Европа-45. Европа-Запад

ОХОТА НА ЧЕЛОВЕКА

Юджин Вернер лежал в молодом дубняке на краю картофельного поля и пристально изучал одинокую ферму, которая прижалась к склону пригорка, словно искала затишья от ветра. В двух метрах от американца, обложившись ветками, притаился Клифтон Честер. Они лежали уже довольно долго — часа три или четыре, и за эти часы Честер не сказал своему товарищу ни слова.

Юджин нетерпеливо ерзал на месте. Чертов англичанин! Наверно, все-таки правду говорят, что можно год прожить с «томми» в одной комнате, и он не спросит тебя, женат ли ты, какова твоя профессия, откуда ты и как тебя зовут.

Выручили американца куры. Эти прекрасные существа были, оказывается, и в Германии! После долгого и утомительного лежания возле одинокой фермы (командир хотел к ночи зайти туда и попросить для отряда харчей) Юджин увидел вдруг — из-за сарайчика вышла беленькая курочка. Она шаркнула по траве одной лапой, потом другой, закрехтала, как крехтали куры и у него на ферме, и к ней сразу же присоединились несколько подружек. Вскоре их собралось двенадцать штук, все беленькие, чистенькие, аккуратные, как немки.

Одна курица отделилась от компании и опасливо приблизилась к засаде. Присмотревшись, Юджин увидел у нее на ноге жестяной номерок. Это его удивило. Нумеровать кур, когда их всего двенадцать и каждую можно распознать даже с закрытыми глазами! Конечно, немцы своим педантизмом прославились на весь мир. Но неужто правду говорили им в школе разведки, что в Германии каждая соломинка и травинка на учете? Тогда молодые американские ребята не очень-то верили своим инструкторам. Где же это видано, чтобы все в стране: хлеб, мясо, масло, карандаши, детские игрушки и даже — вершина абсурда! — иголки,— чтобы все это выдавалось по карточкам. Крестьяне, которые выкармливали свиней, держали по нескольку коров и полные дворы птицы, ничего не имели права взять для себя без карточек. Свинью нужно было отвезти на бойню, где бауэр[28]получал за свое старание хвост, уши и ноги на студень. Остальное шло для фюрера. Мясо же крестьянин получал в магазине по карточкам. То же самое с молоком, яйцами, хлебом. Подоив коров, хозяйка сливала молоко в бидоны, выставляла их за ворота на специальные лавочки. Машина-молоковоз собирала бидоны и отвозила на приемный пункт. Яйцо из-под курицы, еще теплое, надо было нести на тот же пункт, где на каждую курицу заводили персональную карточку, словно на гангстера в федеральном бюро расследований.

Гитлер никому не давал свободно дышать. Он все подчинял войне. Вся страна жила для войны. Немцы только и знали, что затягивали пояса туже и туже. Удивительный народ! Юджин не мог понять подобной терпеливости, хоть у самого у него в жилах текла немецкая кровь. Даже когда на Гитлера устроили покушение генералы, немцы не пошли за ними. Генералов задушили как кроликов, а они, как и раньше, едят нечищеную картошку и несут на приемные пункты каждое яичко. И нумеруют несчастных курочек.

— Слышишь, Клифтон,— обратился Юджин к англичанину,— у меня в Висконсине была куриная ферма, до которой этим пронумерованным птичкам так же далеко, как нам с тобой до господа бога.

— Лучше помолчи,— нехотя откликнулся Честер.— А то застукают гестаповцы — сразу же окажешься около всевышнего.

— Я хоть диверсант, мне можно бы остерегаться, а вот почему боишься ты? — американец сплюнул.— Ведь по Женевскому соглашению, если поймают беглого пленного, его наказывают дисциплинарно, сажают под арест на двадцать одни сутки.

— Конвенция,— пробормотал англичанин.— Ты не читал в газетах, что фашисты делают с пленными?

— Газеты,— засмеялся Юджин.— Ха! Кто же их читает? Кому интересно, о чем они пишут? Америка все равно выиграет войну, пиши не пиши.

