Госпожа Смерть

Глава 32

Магия Судии сомкнулась вокруг Никки подобно кулаку. Колдунья сопротивлялась, но ее тело оставалось неподвижным, а разум постепенно каменел. Она едва могла думать. Судия поймал ее в ловушку. Должно быть, темный волшебник почуял мощь ее дара и ударил так, чтобы она не могла ему противостоять. Никки никогда не сталкивалась с подобным заклинанием. Ее плоть уплотнялась и твердела, тело костенело. Время словно замерло... Теплый оттенок ее кожи сменился холодным серовато-белым мрамором; легкие сдавило, кости стали невыносимо тяжелыми.

Зрение все больше затуманивалось, глаза каменели. Голубая радужка треснула, затвердела... последнее, что увидела Никки — юного Бэннона с длинными рыжими волосами и бледным веснушчатым лицом. На его лице часто бывало наивное, жизнерадостное и оторванное от реальности выражение, так раздражавшее Никки. Но сейчас его лицо переполняли отчаяние и мука, рот был открыт в оскале, и, хотя Никки была оглушена накатывающим безмолвием, ей показалось, будто Бэннон прокричал «...котята...», а потом превратился в окаменевшую скульптуру мужчины, на которого обрушилась лавина невыносимого горя и вины.

Зрение Никки померкло, и теперь она могла видеть только кошмарные отголоски своих прежних деяний. Воспоминания окрепли, словно тоже были запечатлены в искусно вырезанном камне. Ужасные, тяжелые воспоминания.

* * *

Натан вышел из сторожевой башни, пошатываясь после столкновения с призрачной армией, появившейся из кровавого стекла. Солнце уже опустилось за линию холмов, и одинокий волшебник настороженно пошел через темный зловещий лес.

Он не ожидал, что его вылазка займет так много времени, но все же увидел и узнал много ценного в историческом плане. Эти земли Древнего мира были пропитаны кровью многовековых войн — мелкие правители накинулись друг на друга после того, как путь в Новый мир был перекрыт великим барьером, возведенным во времена древней войны волшебников. Читать об истории и проживать ее — совсем разные вещи.

Старик шел сквозь сгущающиеся тени, держа направление на заброшенную имперскую дорогу. Натан переживал, что в сумерках может проглядеть ее и пройти мимо. Он хотел присоединиться к Никки и Бэннону в городе, надеясь на добротную гостиницу и горячую пищу, но решил разбить лагерь. Ему не терпелось рассказать своим спутникам о сторожевой башне и отведать местного эля, но придется провести ночь в лесу в полнейшем одиночестве.

— В приключениях приходится мириться и с такими не очень-то и заманчивыми и приятными моментами, — сказал он.

Он нашел укромную поляну, окруженную вязами, и решил, что подушкой ему послужит дорожный мешок. Ночь становилась темнее и холоднее, а Натан сидел под ветвями, размышляя об утрате своего дара и о том, что случилось, когда он попытался использовать магию по пути к башне. Сейчас, глядя на груду собранного им сухого хвороста, он не мог отделаться от мысли, как просто было бы разжечь прекрасный костер, будь у него магия, чтобы высечь хоть искорку. Он никогда не был мастаком в использовании кремня и кресала — у него не хватало терпения. Да и зачем Натану Ралу такое примитивное умение, если он может высечь огонь щелчком пальцев?

Смирившись с неудачей, он поел холодной еды, завернулся в коричневый плащ, которым обзавелся в бухте Ренда, и провалился в беспокойный, тревожный сон. Домотканая льняная рубашка, прежде принадлежавшая Филипу, сохраняла тепло.

С первыми лучами солнца Натан двинулся в путь. Пробираясь через низкий кустарник и молодую поросль, он держал в уме нужное направление. Наконец он вышел на основную дорогу и ощутил внезапный прилив удовлетворения. Теперь он мог догнать Никки и Бэннона. Если верить карте, довольно большой город — Локридж — находился всего в нескольких милях.

Наступило позднее утро, когда волшебник увидел первые заброшенные фермы. Он попил воды из колодца — вряд ли кто-то будет возражать — и прогнал двух надоедливых коз, которые жаждали его внимания. Причудливые омерзительные скульптуры казались неуместными, но Натан за свою жизнь повидал много странного и необъяснимого. Люди часто обладали дурным вкусом — а эти скульптуры и правда были сомнительными.

