Европа-45. Европа-Запад

КТО ИСКАЛ, А КТО НАШЕЛ

Совершенно сонный сержант без видимой охоты выслушал Юджина.

— Вряд ли до утра что-нибудь удастся сделать,— сказал он, зевая.

— Приведите в действие свои заржавелые спросонья шарики,— посоветовал Юджин, довольно выразительно помахивая перед лицом сержанта своими здоровенными кулачищами.— Или вы, может быть, считаете, что нам просто нужны десять дураков для танцулек в ночном клубе? Речь идет о важной операции. В городе обнаружен отряд вооруженных эсэсовцев!

Сержант почесал затылок:

— Какие там эсэсовцы! Войны уже давно нет.

— Зато у меня сохранилась вот эта штуковина,— Юджин поднес к самому его носу свои кулаки.— Сию же минуту давайте мне людей, а не то рискуете возвратиться в Штаты таким, что вас не признает даже родная мать!

— Все равно я без лейтенанта не могу,— сержант довольно равнодушно отнесся к посулам Юджина.

— Где ваш лейтенант? Давайте его да побыстрее.

— Лейтенант там, где ему положено,— спит у себя на квартире.

— Поехали к нему!

— Я не знаю, где он живет.

— Телефон есть?

— Есть.

— Так какого ж черта! Звоните!

Сержант подошел к телефону и принялся звонить. На коммутаторе тоже, вероятно, спали, ибо долго сержанту никто не отвечал. Когда же наконец прозвучал ответ, то он, видимо, был довольно витиеватым и забористым, так как сержант зажал трубку рукой и несколько минут выжидал, пока телефонист перебесится. То же самое повторилось и с лейтенантом. Сперва он просто не брал трубки. Когда же подошел, то долго не мог сообразить, о чем речь. Сержант терпеливо объяснял ему ситуацию. Наконец он сделал с трубкой то же самое, что во время разговора с телефонистом, и повернулся к Юджину:

— Он послал вас...

— Можете не продолжать,— забирая у него трубку, сказал Юджин и заревел невидимому собеседнику:—Эй вы, тютя с утиным носом! Хватит упражняться в красноречии! Это говорит Вернер, лейтенант Юджин Вернер из миссии «Пейпер-Клипс»! Ах, вам это ничего не говорит? Наконец-то я встретил хоть одного человека, который ничего не слыхал о миссии «Пейпер-Клипс»! И вас абсолютно не интересует это идиотское название? У нас с вами много общего, лейтенант. Меня оно тоже не интересует. Но тем не менее речь идет о государственных интересах Соединенных Штатов! Может быть, и это вас не интересует? Ах, государственные интересы Соединенных Штатов у вас в одном месте? Ну что ж, тогда продолжайте спать. Я позабочусь, чтобы вы проснулись если не в военно-передвижной тюрьме, то хотя бы с новым званием: не лейтенанта, а сержанта! Что, что? Что мне от вас нужно? Вот это разговор! «Джип» и полдюжины парней, умеющих орудовать автоматами. Не вправе решать? А какого же черта... Ах, есть капитан? Я полюбил его еще до знакомства. Как, впрочем, и вас! Скорее давайте его телефон, мул вы, покрытый коростой, а не лейтенант.

Телефон капитана не ответил вообще.

— Ясно,— подытожил Юджин.— Капитан не такой дурак, как этот лейтенант. Он не спит, как свинья в соломе, а носится по Кельну в поисках развлечений. Мне нужно было бы иметь знакомых в психологической секции Службы информации, чтобы они рассказали о вкусах этого капитана, и тогда я нашел бы его в одном из ночных кабаков и гнал бы через весь город в одних подштанниках.

Он вновь принялся звонить лейтенанту, но тот решительно заявил, что если нет капитана, то он все равно ничего не сможет сделать, так как над ним есть еще и майор.

— Прекрасно, лейтенант! — прогрохотал в трубку Юджин.— Мы с вами до утра дойдем, пожалуй, до генерала Эйзенхауэра, а то и до самого генерала Маршалла! Дайте-ка мне майорский телефон.

У майора сон оказался не столь крепким, как у лейтенанта. Очевидно, роль играла разница в возрасте. Но до войны майор служил, скорее всего, либо в компании по распродаже земельных участков под могилы, либо держал лавчонку, так как страшно любил торговаться.

— А не могли бы мы перенести наш разговор на утро? — предложил он лениво.

— Вы слыхали о миссии «Пейпер-Клипс»? — с трудом сдерживая ярость, поинтересовался Юджин.

— Да, что-то такое слышал.

— Так, как вы считаете, могу я ждать до утра?

