Кто хоронит мертвецов

Глава 15

После верховой прогулки по парку Себастьян одиноко завтракал, когда услышал отдаленный звон колокольчика в передней, а затем голос молодой женщины.

— Мисс Энн Престон желает вас видеть, милорд, — доложил Морей, появившийся в дверях. — Говорит, что дело срочное.

— Хорошо, пригласи ее сюда.

Дочь Стэнли Престона вошла быстрым шагом с решительным, почти свирепым выражением, которое, впрочем, сменилось растерянностью, едва она переступила порог столовой.

— О, я прервала ваш завтрак. Прошу прощения. Я пойду…

Себастьян вскочил на ноги.

— Нет-нет. Пожалуйста, заходите и садитесь. Могу я предложить вам чая? Может, тост?

— Ничего не надо, спасибо. — Она заняла предложенный стул и наклонилась вперед, обеими руками сжимая на коленях ридикюль. — Простите, что я пришла так рано, но вчера вечером мы беседовали с Джейн Остин, и она упомянула, что рассказала вам о Хью, то есть о капитане Уайете. Я… Думаю, она не вполне понимала, какие неудачные выводы вы можете сделать, узнав о споре отца с мистером Остином.

Себастьян, напротив, придерживался мнения, что Джейн Остин прекрасно понимала, на какие предположения натолкнет ее рассказ. Но лишь подбросил наводящий вопрос:

— Выводы о чем?

— О Хью… капитане Уайете и об отце.

С вежливым интересом поглядывая на гостью, Себастьян потянулся за кружкой и неторопливо глотнул эля.

Поскольку он молчал, Энн Престон добавила:

— Не стану отрицать, отец рассердился, когда узнал, что капитан Уайет вернулся в Лондон. Но между ними никогда не было никакой конфронтации. Действительно не было.

Она смотрела на него напряженно и сосредоточенно, будто силилась заставить ей поверить. Никуда не годная лгунья.

Себастьян отрезал кусочек ветчины.

— Но ссора с мистером Остином случилась просто из-за раскаяния, высказанного его женой на болезном одре, не так ли?

— Отец не переносил, когда его суждения подвергали сомнению или когда говорили, что он в чем-то неправ — в чем угодно.

— Вот как? А что побудило вашу старшую подругу переменить мнение о капитане Уайете?

Энн Престон накрутила на пальцы шнурок ридикюля.

— Когда шесть лет назад Элиза противилась нашему с Хью браку, то руководствовалась прежде всего материальными соображениями. И искренне думала, что тем самым защищает мои интересы. Но…

— Да? — подтолкнул Себастьян.

— По словам Элизы, болезнь заставила ее многое переоценить, и теперь она искренне сожалеет о том, что помогла лишить меня счастья, которым я могла бы наслаждаться все эти годы.

— Вашего отца это возмутило?

— Он всегда надеялся, что нам — моему брату и мне — удастся сделать хорошую партию. Для него это было чрезвычайно важно.

— Так капитан Уайет снова ищет вашей руки?

— О нет. Нет. Мы… со времени его возвращения в Лондон мы несколько раз встречались, но просто как старые знакомые. Не более того.

Отметив предательский румянец на ее щеках, Себастьян спросил:

— Насколько мне известно, капитан Уайет снимает комнату в Найтсбридже. Где именно?

Глаза мисс Престон округлились.

— Но… Я же только что объяснила, что нет оснований его вмешивать.

— Тем не менее мне хотелось бы с ним поговорить.

Ее ноздри заметно раздулись при осознании, что смелая попытка оградить капитана от подозрений потерпела неудачу. Энн Престон опустила взгляд на свои сжатые руки и тихо сказала:

— В «Пастушьем приюте», что на Мидл-роу.

— Спасибо, — кивнул Себастьян.

Она снова затеребила завязки ридикюля.

— Вчера вы спрашивали, был ли кто-нибудь, с кем отец недавно поссорился.

— И что?

— Я думала над вашим вопросом, и мне пришло в голову, что такой человек есть. Правда, речь не совсем о ссоре, но отец его определенно боялся. Его зовут Олифант. Синклер Олифант.

В тишине, последовавшей за ее словами, Себастьян слышал лишь свои вдохи-выдохи; размеренные удары сердца сотрясали тело. Он прочистил горло и сумел произнести:

— Вы хотите сказать, полковник Синклер Олифант?

— Именно, хотя теперь он лорд Олифант. Унаследовал титул и поместье после своего брата, знаете ли.

— Да, знаю. Но насколько помню, его назначили губернатором Ямайки.

