? — не поверил пан Дулькевич.

— Именно второй, — самодовольно усмехнулся американец. — Уже больше месяца идет битва за Францию. Наши войска скоро будут здесь.

— А мы бродим в лесах и даже не представляем себе, что делается на свете, — вздохнул Скиба.

— Так что американская армия через какой-нибудь месяц освободит вас,— пообещал Юджин.

— Пся кошчь! — бодро крикнул пан Дулькевич.— Однако и мы поможем вашей армии!

— А потому, — надувшись, продолжал Вернер, — я имею совершенно определенное задание командования и больше никакого начальства не признаю и признавать не собираюсь.

— Заверяю вас, — сказал Михаил, — что единственная наша цель — это биться с фашистами. И в доказательство моих слов предлагаю вам помощь. Что надо делать? Закопать парашют? Спрятать подальше контейнер? Разгрузить его? Думаю, что втроем это можно сделать быстрее, чем одному.

— Сто чертей! — Юджин хлопнул Михаила по плечу. — Вы подходящие ребята, как я посмотрю. Давайте действительно сперва спрячем все это добро, а потом я вас подкормлю. А то вы напоминаете сейчас моих кур-рекордисток, которые несут по десять яиц в день, а через неделю дохнут.