Дорога шла мимо других ферм и домов, но все они были безмолвны, и только уродливые статуи оживляли пейзаж. Возможно, местный мелкий правитель вообразил себя скульптором и приказал, чтобы у каждого подданного стояла отвратительная статуя его работы.

К полудню Натан добрался до города. Его глазам предстало обычное горное поселение с обычными магазинами, домами, рынком, площадью, конюшней, гостиницей, кузницей, гончарной и столярной мастерскими — только вот повсюду стояли сотни каменных статуй, изображавших людей в момент нестерпимых душевных страданий.

Натан поскреб ногтями щеку и пошел вперед, осторожно ступая ногами в легких кожаных ботинках — он опасался, что может пробудить эти жуткие статуи, и ощущал себя здесь незваным гостем. В обычных обстоятельствах он смог бы ощутить волшебство или опасность. Натан погрузился в себя и отыскал искаженную спящую магию — измочаленный клубок, оставшийся после того, как дар пророчества был грубо вырван с корнем. Хань был беспокойным и враждебным, поэтому Натан не осмелился его использовать. Уж на это ему хватило ума.

Он мог бы громко крикнуть, но тишина была слишком зловещей — даже хуже, чем в древней сторожевой башне. От почти осязаемых ужаса и страданий на лицах статуй по его коже забегали мурашки. Натан видел самых разных людей: торговцев, фермеров, прачек и детей.

Две статуи на площади Локриджа выглядели белее и чище остальных: наверняка это новые творения безумного скульптора. Ужас до неузнаваемости исказил черты молодого мужчины, но Натан все же узнал его. Бэннон!

Рядом с ним стояла прекрасная колдунья; изгибы ее тела и изящное платье были произведением искусства наделенного воображением скульптора. На лице Никки было меньше страдания, чем на лицах других статуй, но все же оно выражало явную боль, словно вина и сожаления были разбиты на бесчисленные острые осколки, а потом неправильно собраны вновь.

Натана прошиб озноб, когда он медленно повернулся. Здесь потрудилась некая ужасная магия. Он не знал, что за заклинание тому причиной, но был уверен, что это не просто скульптуры его друзей, а обращенные в камень Никки и Бэннон.

Мощный баритон прорезал хрустальную тишину города.

— Ты непорочный человек? Или пришел, чтобы быть осужденным, как остальные?

К волшебнику шел высокий мужчина в черных одеждах с вытянутым лысым черепом и золотой диадемой на лбу. Мантия была распахнута на груди, обнажая шрамы на восковой коже, в которую врос золотой амулет.

Натан настороженно ответил:

— Я прожил тысячу лет. Довольно трудно все это время хранить непорочность и невинность.

— Праведный человек способен на это.

— Впрочем, я не отягощен виной. — Натан не сомневался, что этот мрачный волшебник сотворил заклинание статуи, превратившее его жертв в камень — в том числе Никки и Бэннона. — Я путешественник, посланник Д'Харианской империи. Можно сказать, посол по особым поручениям.

— А я Судия. — Мужчина шагнул вперед, и багровый гранат на вплавленном в плоть амулете начал светиться.

В прежние времена Натан высвободил бы свою магию и атаковал, но теперь дар не мог ему помочь. Его рука метнулась к рукояти меча, но двигалась слишком медленно, словно во сне. Натан почувствовал, как его ноги приросли к земле, и догадался, что происходит.

Судия приблизился, уставившись на него своими светло-голубыми глазами:

— Лишь невинный продолжит путь, но я отыщу твою вину, старик. Я узнаю все.

* * *

Никки застыла в окаменевшей галерее своей жизни, глядя на обличительные картины прошлого. Ей пришлось столкнуться со своими ужасными поступками, с темной стороной своей жизни... Госпожа Смерть... слуга Владетеля. Это бремя было тяжелее многотонной скалы.

Неотъемлемой частью ее служения Джеганю были пытки и убийства. Она содействовала Имперскому Ордену и ошибочно полагала, что служит человечеству: насаждает равенство, помогает бедным и немощным, перераспределяет богатство жадных манипуляторов. Она не чувствовала вины за это.

