Кто хоронит мертвецов

Глава 3

Голова была пристроена в конце выщербленного кирпичного парапета старого моста; бесстрастное лицо повернуто так, словно высматривало кого-то достаточно неосторожного, чтобы приблизиться. Голова мужская, с густыми темными волосами, щедро тронутыми сединой, нависшими бровями и длинным выдающимся носом.

— Скверное это дело, — вздохнул дородный констебль, сосновый факел в его руке шипел и плевался под порывами ветра.

Сэр Генри Лавджой, самый новый из трех постоянных магистратов на Боу-стрит, смотрел, как золотые блики танцуют по бледному лицу с застывшим взглядом, и побарывал подступавшую тошноту.

Ночь была необычайно холодной и беззвездной, факелы констеблей полыхали вдоль узенькой речки, наполняя воздух запахом горящей смолы. Разумеется, с утра нужно будет более тщательно все здесь обыскать. Но расследование только началось.

Даже при дневном свете этой ухабистой грязной дорогой редко кто пользовался. За извилистым потоком, над которым был перекинут узкий одноарочный мост, широко раскинулись рынок и садовые питомники, известные как «Пять полей». Сейчас равнину на том берегу окутывала жуткая чернота, настолько беспросветная, что казалась непроницаемой.

Сутуля плечи от холода, Лавджой перешел к остальной части несчастного джентльмена: массивное тело лежало на травянистом склоне, некогда аккуратно повязанный льняной шейный платок был сбит и покрыт темными пятнами, сырой обрубок шеи выглядел слишком отвратительно, чтобы немедленно приняться за тщательный осмотр. Мужчина в годах Лавджоя, где-то за пятьдесят. Это не должно было беспокоить магистрата, но почему-то беспокоило. Он неглубоко вдохнул, втянув в ноздри резкую медистую вонь, и нащупал свой носовой платок.

— Вы уверены, что это… это был… мистер Стэнли Престон?

— Боюсь, что так, сэр, — сказал констебль. Крепкий молодой человек с выпуклыми глазами, он горой возвышался над Лавджоем, который был низеньким и щуплым. — Молли… подавальщица из «Розы и Короны» признала, э-э, голову, сэр. И я нашел визитные карточки у него в кармане.

Лавджой прижал к губам сложенный платок. При любых обстоятельствах столь ужасное преступление вызвало бы немалую озабоченность. Но поскольку убитый приходился двоюродным братом лорду Сидмуту[2], бывшему премьер-министру, который ныне занимал пост министра внутренних дел, последствий следовало ожидать самых серьезных. Неслучайно местный судья немедля известил Боу-стрит, а затем полностью устранился от расследования.

Звук приближавшегося — очень быстро приближавшегося — экипажа отвлек внимание Лавджоя от залитого кровью трупа. Он пронаблюдал, как элегантный коррикль, влекомый парой прекрасных гнедых, свернул со Слоан-стрит, промчался по северной стороне площади и двинулся по неосвещенной дороге, ведущей к мосту.

Корриклем правил высокий и стройный джентльмен в пальто с пелеринами и модной касторовой[3] шляпе. При виде Лавджоя он натянул поводья. Шустрый грум, иначе говоря, тигр, который цеплялся за скобу, стоя на запятках, спрыгнул на землю и подбежал к лошадям.

— Лучше прогуляй их, Том, — сказал Девлин, соскочив с высокого сидения. — А то ветром прохватит.

— Будет сделано, хозяин, — кивнул мальчишка.

— Милорд, — шагнул навстречу Лавджой. — Прошу извинить, что вызвал вас на исходе ночи. Но боюсь, этот случай чреват неприятностями. Крупными неприятностями.

— Сэр Генри, — приветственно улыбнулся Девлин. Затем его взгляд переместился за спину магистрата, к отрубленной голове, возвышавшейся на парапете моста, и он хрипло выдохнул: — Боже милостивый.

Разменявший четвертый десяток виконт годами отставал от Лавджоя, но перерос его по крайней мере на фут[4]. Его волосы были темными, почти цыганскими, а странные янтарные глаза в свете факелов блеснули звериной желтизной, когда оба мужчины повернулись, чтобы направиться к ручью.

— Уже что-нибудь выяснили?

— Практически ничего, кроме личности жертвы.

Они впервые встретились, когда Девлина разыскивали по обвинению в убийстве и Лавджой был полон решимости привлечь его к суду. За два года, прошедшие с того времени, первоначальное взаимное уважение, как ни удивительно, переросло в дружбу. В Девлине Лавджой обрел неожиданного союзника с яростным стремлением к справедливости, блестящим умом и редким талантом раскрывать убийства. Но молодой виконт также обладал преимуществами, о которых магистраты да констебли с Боу-стрит могли только мечтать: по праву рождения он был вхож в хорошо ему знакомый закрытый мирок джентльменских клубов и светских балов. Куда часто наведывались мужчины вроде того, чья голова теперь украшала этот пустынный мост на стыке Ханс-Тауна[5] и Челси.

— Вы были знакомы с мистером Престоном, милорд? — спросил Лавджой, когда Девлин остановился, чтобы изучить бескровные черты мертвеца.

Ветер взъерошил седеющие волосы, и на один кошмарный момент мужчина вдруг словно ожил.

— Лишь поверхностно.

Прекрасная касторовая шляпа Престона валялась перевернутой у опоры моста. Легко наклонившись, Девлин ее поднял и с задумчивым видом ощупал тулью и поля.

— Боюсь, на Боу-стрит будет оказываться огромное давление со стороны и Дворца, и Вестминстера с требованием побыстрей решить эту проблему, — сказал Лавджой.

Девлин взглянул на него. Оба понимали, что подобное давление может привести к поспешному аресту и осуждению ни в чем не повинного человека.

— Вы просите меня о помощи?

— Да, милорд, прошу.

Лавджой с тревогой ждал, каков будет ответ.

Но виконт с непроницаемым лицом смотрел в сторону темных полей.

Следовало полагать, что почти фатальное столкновение самого Девлина с топорной работой британской правовой системы и подвигло его одержимо искать справедливости для жертв убийства. Но магистрат всегда подозревал, что эта причина не единственная. В прошлом виконта угадывалось какое-то событие — мрачное, но не получившее огласки, — которое заставило его уйти из армии в отставку и встать на путь самоуничтожения. И лишь недавно Девлин, казалось бы, начал приходить в себя.

Сильный порыв ветра растрепал ветви вязов вдоль реки и погнал по мосту рваную вымокшую афишу.

Девлин сказал:

— Сверху шляпа Престона мокрая: и тулья, и поля. Но не снизу. А так как волосы на голове тоже выглядят сухими, я бы заключил, что он шел под дождем и был убит уже после того, как дождь перестал. В котором часу это было?

— Примерно в половине одиннадцатого, — ответил Лавджой и облегченно вздохнул.