— Верно. Однако недавно он оставил этот пост и вернулся в Англию. Снял особняк на Маунт-стрит на время сезона.

Себастьян взялся за свою кружку двумя руками. Три года назад в горах Португалии Синклер Олифант сознательно выдал его французскому майору, который с крайней изобретательностью замучивал пленных до смерти. Себастьян выжил. Сбежал. Но его до конца жизни будет преследовать память о том, что майор учинил впоследствии.

Медленно глотнув эля, Себастьян отставил кружку; рука еще не вернула обычную твердость.

— Почему ваш отец боялся Олифанта?

— Точно не скажу. Я лишь видела, что отец приходил в ярость из-за действий Олифанта на посту губернатора. И в прошлом году даже туда ездил, чтобы попытаться его урезонить.

— В прошлом году ваш отец побывал на Ямайке?

— Да.

— Вы ездили с ним?

— О нет. Я оставалась с Остинами. Вообще-то я никогда не была на Ямайке. Отец всегда говорил, что это нездоровое место для женщины.

— Это нездоровое место для кого угодно.

Себастьян изучал ее молодое лицо, такое гладкое и бесхитростное. Неужели милую девушку не беспокоит, что одежда на ее теле, жемчужины в ушах и ее каждодневная пища оплачиваются трудом порабощенных мужчин, женщин и детей? Но он спросил только:

— Не знаете, ваш отец имеет какое-то отношение к решению Олифанта вернуться в Англию?

— Не знаю. Отец никогда не обсуждал со мной такие вещи. Хотя вот в прошлую пятницу он отлучился днем из дома на несколько часов, а когда пришел обратно, выглядел сам не свой. Я даже спросила, не стряслось ли какой беды, и он признался, что, похоже, крупно ошибся и что Олифант гораздо опаснее, чем прежде казалось.

— Ваш отец был прав. Олифант опасен. Очень опасен.

Должно быть, голос выдал Себастьяна, потому что гостья уставилась на него, приоткрыв рот и слегка наморщив лоб.

— Так вы с ним знакомы?

— Был знаком. Одно время, — сказал Себастьян и на этом распрощался.

После того, как мисс Престон ушла, он встал перед высоким окном, выходящим на террасу и сад. С аккуратно окаймленных клумб навстречу солнечным лучам тянулись зеленые ростки, недавно вскопанная земля влажно коричневела. Но Себастьян видел лишь древние каменные стены, запятнанные черной копотью, да детскую куклу в ворохе цветов с апельсинового дерева.

В жизни человека бывают моменты, которые безвозвратно меняют его путь и навсегда иссушают душу. Такой поворотный момент настиг Себастьяна холодной весной в горах Португалия, когда он, слепо выполняя поручение полковника Олифанта, сыграл роль в вероломной провокации, и десятки женщин и детей заплатили жизнями за его легковерие. Кто-то другой, возможно, нашел бы прибежище в череде оправданий: я не знал… я просто подчинялся приказам… я опоздал и не смог их спасти. Но не Себастьян. Пролитая кровь невинных необратимо окрасила его самосознание, его видение, кто он и что он.

Вначале он поклялся отомстить за их смерти, поклялся убить Олифанта пусть даже ценой своей жизни. Но со временем понял, что его жажда мести эгоистична: лишь собственную боль он стремился облегчить, лишь собственную вину надеялся искупить. Те кроткие монашки, посвятившие жизнь заботам о ближних, так и умерли в своей вере. Они молились бы за Синклера Олифанта, за его спасение. Не за его смерть.

Убийство во имя их осквернило бы их память.

Но существует разница между мщением и воздаянием, и Себастьян был намерен добиться справедливости для невинных жертв из Санта-Ирии.

Так или иначе.

Элегантный особняк на Маунт-Стрит, недавно арендованный лордом Олифантом для его высокородной супруги и пятерых детей, возвышался на пять этажей. По бокам глянцево-черной двери блестели медные фонари, мраморные ступени перед входом недавно вымыли. Себастьян помедлил на тротуаре, разглядывая величественный фасад и думая о человеке, которого последний раз видел в неказистой походной палатке в горах Португалии.

Пост губернатора имперской колонии был почетным, прибыльным и завидным. Очень немногие оставляли его по собственному желанию. Если за внезапным возвращением Олифанта в Лондон действительно стоял Стэнли Престон, то этим он нажил по-настоящему опасного врага.