Она уже очень давно жалела, что не пришла на похороны отца, но сестры не позволили ей покинуть Дворец Пророков. Ее отец был трудолюбивым оружейником, рачительным хозяином (теперь она это понимала), мастером, чью работу ценили клиенты — пока Орден не сокрушил его. Никки приложила руку к этому краху, будучи целеустремленной юной девушкой, которой мать запудрила мозги. Она была ярой и искренней последовательницей своей веры. Когда кто-то искренне следует за чем-то неправильным, разве он виновен?

Годами не покидая Дворца Пророков, Никки пропустила кончину своей властолюбивой матери. На этот раз она смогла посетить похороны, хотя и не горевала из-за утраты столь жестокой женщины. Чтобы заполучить прекрасное черное платье для церемонии, Никки позволила гадкому портному похотливо облапать ее тело. Она готова была заплатить такую цену, и считала, что должна так поступить. Тут ей не за что себя винить. С тех самых пор она предпочитала носить черные платья.

Темные воспоминания росли в ее разуме, и она ощутила необходимость искупить вину за то, что насильно увела Ричарда от его возлюбленной Кэлен и заставила его притворяться своим мужем на пути в Алтур'Ранг. Ужасный поступок, даже несмотря на то, что Никки всего лишь желала убедить Ричарда в правильности ее верований. За это время она влюбилась в него, но это было извращенное и надломленное чувство, которого не понимала даже сама Никки.

Но самым худшим ее деянием было другое: когда в Алтур'Ранге Ричард отверг ее и отказался заняться с ней любовью, она легла под другого мужчину и позволила ему грубо обращаться с собой, бить и насиловать — хотя это было не совсем изнасилование, ведь она сама настояла на этом. И она прекрасно знала, что из-за материнского заклятия Кэлен передадутся все физические ощущения Никки... и Кэлен поверит, что Ричард изменил ей, что он наслаждается телом Никки, неистово и страстно.

Должно быть, это сильно ранило Кэлен... И Никки была рада этому.

Да, в этом она виновна.

Но Никки уже давно смирилась с этим, а Кэлен и Ричард простили ее. Давным-давно она была ожесточенным и злым человеком, Госпожой Смерть, но теперь Никки стала другой. Она не погрязла в своем прошлом, ее не преследовали призраки собственных деяний. Она служила Ричарду, сражалась за него и помогла сокрушить Имперский Орден; лично казнила Джеганя; служила Ричарду с неизменной преданностью, убила бесчисленное множество кровожадных полулюдей из Темных Земель. Она выполняла все просьбы Ричарда и даже остановила его сердце, отправив в преисподнюю, чтобы он мог спасти Кэлен.

Она отдала ему все, кроме своей вины. Никки не держалась за вину. Совершая эти преступления, она ничего не чувствовала.

А сейчас, в этом новом путешествии, она служила еще более важной цели — не столько Ричарду Ралу, которого она любила, сколько его мечте. В этом служении не могло быть никакой вины. Никки — колдунья, обладающая силой убитых ею волшебников. В ее распоряжении были заклинания, которым научили ее сестры. В ее душе была сила, которая превосходила любое воображаемое призвание этого самозваного Судии.

Она могла контролировать магию, и не в его власти было назначать наказание.

Ее тело могло обратиться в камень, поймав ее мысли в удушливом чистилище, но чувства Никки прежде уже были подобны камню, у нее было сердце из черного льда. Это было ее защитой. Теперь она снова обратилась к этой защите, выпуская любую искорку магии, которую смогла призвать, ища проблеск решимости и отказываясь принять наказание, которое наложил на нее мрачный волшебник.

Ее ярость набирала силу, внутри пробуждалась магия. Она не была невежественной убийцей-деревенщиной или мелким воришкой. Она колдунья. Госпожа Смерть.

Никки почувствовала, как камень вокруг и внутри нее начал трескаться...

* * *

Вытянутое лицо Судии было бескровным и непреклонным, словно вся эмоциональность была выщелочена. Он сухо объявил наказание Натана и сотворил заклинание, чтобы поймать его в ловушку.

— Все они виновны, — сказал он. — Каждый. У меня так много работы...

Натан напрягся, пытаясь пошевелить окаменевшей рукой.

— Нет, ты этого не сделаешь.