— Пока она выиграет, ты успеешь тысячу раз умереть.

— У нас с тобой хитрый и осторожный командир, он не допустит гибели своих солдат.

— Плен страшнее смерти,— заметил англичанин.

— Ну, ну,— не поверил Юджин.— По Женевской конвенции пленным выдают по два новых мундира. Каждую неделю они получают из Америки посылку с продуктами. Шоколад, сгущенное молоко, галеты, консервы.

— По Женевской конвенции,— горько усмехнулся англичанин.— А что, если ты не получишь ни мундира, ни посылки?

— Рузвельт должен прислать. Если не пришлет, не выберем его больше в президенты. У нас демократия.

— Никакая демократия не освобождает от обязанности бороться с врагами.

— Да что ты ко мне прицепился? — рассердился Юджин.— Я хотел рассказать тебе о своей ферме, а ты: обязанность, враг, война... Можно подумать, что я дезертир. Хочешь, покажу тебе фотографию своего лучшего петуха? Чудо природы! Суперпетух! Такого не найдешь во всей Европе.

— У меня в Четэме осталась девушка,— задумчиво проговорил Клифтон.— Звали ее Айрис. Мы дали обещание друг другу на Новый год ночью смотреть на Большую Медведицу. Чтобы наши взгляды встретились там и чтобы ничто не мешало: ни война, ни бури, ни злые люди...

— Ты сентиментальный, как студентка колледжа,— сказал Юджин.— Если на полу провести мелом прямую линию и положить на нее курицу, дурочка уткнется в белую черту и будет лежать, словно привязанная. Если бы я мог бросить пост, я бы оставил тебя здесь, как курицу на меловой черте.

— Тише! — вдруг встрепенулся Клифтон.— Смотри!

По склону карабкались к ферме несколько человек. В мягких серых костюмах, с галстуками, в дорогих фетровых шляпах, они имели бы совсем приличный мирный вид, если бы у каждого в правой, вытянутой вперед руке не поблескивал пистолет. Сомневаться не приходилось, к ферме приближались гестаповцы. Что им там надо, кого они ищут, не знали ни Юджин, ни Клифтон. Они хотели кого-то накрыть неожиданно (потому, наверно, и оставили свою машину где-то далеко от фермы, чтобы не вызвать подозрений). Неужели француз завел их в западню? Три дня после переправы через Рейн он тащил партизан по горам и оврагам, обещая вывести к знакомой ферме, где можно будет отдохнуть и подкормиться. Француз клялся, что ферма расположена в лесу, в стороне от населенных пунктов, что там в течение года бывает только один гость, да и то хорошенькая женщина, племянница хозяйки. Он как-то заезжал туда со своей графиней напиться молока.

Ясное дело, болтовню француза все пропускали мимо ушей, но согласились отдохнуть день-два на мызе, тем более что она как раз лежала на избранном ими пути.

А теперь вот гестаповцы.

— Ты чеши к командиру, а я останусь здесь,— сказал Юджин.— Если что, можете не беспокоиться. Ни один из них не уйдет отсюда живым. Лети!

Клифтон отполз назад. Он прошелестел по кустам, как ящерица. Юджин проверил автомат и продолжал следить за действиями джентльменов в сером. Они окружали дом. Один побежал за угол, другой стал у боковой стены, как раз против Юджина, двое вошли внутрь.

Потекли минуты томительного ожидания. Время тянулось нестерпимо медленно. Оно воплотилось для Юджина в плюгавом человечке, одетом в серый костюм, в человечке, который стоял за углом дома возле кучи соломы и поворачивал ухо то в одну сторону, то в другую, словно звукоуловитель. У американца зачесались руки. Он сощурился и попробовал прицелиться в человечка. Посадил его на мушку и проглотил слюну: она мешала дышать. На самой вершине мушки, расставив ноги, висел бледный ушастый человечек с игрушечным пистолетом в судорожно согнутой руке. Американец чувствовал, что не удержится. В школе разведки его учили — цель никогда не следует спускать с мушки. Поймал на вершину черного треугольника — бей!