— Но ведь ночью все спят.

— Если спите вы — это еще далеко не все. Мне нужно немедленно выехать в город и провести операцию для миссии «Пейпер-Клипс».

— Сколько вам нужно человек?

— Шесть или десять солдат с машиной.

— А вы говорили с лейтенантом?

— Говорил, говорил, говорил! — закричал Юджин.— Послушайте, майор, я вас никогда не видел, но мне начинает казаться...

— Что вам начинает казаться? — лишь бы не говорить о деле, уцепился за его слова майор.

— Что у вас уши выше лба,— сказал Юджин.— И что вы мелкий торгаш, а не майор.

— Видите, лейтенант, еще совсем недавно я продавал таких, как вы, по центу за дюжину.

— Я подумаю о том, чтобы отныне цены на таких, как вы, устанавливали в военном суде! Завтра же с утра я буду у генерала и доложу о вашей позорной бездеятельности по отношению к миссии «Пейпер-Клипс»!

— Ладно,— сказал майор.— Передайте сержанту, чтобы он дал вам четырех автоматчиков, и не очень распускайте свой язык, а то я позабочусь, чтобы его вам пришили...

— Можете зашить себе...

Майор не пожелал дослушать, что именно ему предлагается зашить, и бросил трубку.

Сержант смотрел Юджину в рот, дивясь, что нашелся человек, который может в таком тоне разговаривать с их майором.

— Четыре человека и «джип»! И поехали!— сказал ему Юджин.

— Будь это во время войны,— попытался оправдаться сержант,— я б сам это сделал, но ведь нынче мир. Просто не верится, что могут быть какие-то операции... Нам частенько звонят по ночам, но мы всегда дожидаемся утра.

— Ну, ну,— подтолкнул его Юджин,— вы можете ждать хоть до второго Христова пришествия, а мы не можем. Шевелитесь, сержант! Вы, я вижу, позабыли, что такое солдат! Не мешает вам напомнить!

...Вильгельм указал машинам кратчайший путь. Освещая руины, «джипы», едва не переворачиваясь на крутых поворотах, летели на всей скорости к вилле-ротонде. Юджин первый увидел издалека в ярком свете фар черный лимузин.

— Там чья-то машина! — воскликнул он.— Черт побери, нас кто-то опередил. Неужели это пан Дулькевич?

И в это мгновение они услышали автоматную очередь. Звон разбитого стекла и треск высаживаемой рамы до них не долетел,— только глухой шум...

Тормоза у обеих машин запели тонкими и тревожными голосами. Люди попадали в наклоненных от внезапной остановки «джипах», вскочили и побежали на звук выстрелов, туда, где ночная тьма выплюнула из своего мокрого рта раскаленную слюну огня.

Скорее всего, Дулькевич тоже выстрелил из своего пистолета. А может быть, и не успел. Не знал ничего. Его прошило чем-то длинным и жгучим, начиная от плеч и кончая ногами. Пули прошли сквозь грудь, сквозь сердце и, наверно, зарылись в землю под ногами, как зарывается острая стрела молнии. Земля уже перестала быть ничейной. Та земля, на которой он стоял, на которой томился под проливным дождем и ждал врага, становилась отныне его собственностью, надолго, навсегда, навеки!

Он еще дышал. Когда упал и твердый козырек конфедератки перестал защищать его, он почувствовал на лице прикосновение дождя.

Мокрый хаос окружал его отовсюду, серая вода застила глаза, он ничего не видел. Одну лишь воду. Хотел вытереть очки и не смог.

Только и мог лежать и смотреть, как стекала по круглым стеклам вода.

Застонал ли он хотя бы?

Попов и шофер добежали до того места, где он лежал, и чуть об него не споткнулись. То ли хотели помочь ему, то ли погнались за тем большим и темным, что с ревом, звоном и выстрелами выпрыгнуло из окна? Не все ли ему равно теперь?

Нестерпимо, когда дождь заливает очки.

Попов и шофер, не сговариваясь, наклонились над паном Дулькевичем, осторожно подняли его и понесли туда, где стояла машина — черный лимузин с красно-белым флажком. Красное и белое — польские цвета.

В машине пахло бензином. Так уютно и сухо было здесь после дождя. Но пан Дулькевич уже не чувствовал этого. Он был мертв.

Люди, что приехали с Юджином, побежали за беглецами, ничего не видя в темноте, стреляя наугад.