Раздумывая, Себастьян взошел по ступенькам. На стук отозвался хмурый дворецкий, который сообщил, что его светлость этим утром завтракает в клубе «Уайтс». Но Себастьяну пришлось проследить путь Олифанта из клуба на Сент-Джеймс через несколько фешенебельных магазинов вдоль Бонд-стрит, прежде чем он наконец наткнулся на своего бывшего полковника в тире Мэнтона на Дэвис-стрит.

Привалившись к стене, Себастьян скрестил руки на груди и замер в ожидании. Олифант методично пристреливал кремневый пистолет новейшей модели. Он выглядел таким же, каким Себастьян его помнил. Подтянутый, широкоплечий, рослый, Олифант в свои сорок с лишним держался прямо и осанисто, типично для строевого офицера. Сильная квадратная челюсть, впалые щеки, твердые губы, которые привычно складывались в улыбку, маскировавшую бесчеловечную расчетливость и дикое себялюбие.

Себастьян не сомневался, что Олифант знает о его присутствии. Но полковник невозмутимо поражал одну за одной бумажные мишени, прикрепленные к железной раме в дальнем конце длинной узкой комнаты. После каждого выстрела он делал паузу, перезаряжал пистолет и снова стрелял, выпуская клуб едкого дыма. Только сбив последнюю мишень, он повернулся лицом к Себастьяну, его движения были скупыми и неторопливыми, почти замедленными.

Себастьян впервые встретил полковника, после того как тот обманом отправил его выполнять миссию, которая, как и рассчитывалось, привела к чудовищной гекатомбе[22]. Теперь Себастьян высматривал в чистых голубых глазах интригана какой-нибудь признак вины или сожаления, хотя бы неловкости. Но углядел только знакомое самодовольство да чуть заметную презрительность. По всей видимости, события той далекой весны — все смерти, разорвавшие душу Себастьяна и определившие его жизнь, — ничего не значили для человека, который их инспирировал.

Мощный прилив ярости захлестнул Себастьяна. Ему не терпелось обрушить кулак на это самодовольное улыбающееся лицо. Не терпелось почувствовать, как под сокрушительным ударом подается плоть и крошатся кости. Не терпелось схватить за горло и сжимать, сжимать, пока жизнь не отхлынет из ненавистных глазах. Пришлось прижать руки по бокам и глубоко вдохнуть-выдохнуть, чтобы совладать с жаждой крови.

— Я не подозревал, что стрельба в тире стала зрелищным спортом, — сказал Олифант, спокойно передавая пистолет ожидавшему слуге.

Себастьян все еще сдерживался.

— Практиковались на тот случай, если кто-нибудь вызовет на дуэль?

Улыбка Олифанта не дрогнула.

— Просто поддерживаю себя в форме. — Он стянул кожаные нарукавники, которые надел, чтобы защитить накрахмаленные белые манжеты, и пошел к тазу мыть руки. — Вы пришли сюда пострелять?

— Не сегодня. — Себастьян смотрел, как полковник плеснул на лицо теплой водой и взял полотенце. — Давно вы вернулись с Ямайки?

— Недавно, — казалось, все внимание Олифанта захватило вытирание рук.

— Насколько мне известно, вам был знаком человек по имени Престон. Стэнли Престон.

Олифант взглянул на Себастьяна.

— Так уж вышло, что знаком. Почему вы спрашиваете?

— Кто-то отрезал ему голову и использовал ее, чтобы украсить мост возле «Пяти полей».

— Об этом я уже слышал.

— Мне сказали, что он вас боялся. Почему?

— Кто вам это сказал?

— Будете отрицать?

Бросив полотенце на умывальник, Олифант отвернулся, чтобы с помощью слуги надеть сюртук.

— Некоторые люди легко пугаются. — Он одернул рукава. — Говорят, когда в Португалии вы спустились с гор, то заявили, что убьете меня, как только увидите. — Он снова встал лицом к Себастьяну, разведя руки и приподняв брови, то ли просто спрашивая, то ли бросая вызов: — Передумали?

— Не совсем.

Любезная улыбка полковника слегка покривилась, а затем стала шире.

— Что у вас на уме? Пистолеты на рассвете? Или нож на вонючей улочке темной ночью?

Себастьян покачал головой.

— Три года назад из-за вашей провокации французы изнасиловали и до смерти замучили португальскую монахиню, а еще зарезали или сожгли заживо тридцать детей и благочестивых женщины, которые о них заботились. Ни один английский суд никогда не осудит вас за то, что вы сделали с монастырем Санта-Ирия. Но если вы убили Стэнли Престона, я непременно посмотрю, как вас повесят.

Затем он развернулся и быстро вышел из комнаты, прежде чем желание прикончить мерзавца голыми руками не взяло вверх.