Но выстрела не последовало. Юджин отдернул палец от спускового крючка. Из чердачного окна прямо на голову ушастому прыгнуло что-то длинное и гибкое, словно леопард. Когда это «что-то» упало на кучу соломы, а потом вскочило и понеслось к лесу — как раз к тому месту, где лежал американец,— Юджин увидел, что это молодой немецкий унтер, увешанный орденами и оружием, словно на параде. Правда, мундир на унтер-офицере имел не совсем парадный вид, но этой детали Юджин не успел заметить.

В окне показалась голова одного из тех гестаповцев, что вошли в дом. Взглянув вниз и, наверное, решив, что прыгать небезопасно, он крикнул ушастому:

— Держи!

Тот сразу же допустил ошибку. По всем правилам военного искусства ему следовало упасть на землю или стать на колено и палить по беглецу с близкого расстояния. Но ушастый не упал и не стал на колено, а побежал за длинноногим унтером. Это было все равно что пустить таксу вдогонку за борзой! Гестаповец сразу же запутался в картофельной ботве, тогда как унтер, перескакивая одним махом через десять кустов, подбегал уже к Юджину.

Все произошло так быстро, что американец не успел даже решить, как ему вести себя. Беглец приближался, погоня тоже наседала.

На помощь ушастому вывернулся из-за дома еще один гестаповец, такой же длинный, как унтер-офицер; потом из дома выскочил один из тех двоих, что делали обыск. Не слезал лишь тот — на чердаке. Сверху ему было хорошо видно «поле боя», и он корректировал действия.

Словно назло, Клифтон замешкался. Уведомил ли он отряд? На этих англичан никогда нельзя положиться. Юджин решил, что надо вмешаться. Все равно те типы начнут шарить по кустам и откроют его убежище. И тогда от них не отцепишься. Надо бить, пока не поздно.

Но нужный момент он упустил. Когда Юджин еще только собирался выстрелить, сзади него треснул короткий выстрел и гестаповец-корректировщик полетел вниз головой на кучу навоза. Юджин мысленно похвалил стрелка. Во-первых, метко, во-вторых, разумно: те, что путаются в картошке, не удерут и так, а тот, на чердаке, мог спрятаться.

Не раздумывая, Юджин приник к автомату и уложил ушастого. Унтер пронесся мимо него, как дикий кабан, ничего не видя на своем пути. Он, наверно, не слышал и выстрела. Два уцелевших гестаповца бросились назад. Юджин пустил им вслед длинную очередь, но промазал. Он оглянулся, надеясь, что его ошибку исправит неизвестный стрелок. К нему подбежал Михаил.

— Бей! — кричал он.— Бей, они убегут!

— А унтер? — растерянно спросил американец.— Что с ним?

— Его задержат ребята. Бей тех!

Михаил полоснул по гестаповцам, которые катились уже по склону пригорка. Юджин тоже пустил очередь, однако без заметного успеха. Гестаповцы скрылись. Михаил и Юджин, пренебрегая опасностью, побежали вниз. Они еще успели увидеть «вандерер», который, стреляя дымом, рванул наутек. Юджин дал вслед машине короткую очередь, целясь в скаты, но Михаил придержал его за руку.

— Все равно упустили. Они теперь и без колес удерут. Надо двигать отсюда и нам.

— Отдохнули!..— американец свистнул.— Попили молочка!..

— Ничего не поделаешь.

В заросшей высокими буйными деревьями впадине они застали товарищей. В центре кружка недоверчиво озирался немецкий унтер-офицер.

— Ну, рассказывайте,— обратился к нему Михаил.— Кто вы, что с вами, почему вас преследуют?

— А кто вы? — настороженно спросил унтер.

— Трудно сказать. Короче всего будет: партизаны. Партизанский отряд «Сталинград».

— Сталинград! — воскликнул унтер.— Черт побери!..

Он засмеялся от радости, что знает хоть эти русские слова. Он научился им на Восточном фронте, на страшном Восточном фронте, который стал проклятьем для немцев.