Его рука почти дотянулась до меча, но даже если он прикоснется к рукояти, пользы от этого не будет. Заклинание камня окружило Натана и быстро обращало плоть в камень, останавливая время для его тела. Натан не мог сражаться, не мог сбежать и едва мог шелохнуться. Единственным доступным ему средством была магия — нужно ударить ответным заклинанием. Но если он не смог даже разжечь костер, то куда ему сражаться с таким могущественным волшебником?

Если он сумеет призвать свою непредсказуемую силу, то не сможет контролировать ее. Натан еще не забыл попытку исцелить раненого в бухте Ренда, которого разорвало на части то, что должно было быть исцеляющей магией. Натан просто пытался помочь бедняге...

Может, это и была та великая вина, которую Судия заставит проживать его снова и снова до тех пор, пока стоит камень.

Он услышал тихий треск, когда заклинание сковало камнем кожаную сумку, в которой лежала дорожная одежда и книга жизни. Натан не мог вдохнуть.

Он чувствовал, как внутри корчится магия, ускользая подобно змее, уползающей в заросли. Какая разница, если высвобожденная им магия сработает неправильно? Какой вред может быть хуже того, с чем он уже столкнулся? Даже Никки закована в камень, а Бэннон — бедный Бэннон — застыл в бесконечной муке. Натану было нечего терять. Неважно, какой побочный эффект вызовет магия, если он выпустит ее. Даже если все пойдет не так, он хотя бы попытается.

Его легкие сокрушились под каменным весом вины, которая сжимала его и душила, но Натану удалось выдавить из себя несколько слов:

— Я Натан... Пророк Натан. — Он сумел сделать еще один крошечный вдох и прохрипел: — Волшебник Натан!

Магия выползла из него подобно ядовитой мурене, которую спугнули с ее темного подводного алькова. Натан отпустил ее, не зная, что та будет делать... его это уже не волновало. Неконтролируемая магия вырвалась на волю.

Он слышал и чувствовал, как в его теле с шипением нарастает белый жар. В какой-то миг он был уверен, что его тело взорвется, а череп расколется от безграничной мощи.

Стоявшая перед ним статуя Никки словно изменялась и смягчалась, по белому камню, пленившему ее совершенное тело, побежали бесчисленные тонкие трещины. Натан сомневался, что имеет к этому отношение. Его собственная магия была здесь... она выкипала и брызгала на Судию, словно раскаленное масло.

Мрачный волшебник отшатнулся и попятился.

— Что ты творишь? — Он воздел руку, а вторую прижал к своему амулету. — Нет!

Заклинание окаменения Судии, которое обернулось вокруг Натана подобно удушающему плащу, теперь соскользнуло, срикошетило и объединилось с одичавшей магией Натана. Эта волшебная смесь ударила в Судию. Угрюмый мужчина расправил плечи, а потом вздрогнул от ужаса. Его узкая нижняя челюсть отвисла, на лице появилось выражение крайнего отчаяния. Бледно-голубые глаза стали белеть, мантия застыла, превращаясь в камень.

— Я Судия! — вскричал он. — Я судья. Я вижу вину...

С громким треском Никки вырвалась из окаменения — каким-то образом она смогла воспользоваться своей силой. Зрение Натана обострилось, он ощутил, как камень вытекает из его тела, словно песок из песочных часов. Плоть стала мягкой, по жилам снова потекла кровь.

Необузданная магия Натана хлестала, крутилась и крушила. Судия корчился и кричал, постепенно застывая. Даже его одежды превращались в мрамор.

— Ты. Виновен! — сказал Натан преображающемуся Судии, когда смог сделать вдох. — Твое преступление в том, что ты судил всех этих людей.

Камень поглощал Судию, с треском захватывая его кожу, обращая в мрамор веки его широко открытых глаз.

— Нет! — Это было не отрицание, а полное ужаса понимание. — Что я натворил? — Его голос стал хриплым и грубым, когда горло начало твердеть; грудь застыла, он больше не мог вдохнуть. — Все эти люди! — Камень охватил его лицо, полное неизмеримого сожаления и стыда. Рот открылся в последнем незаконченном «нет», и Судия стал самой новой статуей в Локридже.

Уставившись на каменную фигуру, Натан ощутил, как его неистовая магия рассеялась. Она опять была вне его досягаемости. Он глубоко вздохнул, чувствуя, как его снова переполняет жизнь.