Кто хоронит мертвецов

Глава 30

Пятница, 26 марта

На следующее утро Себастьян первым делом направился к лондонскому Тауэру в хирургический кабинет Пола Гибсона.

Том с лошадьми остался у фонтана возле древней крепостной стены, а Себастьян ввернулся в узкий темный проход, который привел его на запущенный двор позади каменного дома ирландца. Только на этот раз вместо гортанного тенора Гибсона, выводящего застольную песню, из флигеля доносился нежный голос француженки:

— Madame a sa tour monte, mironton, mironton, mirontaine…[39]

Подойдя к открытой двери, Себастьян увидел Алекси Соваж, склонившуюся над каменной плитой, на которой лежало обнаженное вскрытое тело Дугласа Стерлинга. В кожаном фартуке поверх скромного платья, с окровавленным скальпелем в руке докторесса тихонько напевала:

— Madame a sa tour monte si haut qu’elle peut…[40]

— Что вы здесь делаете? — спросил Себастьян.

Даже зная, что она училась на врача в Италии и производить вскрытие ей не впервой, он почувствовал замешательство, застав женщину за мужской работой.

Алекси обернулась. Огненно-рыжие волосы упали ей на глаза, и она отодвинула прядь согнутым запястьем.

— А на что это похоже?

— Где Гибсон?

Она со стуком положила скальпель. Карие глаза этой привлекательной женщины с бледной нежной кожей и прямым носом потемнели от застарелой ненависти. И хотя у Себастьяна была веская причина, чтобы убить ее возлюбленного, он не сомневался, что прощения от нее никогда не дождется.

— Гибсон… — Она замялась, а потом закончила фразу: — Сегодня он не в форме.

— В каком смысле?

— В том смысле, что ваш друг — пожиратель опиума. Не знаю, каким образом до моего приезда он умудрялся выполнять свои обязанности, сохраняя хотя бы видимость нормальности. Но вряд ли ему удастся и дальше продолжать в том же духе.

Себастьян всмотрелся в ее сердитое лицо.

— Вы говорили, что поможете ему избавиться от опиумной зависимости. Но ничем не помогли.

Докторесса взяла тряпку и вытерла руки.

— Пока его мучают фантомные боли в ампутированной ноге, он не сможет отказаться от опиума.

— Вы говорили, что знаете, как избавить его от этих болей.

— Только если он мне позволит.

— А Пол вам не позволяет? Почему?

— Об этом лучше спросите его самого, — Алекси снова взялась за скальпель. — Хотя сейчас вы вряд ли добьетесь от него вразумительного ответа.

Себастьян кивнул на обезглавленное тело.

— Что-нибудь выяснили?

— Немногое. Для своего преклонного возраста Дуглас Стерлинг был здоров как бык. Вероятно, прожил бы еще лет десять, а то и больше, если бы кто-то не вонзил ему нож в спину и не отрезал голову.

— Именно в таком порядке?

— Да.

— Вы уверены?

— Полагаете, я некомпетентна?

«Полагаю, Гибсону ты в подметки не годишься», — подумал Себастьян, но вслух лишь спросил:

— Есть подсказки, кто это сделал?

Губы докторессы изогнулись в натянутой неприятной улыбке.

— У меня сложилось впечатление, что искать такие подсказки по вашей части.

Вид бескровной головы Стерлинга, лежащей в кювете на полке, мгновенно оживил в памяти Себастьяна вчерашний рассказ Нокса — как контрабандист вернулся домой и обнаружил, что жена пропала, а малолетних сыновей зверски расчленили.

Он прерывисто вздохнул.

— Так где Гибсон?

Алекси Соваж покачала головой.

— Вы же не хотите его видеть.

— Не хочу. Но, пожалуй, что должен.

Под его взглядом она приняла непроницаемый вид, скрывая свои мысли. Затем сказала:

— Он в гостиной.

Себастьян нашел друга развалившимся в одном из обтерханных кожаных кресел перед холодным очагом, его сюртук помялся, галстук съехал на сторону, высокий воротник рубашки посерел от пота. Казалось, Гибсон глубоко погрузился в опиумный ступор. Но тут ирландец поднял затуманенные глаза и расплылся в мечтательной улыбке.

— Девлин.

Себастьян налил себе бренди, залпом выпил.

— Наверно, ты здесь из-за последнего безголового парня. — Гибсон неопределенно махнул рукой в сторону двора. — Боюсь, я с ним еще не начинал.

Себастьян добавил себе выпивки.

— Алекси Соваж почти закончила вскрытие.

На лице Гибсона промелькнула какая-то эмоция, сменившаяся расслабленным довольством.

— Теперь, значит, она? Она очень умная. Хорошо бы взять ее замуж. Но она не пойдет.

— По ее словам, тебя снова беспокоит отнятая нога.

— Моя нога? — расплывшаяся улыбка не сходила с лица Гибсона. — Думаю, от нее где-то там осталась одна голая кость. А я пока здесь. Пока не куча голых костей.

Не дождавшись реплики от Себастьяна, хирург медленно глубоко вдохнул и со стоном выдохнул.

— Знаешь, он немного похож на женщину. Я про опиум. Нежный. Ласкающий… Обманчивый. Сладостная экзальтация духа, безоблачный покой… Воистину, дар богов.

— Который может убить, — сказал Себастьян.

Улыбка Гибсона покривела.

— Дары богов часто бывают обоюдоострыми, разве не так?

— Ты сам-то осматривал Стерлинга?

— Кого? — Гибсон откинул голову на спинку кресла. — Иногда мне жаль, что я не поэт — или не композитор — и не могу поделиться этой радостью, этой красотой. Все гораздо яснее. Ярче. Более насыщенное. Такое восхитительное…

Его голос стих, взгляд снова рассеялся, лицо обмякло.

Тихие шаги в коридоре заставили Себастьяна обернуться к двери.

— Он бы не хотел, чтобы вы видели его таким, — прошептала Алекси Соваж, обхватившая себя за локти.

Мощный прилив страха и вины, накрывший Себастьяна, перерос в беспомощную ярость, как ни странно, направленную на нее.

— Будьте вы прокляты! Почему вы ему не поможете?

— Я же сказала: он мне не позволяет.

— Но в чем причина?

Докторесса посмотрела на Гибсона, потерявшегося в облаке опийного блаженства.

— Страх. Смущение. Своеобразная мужская гордость. Я не знаю. Лучше вы мне скажите, ведь это вы — мужчина и его друг. Мне ясно одно: продолжать так дальше он не может. Это разрушает его разум и тело. Убивает его.

— Когда он…

— Придет в себя? — Алекси пожала плечами. — Некоторое время он поспит. Когда проснется, будет испытывать вялость, подавленность. Тошноту. Завтра ему будет лучше, чем сегодня вечером.

Себастьян отставил стакан с недопитым бренди.

— Тогда я вернусь завтра.