— Сталинград — это очень хорошо,— сказал унтер,— я был под Сталинградом. Спасся в лазарете. Потом в Белоруссии, в Литве. Из Литвы удрал. Дезертир. Зовут Гейнц Корн. Прятался здесь у жениной тетки вместе с женой. Она поехала домой, чтобы отвезти мотоцикл, который мы брали на время. Тут гестаповцы, наверно, и схватили ее, а потом добрались и до меня.

— Пойдешь к нам в отряд? — спросил Михаил.

— А можно?

— Думаю, что да. Как по-вашему, товарищи?

Никто не отозвался. Американец разглядывал Корна. Ему впервые пришлось стоять так близко от настоящего вооруженного немца. Пусть он и дезертир, но все же солдат, не зря ему понацепили столько крестов и медалей. Как раз с такими ребятами Гитлер и промаршировал по всей Европе. Хорошо, что их остановили русские. Ишь ты, и этот знает Сталинград. Хорошее словечко! Командир толково придумал — назвать отряд именно так.

Пан Дулькевич прятал глаза. У него не было особых оснований целоваться с немцами. Пусть они хоть сто раз дезертиры. Тот фашист, что заманил их в западню с подхорунжим Марчиньским, тоже имел весьма и весьма мирный вид. Как это он пел: «Немецкий лес, немецкий лес, такого нет нигде на свете...» А потом? Сорок три минуты— и ни секунды больше! Может, папа римский виноват в унижении пана Дулькевича, а не эти типы с большой дороги?

Итальянец, чех и англичанин, которых всего лишь несколько дней тому назад расстреливали соотечественники Гейнца Корна, тоже не спешили с принятием в свое общество жилистого немца.

Один лишь мосье Риго равнодушно хлестал себя веткой по штанине, которая до сих пор еще сохраняла отглаженный рубчик. Гейнц Корн невольно засмотрелся на этот рубчик. Он припомнил станцию Шештокай и фельдфебеля Арнульфа Финка в отглаженных штанах. Неужели и здесь могут быть пижоны?

— Друзья,— нарушил короткое молчание Михаил,— я понимаю ваши чувства. Месяц назад я тоже, наверно, не отважился бы подать руку немецкому солдату, хоть и такому, который порвал с фашизмом. Этот месяц меня многому научил. В немецких лесах, далеко от линии фронта, собрались мы, группа людей самых разных национальностей. У всех нас разные языки, разные взгляды на жизнь, разные вкусы. Но зато общая цель: бороться против фашизма, против войны. Гейнц Корн не хочет войны. И его хотят за это убить. Разве после этого мы не имеем права назвать Гейнца Корна своим товарищем? Разве он не имеет права идти вместе с нами?

— Вы говорите, как министр пропаганды,— саркастически усмехнулся пан Дулькевич.

— Вы хотите возразить, пан майор? — быстро спросил Михаил.

— Пусть скажут свое мнение другие,— уклонился от прямого ответа поляк.— Генрих Дулькевич — либерал и выше всего ставит свободу собственной мысли.

— Пан Дулькевич крутит там, где надо сказать прямо: этот парень наш, и пусть он идет туда, куда идем мы! — решительно проговорил американец.

— Мистер Честер, вы? — спросил Михаил.

— У нас военный отряд — голосование здесь ни к чему,— сказал тот.

— Господин Сливка?

— Пусть идет с нами.

— Синьор Бенедетти?

— Если бы знала об этом моя мама, она бы умерла.

— Мосье Риго, вы все еще воздерживаетесь?

— Война длинная, у меня есть время.

— Тогда позвольте приказать. Господин Корн, заберите у убитых оружие и документы. Если ваша родственница может помочь нам продуктами, будем весьма благодарны. Юджин, ты поможешь унтеру. Через полчаса отправляемся. Мосье Риго, вы и дальше остаетесь нашим проводником?

— Наверно, нет.

— Пойдем по компасу. До завтра спрячемся в горах. Потом выйдем к заводу шарикоподшипников. Надеюсь, вы сдержите свое обещание, мосье Риго?

— Я покажу вам завод,— француз хлестнул прутиком.— Покажу и посмотрю, что из этого получится.