Долетала ругань. Юджин на чем свет стоит поносил дождь, темноту и пана Дулькевича вместе с Поповым, которые не послушалась и приехали сюда. Он еще не знал, что Дулькевич мертв. Встретил Попова и шофера, несущих майора в машину, но ничего не сообразил и продолжал ругаться. А все из-за этих мешков, набитых отрубями, этих лодырей, могущих проспать всю Америку!

Михаил звал его, стоя у входа. Там уже стояли Тильда и Вильгельм. Дверь не поддавалась. Михаил и Вильгельм старались высадить ее плечами, но мокрое дерево только трещало. А Тильда то торопила их, то хватала за плечи, умоляя повременить: и тогда до нее глухо доносился детский плач. Малютка кричала где-то далеко-далеко, голос ее долетал как бы сквозь толщу воды.

— Ломайте! — кричала Тильда и тут же оттаскивала мужчин от двери, чтобы опять прислушаться.

Плечо Юджина вклинилось между плечами Михаила и Вильгельма. Дверь застонала, треснула пополам. Тогда они стали лупить в эту щель, расширять ее, ломать. Вильгельм проскользнул в образовавшееся наконец отверстие, пробежал коротким коридором, толкнул еще одну дверь. Темноту прорезал яркий сноп света. Ослепленный, он на мгновение постоял на пороге, потом бросился в это освещенное пространство и вылетел оттуда с конвертом в руках. Ребенок кричал истошным голосом. Тильда протянула руки сквозь разбитую дверь:

— Дайте ее мне, скорее дайте мне!..

Вильгельм протянул ей крошку.

Стрельба отдалялась. Где-то там, среди груды развалин, еще продолжалось преследование: одни убегали, другие гнались. Гнались, не зная, не видя беглецов.

— Убежали! — сказал Юджин.— Убежали, гады! Ну и черт с ними! Главное — мы все же отвоевали ребенка! Пригодилась мне моя миссия «Пейпер-Клипс». Хоть для этого пригодилась!

Тильда побежала с ребенком на руках к машине пана Дулькевича. Попова и шофера еще не было, и никто не знал, что майор убит. В его лимузине было тепло и сухо, и Гильда побежала туда, ничего не сказав своим спутникам.

— Пан Дулькевич ранен,— сказал Михаил.— Даже не верится, что он ранен.

— Сам виноват,— сказал Юджин.— Мог бы сидеть себе, попивать коньяк и любоваться Тильдой. ...А господ эсэсовцев мы все же прошляпили. Заговорился с майором, будь он неладен!

— Кто-то идет,— сказал Вильгельм, настороженно прислушиваясь к шорохам ночи.

И в самом деле, к ним двигалось что-то черное, громадное...

— Стой! — крикнул Юджин, направляя луч фонарика на странную группу.— Стой! Буду стрелять!

Желтый луч выхватил из темноты две мокрые фигуры, скользнул по могучему плечу, которое могло принадлежать одному только Максу Каулю, запутался в густой, рыжей, как глина, бороде, впитавшей в себя воды не меньше, чем впитывает губка.

— Лаш! — увидя эту бороду, воскликнул Вильгельм.— Это один из них! Макс, где ты его поймал?

— Не пытайся бежать! — предупредил Лаша Юджин, направляя фонарик прямо в глаза бородачу.— Не пытайся бежать.

У Лаша и мысли не было о бегстве. Во-первых, он уже один раз бежал, отстав от своих опекунов и рискуя получить пулю в спину от Гаммельштирна; повторять эту операцию у него не было ни малейшей охоты. Во-вторых, его крепко держал за плечо Макс Кауль. Он-то его и обнаружил в яме, где Лаш, памятуя, что утро вечера мудренее, решил переждать до рассвета. Макс пробежал было мимо, и Лаш уже мысленно возблагодарил бога, что остался незамеченным, но слепой учуял его присутствие и вернулся. Он не мог проскочить в темноте мимо живого человека и не обнаружить его. От его крупного тела, словно у летучей мыши, расходились во все стороны какие-то импульсы и мгновенно возвращались назад, информируя о том, что творится вокруг. Макс вытащил Лаша из ямы, будто слепого щенка. Так он и тащил его до виллы-ротонды, ибо у Лаша с перепугу и неожиданности отказали ноги. Он и сейчас едва стоял, Максу приходилось поддерживать его.

Подбежал Попов, в его руках тоже замелькал длинный, как палочка, американский фонарик, бледный пятачок света заметался по темным фигурам, и вдогонку полетел голос Попова и упал на них, будто сломанная ветка:

— Пан Дулькевич убит!

— Не может быть! — крикнул Михаил. И Юджин повторил те же слова, не найдя других, да он и не мог найти других:

— Не может быть!

Наконец Лаш разобрал, кто перед ним стоит. Он заприметил в этой смешанной группе американского офицера, закрылся рукой от фонарика, о котором Юджин совсем позабыл в эту минуту, подошел ближе к американцу, так, словно бы искал у него защиты от цепкой и безжалостной руки Макса Кауля, и, запинаясь на каждом слове, сказал:

— Я не эсэсовец. Я офицер вермахта и прошу меня соответственно трактовать. К тому же я отнюдь никакой не Лаш. Моя фамилия...

— Катись ты со своей фамилией! — Юджин замахнулся на него своим фонариком и повернулся, чтобы бежать вслед за Михаилом, который спешил к машине, где лежал мертвый Дулькевич. Однако немец не испугался и не растерялся — крикнул уже вдогонку американскому лейтенанту:

— Моя фамилия Либих.

Юджин остановился.

— Либих? — повторил он.— Либих?

Он подбежал к немцу, посветил ему в глаза фонариком:

— Либих? Да вы что... А борода? Откуда она взялась?

— Я Либих! — упрямо повторил немец.— Я — известный ученый Либих и прошу...

— Ты известный ученый Либих? — Вернер уже не кричал, он перешел на шепот.— Ты ученый Либих... А это?

Он сильно дернул Либиха за бороду, думая, наверное, что она фальшивая и останется у него в руках. Он дернул так, что голова Либиха мотнулась и он насилу устоял на скользкой глине. Борода была настоящая.

— Чудеса! — пробормотал Юджин, который никак не мог прийти в себя после столь удивительного калейдоскопа совпадений. Выстрелы, бегство эсэсовцев, таинственная вилла-ротонда, смерть Дулькевича, и в результате — Либих! Он охотился за безбородым, чисто выбритым Либихом, которого хорошо помнил со времени партизанской встречи в Голландии, а того, выходит, уже давно не существовало — существовал другой Либих: бородатый, оборванный, давно не мытый, пропахший табаком и алкоголем, затравленный, насмерть перепуганный. В те времена он был куда презентабельнее, Либих! Вернер еще тогда хотел всадить в него автоматную очередь. У него просто руки чесались. А еще больше они чесались у Клифтона Честера, бедняги Клифа, который умер на каменистой земле возле озера Комо. Что ж, может, и лучше, что он тогда сдержал себя. Все повторяется на этом свете, повторилась и встреча с этим ублюдком... Не будь его, этого слизняка, не было б и работы для него, лейтенанта Юджина Вернера. Тем, советским, хорошо: у них найдется дело и без всяких либихов. А вот у него — один Либих. Он попал в миссию «Пейпер-Клипс», и нужно оправдать свое пребывание в ней, должен же он, в конце концов, оправдать свое пребывание там, должен, наконец, заниматься своим делом, своим бизнесом, черт бы его побрал!

— Скажите честно,— обратился он к Либиху,— вы тот самый Либих, который был когда-то в Голландии, имел дело с партизанами, к которым принадлежали даже некоторые из присутствующих здесь джентльменов, тот, наконец... Я вынужден прекратить поток своих вопросов, во избежание разглашения тайны...

— Да. Тот самый...

— И это вас я тогда выпроваживал из бункера?

— Да. И тогда, как сегодня, лил дождь.

— Все повторяется,— пробормотал Юджин,— все сходится... Что ж, тогда я попрошу вас извинить меня, господа, но мне нужно немедленно отвезти господина Либиха куда-нибудь, где не так мокро. У нас с ним совпали некоторые желания. Представьте себе: у господина Либиха и у меня общие желания! Одно из них пока что сводится к тому, чтобы очутиться в сухом помещении. Вы, господин Кауль, поедете со мной. Вы отличный помощник! Просто идеальный. Если вы и не поедете в Штаты, то будете подлинным американцем здесь, в Германии. Простите, господа, но, к моему великому сожалению, я вынужден ехать. Извинитесь за меня перед господином Скибой и, ясное дело, перед нашей очаровательной Тильдой. Я наведаюсь к ним завтра утром. Непременно наведаюсь!

В черном лимузине лежал мертвый пан Дулькевич. Ребенок исходил плачем на руках потерявшей голову Тильды, а от виллы-ротонды отдалялась группка людей. Трое. Слепой Кауль и Юджин Вернер с двух сторон еле волочащего ноги Либиха.

Им вслед молча смотрели Вильгельм и Попов.

— Кто искал, а кто нашел,— тихо произнес Вильгельм и горько усмехнулся. — Не кажется ли это вам несколько парадоксальным ?

Попов промолчал. Он плохо понимал немецкий язык. Уловил только в словах Вильгельма скрытую боль.